Тихий океан - Герхард Рот

Ашеру впервые подумалось, что представления о смерти всецело определяются человеческим зрением. «Будь заяц не больше мухи, я бы его смерть даже не заметил». Вскоре они вышли из лесу. Внизу перед Ашером теперь открылся вид на поросшую травой лощину, небольшие пруды, в которых разводили карпов, облетевшие яблони и ферму, с которой они вышли на охоту. Над лесом стояло солнце, похожее на облачко света в тумане. Ферма в лощине сверху казалось совсем маленькой, бурые куры во дворе — крохотными точечками. Распорядитель охоты собрал подстреленную дичь и потащил ее по тропе. Теперь загонщики шли медленнее, и Ашер поспевал за ними без усилий. Они оцепили следующий холм и разговорились о чем-то, прежде чем спустить собак и двинуться за ними в лес. Ашер ощущал приятную усталость. Ему казалось, будто привычный мир остался где-то далеко-далеко. Охотник, за которым он шел, отдал зайца фермеру, его рюкзак и штаны сплошь покрывали темные пятна засохшей крови.

Внезапно спуск стал таким крутым, что собаки взвыли и, не удержавшись, кувырком покатились вниз. Чтобы не упасть, Ашер хватался за мелкий кустарник, тоненькие веточки и стволы деревьев, а потом с трудом взбирался на противоположный склон, еле видимый в туманной мгле. Под каким-то деревом он заметил горстку белых куриных перьев, и один из загонщиков предположил, что здесь лиса или коршун расправились с добычей — домашней курицей. Загонщик был в серой тирольской шляпе и армейской куртке, в руке держал складной охотничий стульчик и, словно тросточкой, указывал им в сторону полей. Было холодно, и его дыхание вырывалось клубами белого пара. Его верхнюю губу украшали темные усы, на концах которых виднелись капли. «Если не возражаете, пойдем помедленнее», — предложил он Ашеру. Они вышли на луг, откуда снова открывался вид на долину. По склону холма толпами, похрустывая яблоками, спускались охотники с ружьями за спиной и с собаками на поводке. На кожаных ремешках-тороках у них болтались ореховки с плотно закрытыми глазками, напомнившие Ашеру замерзших зимой певчих птиц, которых он видел в детстве. Загонщик, прошедший рядом с ним последний отрезок пути, нагнулся, подобрал с земли яблоко и протянул его Ашеру. Оно оказалось на удивление сладким и холодным, Ашеру даже почудилось, будто холод ударил ему в голову, как вино. Теперь перед ним простиралось широкое, глубокое русло равнины с известкованными перепаханными полями и желтыми стогами кукурузы, поставленными тесными рядами. Загонщики вновь устремились в лес. На них дождем сыпались листья, солнечный свет пятнал землю у них под ногами. Внезапно прямо перед собой Ашер заметил зайца, притаившегося за пнем и полускрытого опавшей листвой. Он в ужасе уставился на вспугнувшую его собаку, бросился бежать и не успел несколькими прыжками достичь вершины холма, как его настигли выстрелы и он, перевернувшись через голову, уткнулся в землю. Эта безумная попытка спастись, абсурдная и смешная, пробудила у Ашера в душе сострадание и какое-то непонятное облегчение. Едва застрелили этого зайца, как следующий, петляя, выбежал прямо на них из-за деревьев, и Ашер, наблюдая, как он пытается уйти, боковым зрением заметил, как Цайнер смутной тенью сорвал с плеча ружье, по слабому ветерку ощутил, как тот обернулся, услышал выстрел и увидел, как заяц исчез в маленьком облачке поднятой земли и пыли. Однако его тонкие, пронзительные стоны, заглушавшие тявканье собак, утихли не сразу. Загонщики остановились возле покрытого опавшими листьями рыбного пруда. Внезапно стоны зайца смолкли. Черный пес принес добычу подоспевшему загонщику. Охотник схватил его и сбросил вниз по склону. Заяц упал прямо под ноги Ашеру. Ашер нагнулся и поднял зайца. Странно, до чего он был тяжелый. Самую тяжесть заячьей тушки Ашер воспринимал как проявление смерти. Что-то подобное ему уже приходилось наблюдать и у мертвых, и он по привычке ожидал, что любое живое существо посмертно обретает эту странную тяжесть, даже легкий, проворный заяц, казалось, отяжелел только после смерти.

— Хотите, продам зайца? — спросил Цайнер.

Ашер покачал головой.

— Само собой, вы же один живете, к чему он вам, — сказал Цайнер.

Держа в руках зайца, Ашер нащупал под шкуркой косточки, твердые и неподвижные. Его пальцы до сих пор ощущали их жесткость и хрупкость. Ашер положил зайца на землю и отвернулся от Цайнера.

— Подождите минуточку, — попросил он.

