Тюфяк - Алексей Писемский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всю эту сцену видела молоденькая дама, рассердившаяся на Бахтиарова: она видела, как он встал и пошел к Лизавете Васильевне; видела обоюдное их смущение и, сообразивши слова Бахтиарова о неожиданном его счастье, тотчас поняла все.
– Как я сейчас взбесила Бахтиарова! – сказала она, подойдя к даме в очках.
– Он всегда зол.
– Я открыла тайну его сердца.
– Давно ли у него стало сердце?
– А вот посмотрите, – сказала молоденькая дама, – каким тигром смотрит он за дамою в коричневом платье.
Бледная дама в очках еще более побледнела.
– У них старая интрига. Она еще в девушках…
– Я догадалась, – перебила молоденькая дама и отошла по случаю начала французской кадрили. – Посмотрите, как счастлив Бахтиаров, – заметила она своему кавалеру, очень еще молодому человеку, но с замечательно решительною наружностью.
– Именно, – подтвердил тот, – он даже перестал кисло улыбаться.
Молодой человек, постоянно сердившийся на Бахтиарова за то, что на том всегда был фрак самой последней моды, придя в буфет и решительно бросившись на диван, сказал сопровождавшему его приятелю, армейскому офицеру:
– Как эти господа не умеют себя выдержать!
– А что? – спросил тот, безбожно затягиваясь изделием Жукова.[8]
– Мрачный Бахтиаров целую кадриль, как аркадский пастушок, любезничал с своей дамой.
– Он танцевал с Лизаветой Васильевной Масуровой, – отвечал офицер, имевший необыкновенную способность знать имена и фамилии всех, даже незнакомых ему дам.
Офицер, выйдя в залу, встал около другого офицера, тоже своего приятеля. Сей последний, увидев проходившую мимо их Лизавету Васильевну, заметил:
– Посмотри-ка, брат, какие плечи-то… тово…
– Нет, брат, тут не тово… занята ваканция.
– А кто?
– Да Бахтиаров.
– Ну, так уж, конечно не тово…
Между тем Бахтиаров действительно вел себя как-то странно и совершенно не по-прежнему: в лице его не было уже обычной холодности и невнимания, которое он оказывал ко всем городским дамам и в которых, впрочем, был, как говорили в свете, очень счастлив; всю первую фигуру сохранял он какое-то почтительное молчание. Лизавета Васильевна тоже молчала и беспрестанно взглядывала на брата. В половине кадрили Павел, наконец, взглянув на сестру и увидев, что она танцует с Бахтиаровым, тотчас встал, быстро подошел к танцующим и сел невдалеке от них. В это время Бахтиаров заговорил.
– Я не могу еще опомниться, – начал он, – я так неожиданно вас увидел, так поражен был…
– Мы года четыре с вами не видались, – перебила Лизавета Васильевна.
Бахтиаров несколько смешался.
– Ваш супруг здесь? – спросил он.
– Он остался дома… я с братом.
– Боже мой! Как я вас давно не видал… – начал было Бахтиаров прежним тоном.
Лизавета Васильевна прежде времени отошла делать соло.
– Вы несправедливы ко мне, – продолжал он, одушевляясь, – мало того, вы были жестоки ко мне!..
– Поль, подержи мой веер, – сказала Лизавета Васильевна, обращаясь к Павлу.
– Это ваш брат?
– Да…
И она снова отошла.
Бахтиаров с досады начал щипать усы.
– Вы позволите мне быть у вас?.. – спросил он, уведя Лизавету Васильевну в последней фигуре на другую сторону от брата.
Молодая женщина несколько колебалась.
– Это от вас зависит, – отвечала она.
Кадриль кончилась.
– Поедем, Лиза, – сказал тихо Павел.
– Поедем, – отвечала молодая женщина.
– Accordez-moi la mazurque?[9]
– Pardon, monsieur, je pars.
– Mais…
– Allons, Paul…
– Извините, сударь, я ухожу!
– Но…
– Идем, Павел! (франц.).
Лизавета Васильевна вышла с братом.
Бахтиаров, расстроенный, снова встал у колонны.
– Вы, верно, скучаете, не видя одной особы, – сказала бледная дама в очках, проходя мимо его с молоденькою дамою.
– Гораздо менее, чем видя другую особу, – отвечал Бахтиаров.
Постояв еще несколько времени, он ушел в бильярдную и сел между зрителями на диван. Ему, видно, было очень скучно. Около бильярда ходили двое игроков: один из них был, как кажется, человек солидный и немного сердитый на вид, другой… другой был наш старый знакомый Масуров.
Солидный игрок дал промах.
– А вот мы так не так!.. – сказал Масуров, живо перекинувшись через борт бильярда, и, вывернув неимоверно локти, принялся целиться. – Бац! – вскрикнул он, сделав довольно ловко желтого шара в среднюю лузу. – Вот оно что значит на контру-то, каков удар! А? – продолжал он, обращаясь к зрителям.
