Он убил меня под Луанг-Прабангом - Юлиан Семенов

- Ты много пьешь.

- Ну и что? Что еще мне остается делать?

Она заплакала.

- Сейчас будет истерика?

Сара вытерла слезы, но подбородок ее по-прежнему дрожал.

- Истерики не будет, милый...

- А что же будет? - спросил он, и огромная грустная нежность вдруг сжала его сердце, когда он посмотрел на нее, - так прекрасно было ее лицо.

Она ответила:

- Будет развод.

Он положил руку на ее холодную длинную ладонь.

- Только ты напишешь просьбу о разводе сейчас, немедленно, - сказала она, - вот хотя бы на этой салфетке.

- Ты вправду этого хочешь?

- А ты?

- А если я не напишу? У нас снова будет все как было?

- Не я в этом виновата, Эд. Тебе нужна другая женщина - сильная, талантливая, жестокая, - она снова заплакала, - она принесет тебе счастье своей нелюбовью. А я своей любовью приношу тебе только горе...

После года работы на телевидении он выпустил несколько лихих передач. Какой-то критик, запомнивший его первую книжку, написал коротенькую рецензию: "Талантливое самопредательство". Эд несколько раз прочитал рецензию, и все в нем захолодело от сладостной, горькой обиды.

"Вспомнили, сволочи, - думал он. - Когда я погиб, тогда обо мне вспомнили. Тогда я стал нужен и стали жалеть мой загубленный талант! Раньше, когда я мучился, я никому не был нужен, а когда начал просто жить, просто ездить на красивой машине в свой просто красивый дом, - я им понадобился!"

Саре он сказал:

- Все равно меня бы здесь не поняли: я слишком сложно писал. Мне бы родиться чехом или голландцем: маленькие нации любят сложную литературу с непонятностями.

- А когда ты сядешь за роман? - спросила Сара.

Он взорвался:

- Когда ты получишь в наследство от доброго дяди миллион! Или когда я найду в лифте портфель с золотом!

- У тебя же есть сейчас деньги...

- Что значит - "у тебя"?! Мне не нужны деньги: я могу уехать на Аляску! Деньги нужны семье! Нам! Тебе!

- Это же бессовестно - так попрекать меня...

Он сел за роман. Он писал уже не о зле и добре, не о лжи и правде, не об уме и тупости - о чем ему раньше мечталось. Он начал писать о женщинах, чужих женщинах, которые устраиваются на твоей груди, словно на принадлежащей им подушке, о пьяных, радостно-тревожных рассветах, когда мучительно вспоминаешь прожитую ночь и безразлично, устало смотришь на незнакомые мокрые крыши; он начал было выворачивать прожитые годы, как перчатку, но - не смог. Он чувствовал, как на страницы ложится аккуратная полуправда. Он говорил себе, что он боится обидеть Сару, поэтому вещь не идет, но в глубине души он понимал, что он себе врет. Он боялся не Сары, нет, он - просто боялся. "Жизненный опыт - это опыт разумного страха, сказал тогда он себе, - это точно". В нем поселился второй Эд Стюарт, который тщательно взвешивал, анализировал и отвергал еще в замысле то, что предлагал первый Эд Стюарт.

"Все, - сказал он, - хватит. Надо уметь вовремя выскочить из тележки".

Он прошел летную переподготовку, застраховал себя на сто тысяч и поехал во Вьетнам. Но из тележки он уже полтора года никак не мог выскочить: то ли он привык жить, то ли боялся смерти.

Эд взял салфетку, разгладил ее и написал прошение о разводе, у него был мягкий японский фломастер, он не рвал тонкую бумагу.

Сара прочитала написанное и улыбнулась:

- Подумают, что на пипифаксе.

- Тебя отвезти?

- Куда?

- Ты где остановилась?

- В твоем доме мне места не найдется на эту ночь?

- Зачем?

- Тогда не надо меня отвозить. Не надо, милый. Я побуду здесь.

- Как ты доберешься потом?

Она постаралась улыбнуться:

- Как-нибудь. Не беспокойся, Эд.

- Прощай, Сара.

- Можно проще, милый. Ты всегда любил театральность. Можно ведь проще: до свиданья. Нет?

- В общем - да.

- Ты придешь меня проводить?

- Когда ты улетаешь?

- Часть наших улетает сегодня ночью...

- Ты с ними?

- Наверное - да.

- Аэродром ты найдешь?

- Найду. Только мне надо еще будет заехать в отель.

- Оставить тебе машину?

- Не надо, милый. Иди. Тебе надо отдохнуть, ты плохо выглядишь. Спокойной тебе ночи. Я доберусь сама, это близко.

Он поднялся и пошел к двери. Больше всего на свете он хотел уйти от нее к той мечте, которой не было. И больше всего он страшился того, что когда-нибудь действительно сможет от нее уйти.

Сара проводила его глазами и написала на той салфетке, где было его прошение о разводе: "Он убил меня под Луанг-Прабангом".

