Мазепа - Татьяна Таирова-Яковлева

На фоне десятков сел и тысяч золотых, имевшихся у крепких левобережных старшинских фамилий, финансовое положение Мазепы было ничтожно. Правда, через родственников жены он имел некое свойство с Самойловичем[61], но слишком дальнее, чтобы на него полагаться. Рассчитывать можно было лишь на собственные силы и способности. Все имения его семьи пропали на Правобережье. Долгие годы ему приходилось думать о хлебе насущном, это при его-то амбициях и честолюбии!

Впрочем, он не опускал руки, и ему чуть ли не сразу удалось стать весьма влиятельным человеком гетманского двора, причем — как и в случае с Дорошенко — его реальная роль была гораздо выше официально занимаемого поста. Величко пишет, что Мазепа «скоро дослужился до ласки и респекту» и стал гетманским дворянином. Существует легенда, приведенная в «Истории Русов» и кочующая по многим биографиям Мазепы, что якобы он был воспитателем у гетманских детей. Легенда эта никак не подтверждена источниками; к тому же после 1672 года оба сына Самойловича находились в Москве в качестве заложников, а с 1675 года были там попеременно. При этом с ними были учитель Павел Ясниковский и бывший игумен батуринского монастыря Исакий[62].

Для содержания семьи, которую царский указ предписывал Мазепе перевести на Левобережье, Самойлович пожаловал ему село Малый Сомбор в Прилуцком полку. Туда переехала Ганна с детьми. Финансовое положение Мазепы было столь сложным, что для обработки земли ему пришлось объединиться с соседом — зажиточным казаком. Жена осталась заниматься хозяйством, а Мазепа был постоянно при гетманском дворе, готовый к любым поручениям. Здесь следует отметить, что Ганна Мазепа и в дальнейшем была лишь тенью своего мужа, никогда не претендовала на значительную роль и практически не упоминается в источниках вплоть до самой своей смерти в 1702 году. При этом надо отдать должное Мазепе — он обеспечил будущее ее детям (собственных детей у Мазепы не было). Сын Криштоф стал сотником седнивским (когда Иван Степанович стал гетманом), а дочь Мария вышла замуж за сына белоцерковского полковника М. Громыка, сотника смилянского. Вообще, для украинской шляхты и казацкой старшины были типичными тесные семейные связи. Мазепа всегда будет заботиться о своей сестре, племянниках и дальних родственниках. Несмотря на славу покорителя сердец, источники не приводят никаких намеков о романах Мазепы при жизни Ганны. И только после ее смерти у гетмана-вдовца появятся Мотря Кочубей и Анна Дольская.

Видимо, именно в этот, «самойловичевский», период своей жизни Мазепа стал особенно скрытным и осторожным. Глубоко в тайниках души прятал он свои честолюбивые амбиции. Зачастую приходилось скрывать собственное, весьма авторитетное мнение по многим вопросам, кривить душой, а еще больше — молчать. Старшина должна была видеть только толкового, усердного казака. Страсть к философии и искусству, увлечение поэзией и римскими авторами приходилось на время отложить в сторону. Особенно опасно было раскрыться в глазах собственного покровителя — Самойловича. Тот болезненно относился к своему низкому происхождению («попович»). Периодически устраивал «чистки» среди старшины (которые ему потом, при перевороте, припомнили), женил своего сына на внучке гетмана Ивана Сулимы и, идя по стопам Хмельницкого, мечтал о создании правящей династии[63]. Один неверный шаг, заносчивое слово или поступок — и Мазепа мог попрощаться со своей карьерой. Как тут не вспомнить вспыльчивого юнца в приемной короля Яна Казимира… «Никому не верил», — напишет Орлик. А как же иначе в обстановке постоянных доносов, ожесточенной борьбы за каждый уряд, не говоря уже про булаву?! А ведь скрывать свой «природный аристократизм», гордыню и незаурядные способности было совсем не просто. Его образование бросалось в глаза — Величко так и писал: «…был придворным, беглым во всяких речах».

Мазепа был достаточно умен, чтобы понимать всю сложность своей ситуации. И именно в эти годы он начинает искать покровителей в других кругах. Там, где ею дарования и знания могли оценить по заслугам: в среде украинского духовенства и московской знати.

Мы уже упоминали о том, что семья Мазепы была тесно связана с украинским православием. На каком-то этапе «самойловичевского» периода Иван возобновляет свое знакомство со своим учителем (бывшим ректором Киево-Могилянской академии), а ныне черниговским епископом Лазарем Барановичем. Именно здесь, в Чернигове, он познакомился и с Дмитрием Туптало, будущим святителем Дмитрием Ростовским. В 1675 году Л. Баранович посвятил Дмитрия в иеромонахи, а с 1679 года он служил в гетманской церкви в Батурине[64]. В гетманство Мазепы при его непосредственной поддержке и участии Дмитрий Ростовский начнет издавать свои знаменитые «Жития святых».

В конце 60-х годов мать Мазепы принимает в Киеве иночество, и ее преданный сын, несомненно, становится частым гостем в киевских монастырях. Отсюда восходит дружба Мазепы с архимандритом Киево-Печерской лавры Варлаамом Ясинским, тоже его бывшим профессором. Иван потом вспоминал о нем: «…отец пастырь и благодетель мой великий». Впоследствии, став гетманом, Мазепа окажет непосредственное влияние на избрание Ясинского киевским митрополитом. Тогда же Иван знакомится еще с одной «восходящей звездой» украинского православия — Стефаном Яворским. Безусловно, поддержка влиятельного и тесно связанного с казачеством высшего духовенства помогала вхождению Мазепы в элиту левобережной старшины. И все же время показало, что к таким контактам его толкало не честолюбие, а скорее веление души. Факт, который признавали даже недоброжелатели Мазепы, — он был человеком глубоко верующим. Но не ограниченным фанатиком, а просвещенным человеком незаурядного ума, для которого определенные христианские ценности были священны. Мазепа живо интересовался и разбирался в богословских вопросах. Как только у него появятся деньги и власть, он будет всячески поддерживать украинское духовное возрождение, делать все возможное и невозможное, чтобы способствовать настоящему расцвету православной мысли в Украине.

«Самойловичевский» период жизни Мазепы — это, безусловно, время, когда создавались все те бесчисленные нити его контактов, которые впоследствии позволили Мазепе-гетману быть в курсе всей внешней политики Центрально-Восточной Европы. Как мы уже отмечали, он умел молчать, но еще лучше он умел слушать. А учитывая его знание языков, в чем он значительно превосходил своих современников и соотечественников, «слышать» он мог гораздо больше других. Именно это обстоятельство делало его незаменимым в глазах Самойловича, который регулярно начинает, несмотря на официально низкое звание Мазепы, поручать ему свои самые сложные и щекотливые миссии. Именно во время таких многочисленных поездок по поручению гетмана в Москву Иван сумел проявить себя перед московской знатью как знающий, полезный и верный человек.