Выше по склону, вдоль подвода воды к пруду, росли высокие хвощи. Хвощи доходили ему до груди. Загонщики двигались сквозь них, словно в воде. Ашер подобрал птичье перо, соскреб немного мха с древесного ствола и спрятал его в полиэтиленовый пакетик. Они стали спускаться, молча, запыхавшись, сгорбившись под низко нависшими, взъерошенными ветвями. Кое-где из-под опавшей листвы выглядывали грибы белого цвета, в лесу стало светло от солнца, но воздух еще не прогрелся. Издалека Ашер разглядел, как собака распорядителя охоты схватила зайца, но все происходило так быстро, что на таком расстоянии показалось утомленному дорогой Ашеру нереальным. На опушке они, тяжело ступая, шли по густой палой листве, загонщики тащили на спине бессильно висящих головой вниз зайцев. Тут они встретились с поджидавшими их охотниками, и Ашер, у которого уже все тело ломило от усталости, решил пойти с охотниками. Он подождал, пока они соберут зайцев, фазанов и ореховок, а потом следом за ними отправился в долину, а загонщики тем временем исчезли в лесу. Воздух был прозрачный. Солнце светило ярко. Перед ними открылся вид на два спущенных пруда, влажная земля на месте прудов поблескивала на солнце. Между прудами стоял маленький грузовичок с открытыми задними дверцами. Ашер блаженствовал, кожей ощущая тепло и наслаждаясь неспешным спуском с холма. Мышечное напряжение отдавалось во всем его теле, да и странное оцепенение всех его чувств еще не прошло. В багажнике грузовичка был припасен ящик пива, рядом с ним укладывали добытую дичь. Ашер мельком взглянул на серо-бурые шкурки зайцев, покрытые засохшими брызгами глины и крошечными алыми капельками крови, и на яркое оперение птиц. Снова выпрямившись, он заметил старика, которого утром подвозил Цайнер. Тот подставлял солнцу иссиня-бледное лицо. Старик посетовал, что подстерегать дичь было не в радость, в тени-де страшный холод.

Старик говорил дребезжащим, низким голосом, при каждом вдохе в груди у него, казалось, раздуваются и опадают мехи. Он отвернулся и уставился прямо перед собой.

Выпив пива, охотники двинулись по большому желтому сжатому полю в конце лощины к следующему леску. Стога кукурузы, словно зубцы корону, украшали поросшие травой пологие склоны холмов, простиравшиеся справа и слева. Где-то вдалеке постукивал мотор трактора, раздавались глухие выстрелы загонщиков, долбил дерево дятел. Ашер вдруг осознал, что утратил всякое ощущение времени. Он перестал смотреть на часы, больше не испытывал ни голода, ни жажды. Вот распорядитель охоты остановился и стал давать охотникам указания, как именно расположиться цепью. Объясняя что-то молодому охотнику, он вопросительно взглянул на Ашера, и тому не оставалось ничего иного, как встать рядом с юнцом.

Голоса загонщиков приблизились. Ашер не шевелясь стоял на мягкой земле и смотрел на дерево, в пышной листве которого притаилась стая птиц. Внезапно молодой охотник вскинул ружье, прицелился в выбежавшего из леса зайца, неспешно переводя за ним ствол, мгновение подождал, когда заяц метнулся в сторону (такой маневр зайца хотя и удивил Ашера, убедительно доказывал всю безысходность его попыток спастись в чистом поле), и выстрелил, однако заяц, подергиваясь, словно сотрясаемый судорогами, кинулся дальше, пока не выбежал на ближайшего охотника, и тот неторопливо наклонился и нажал на курок.

Где-то над их головами прогудел самолет. Ашер его не разглядел. Охотник подошел к зайцу, поднял его и, схватив за задние лапы, швырнул Ашеру и юнцу. Крики и возгласы загонщиков, среди которых Ашер уже начал различать отдельные голоса, слышались теперь совсем близко, как будто они находились на одном уровне с ним. Раздавались выстрелы.

Ашер все еще искоса посматривал на охотника, подстрелившего зайца. Его шляпу украшал пучок шерсти горной козы, на тороках, бессильно вытянув шею, болтался фазан. При каждом шаге охотника тушка фазана ударялась о его колено, отскакивала в сторону или вперед, а потом несколько раз оборачивалась вокруг своей оси, пока торока не врезались глубоко в фазанью шею, и фазан, медленно раскручиваясь, не начинал крутиться снова, снова ударяясь о колено охотника. Массивный патронташ с дробью в латунных гильзах придавал его облику дородность и осанистость, но одновременно жестокость. Он повертел и покрутил туда-сюда подстреленного зайца, показывая им входные отверстия пуль. Молодой охотник молчал, никак не перебивая удачливого, и, по мере того как тот красочно живописал свое везение, все более мрачнел. Время от времени он кривил рот и пожимал плечами.