– Отлично играют! – отнесся к Бахтиарову худощавый господин, которого в городе называли плательной вешалкой.
– Кто? – спросил Бахтиаров.
– Я говорю: Михайло Николаич отлично играют.
– Какой Михайло Николаич?
– Масуров.
– Это разве Масуров?
– Масуров… ловкий игрок.
Бахтиаров сейчас же встал с своего места и подошел к игрокам.
– Каков удар-то? – повторил Масуров, заметив его около себя.
– Славный! – отвечал Бахтиаров.
– Вот как долго целитесь, а еще говорите, что с Тюрей играли… на «себя», ей-богу, на «себя»! – повторил Масуров, между тем как прицеливался его партнер.
– Перестаньте говорить под руку, – возразил тот, отнимая с досадою кий.
– Да я и так ничего не говорю; играйте; что мне за надобность.
– Как же не говорите! Как колокол над ухом, – возразил партнер, снова принимаясь целиться.
– Сами вы колокол. Ну, смотрите… так и есть: на «себя»! – вскрикнул он и залился смехом.
Партнер действительно сделал на «себя».
– С вами невозможно играть, – сказал он, отнимая кий.
– Ну, уж вы и сердитесь… всяко бывает! А вот мы так поиграем: красного сделаем да под желтого выход!.. Есть! Вот тут-то мы вас, батенька, и поймали! Эй ты, маркерина, считай; раз двенадцать, два двенадцать; честь имею вас поздравить: партия кончена!
– Будет! – сказал партнер, выкидывая на бильярд десятирублевую.
– Давайте играть; что за пустяки?
– Не буду я играть, беспрестанно говорите под руку.
– Я не стану, ей-богу, не стану; слова не скажу.
– Не буду, – отвечал лаконически партнер и вышел.
– Экий какой! – проговорил ему вслед Масуров. – Кутнул на красненькую, да и испугался… я, черт возьми, по десяти тысяч проигрывал в вечер да и тут не отставал.
– Не хотите ли со мной? – сказал Бахтиаров.
– Очень рад, – отвечал, обрадовавшись, Масуров, – вы ведь, кажется, гусар?
– Гусар.
Они начали играть. Масуров был в восторге: как-то так случилось, что он то с одного удара кончил партию, то шары разбивались таким образом, что Бахтиарову оставалось делать только белого.
– Что это с вами? – говорили некоторые зрители, обращаясь к Бахтиарову.
– Он хорошо играет, – отвечал тот и начинал как будто бы сердиться.
– Нет, вам нельзя играть со мной так и так, – сказал Масуров, – возьмите десять вперед.
– Я оттого проигрываю, что мы играем по маленькой: давайте по пятидесяти рублей.
– Вот еще что вздумали! Как это возможно? Это значит наверняка взять у вас деньги. На вино давайте.
– Извольте.
И вино проиграл Бахтиаров.
– Будет! – сказал Масуров. – Нет, вам нельзя со мной играть, давайте пить.
Они сели за дальний столик.
– Я очень рад, что с вами познакомился, – произнес Михайло Николаич, протягивая руку к Бахтиарову.
– Взаимно и я, – отвечал тот, пожимая ему руку.
– Фамилия моя Масуров.
– А я Бахтиаров.
– Ну и прекрасно.
– Славно вы играете.
– Так ли я еще прежде играл! Не поверите: в полку, бывало, никто со мной не связывался. Раз шельма жид какую штуку выкинул в Малороссии на ярмарке: привозит бильярд без бортов; как вам покажется?
– Не может быть.
– Честью моей заверяю. Но… каким же образом, однако, играть?.. Тот… другой: были хорошие игроки; посмотрели; нет, видят, хитро! Что, я думаю… «Послушай, свиное ухо, – говорю я жиду, – когда у тебя пуста бильярдная?» – «От цетырих цасов ноци до восьми утра, ва-се благородие», – говорит. Хорошо! Прихожу в четыре часа ночи, начинаю катать шарами, всю ночь проиграл один, – что же? Поутру ею, каналью, самого обыграл на две партии. Тут было схватились со мной другие: было человек десять уланов; всех обдул, как липок; а смешнее всего, один чиновник, с позволения сказать, все белье с себя проиграл.
– Но я не понимаю, каким же образом играют? – сказал Бахтиаров, внимательно выслушав весь этот рассказ.
– Очень просто: дублетов вовсе нет, и тише бьют шары, чтоб не падали на пол. Чокнемтесь, monsieur… позвольте узнать ваше имя.
– Александр Сергеич.
– Чокнемтесь, Александр Сергеич!
Они чокнулись.
– Я сейчас имел удовольствие танцевать с вашей супругой.
– Что вы? Да разве она здесь?
– Была здесь; а вы, видно, и не знаете?
– А я и не знаю… Я дома целый день не был: помню, что-то говорила.
– Я знал их еще девушкой.
– Не правда ли, что славная женщина?
– Чудная!
– Да, черт возьми, кабы не была жена, даже приволокнулся бы за нею.