01.26

Эд медленно ехал по темным улицам: отель, в котором он жил, был расположен в пригороде, здесь ложились спать рано, с появлением луны. Опавшие листья шершаво гонялись друг за другом по асфальту. Эд свернул в переулок, слабо освещенный фонарями. Он увидел, как по тротуару старик бегал за собакой. Пес был маленький, дворовый. Он отбегал от старика метров на десять и останавливался. Подпускал старика на шаг и снова отбегал. Эд притормозил, потому что пес выбежал на дорогу и, ослепленный светом фар, остановился, потом завилял маленьким обрубленным хвостом. Старик упал на пса, задыхаясь. Эд близко увидел его потное лицо с пергаментными висками. Он лежал, тяжело дыша, виновато улыбаясь Эду. Поднявшись на колени, он достал из кармана веревку, обвязал пса за шею и, резко дернув, взбросил себе на спину. Пес завизжал, вытягивая лапы.

- Он задохнется, - крикнул Эд. - Ты задушишь собаку.

Старик, утерев с лица пот, ответил:

- Я и хочу его задушить - я несу его в ресторан.

Эд выскочил из машины и сказал:

- Пусти веревку!

- Это моя собака, - заплакал старик, - я ловил ее весь вечер!

Эд вырвал у него из рук веревку, освободил пса и опустил его на землю. Пес, по-прежнему скуля, понесся по тротуару.

- Зачем вы взяли мою собаку? - тихо плакал старик. - Мне бы уплатили за нее. Я же ловил эту собаку весь вечер.

- Сколько тебе платят за собаку?

- Доллар.

Эд поискал в карманах мелочь и высыпал деньги в костлявые ладони старика. Тот поцеловал руку Эда.

- Я их тоже жалею, но у меня пять детей... Их же надо кормить...

- Ты их душишь?

- Да.

- Веревкой?

- Да, я привязываю на один конец камень и вешаю их в сарае.

- Они очень воют?

- Очень. Я сначала не мог слышать, как они воют.

- А теперь привык?

- К этому быстро привыкаешь, - засмеялся старик, - особенно когда потом платят деньги. Потом даже делается интересно смотреть, как они извиваются и высовывают синий язык.

Эд заглянул в черные добрые глаза старика. В них искорками метался безумный смех. Эд с трудом подавил в себе желание ударить старика кулаком в переносье, так чтобы он упал на асфальт и разбил себе череп, а потом бежать по тихой улице и орать что есть силы.

Он впрыгнул в машину, и "джип" рванулся с места, стремительно набирая скорость. Эд гнал по левой стороне и отчаянно сигналил.

Возле своего отеля он резко нажал на тормоза и сидел минуту не двигаясь, сильно зажмурив глаза. Потом устало вылез из машины и медленно пошел к себе. Он хотел принять душ, но в ванной - она была на два номера заперся его сосед Тэдди Файн, журналист из Балтимора. Он всегда забирался в ванную комнату на час, не меньше.

- Ты скоро? - спросил Эд.

- Нет. А что?

- Ничего. Просто так.

- Хорошо слетал?

- Плохо.

- Когда возьмешь меня с собой?

- Скоро, - ответил Эд и повалился на кровать. Включил лампочку-ночничок и, взяв на ощупь одну из книг, валявшихся на полу, быстро пролистал ее. "Пулэм. Эсквайр".

"Поддавок, а не книга, - подумал он. - Нельзя делать героя глупее писателя".

Эд бросил книгу на пол, потянулся и зевнул.

"Не проспать бы. Я обещал вылететь к утру за той машиной. А зачем она мне? - вдруг спросил он себя, открыв глаза. - На черта мне сдалась та машина? Я похож на этого старика: он вешает собак, а я охочусь за машинами. Мне просто хочется быть сильнее тех, кто в машине. Мне приятно чувствовать их ужас, когда они станут метаться по голой равнине. Унизив страхом тех, кто внизу, я сам себе покажусь сильным. Разве нет, Стюарт?"

Ему вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь пожалел его. Это желание пришло внезапно, и он почувствовал себя маленьким и беззащитным, вконец запутавшимся - как в детстве, когда самым страшным грехом было принести к рождеству плохие отметки.

"Заплакать бы, - подумал он. - Легко женщинам, им стоит только открыть шлюзы - сразу польются слезы".

Он стянул с себя куртку и сбросил ботинки на черный паркетный пол. Натянул на голову подушку и шепнул:

- Спокойной ночи, родной...

Но сон не шел. Громадное, как живопись на белой стене, стояло перед ним нежное, любящее лицо Сары.

"Это ты во всем виновата, - сказал он ее лицу. - Ты, и никто больше. И в том, что я не пишу книг, которые у меня в голове, и в том, что я не могу спать с тобой, и в том, что я почти ни с кем не могу спать - разве только с продажными шлюхами. Во всем виновата ты, Сара, а я никак не могу выбросить тебя из сердца".

Как и всякий слабый человек, Эд Стюарт искал причину своих неудач не в себе самом, но в том, кто его окружал и кто был ему ближе всех...