Антропологические традиции - Марк Абелес

Хотелось бы подчеркнуть, что ударение в последнем предложении следует ставить на слово «международная». В первой — и достаточно долгой — фазе того процесса, в результате которого в сфере немецкоязычных гуманитарных и социальных наук совершался поворот к «культуре», «этнографии», «антропологии», влияние шло в основном со стороны англоязычного мира. Антропологи немецкоязычной зоны по большей части не привлекали внимания других ученых в это время. Местным антропологам потребовалось предпринять целый ряд активных инициатив и творческих проектов, прежде чем процесс перешел во вторую, текущую фазу. Сегодня антропологов часто приглашают участвовать как в гуманитарных проектах, предпринимающихся, к примеру, в культурных исследованиях, так и в проектах по изучению роли высоких технологий в обществе. Более того, антропологи научились высказывать эффективные и авторитетные критические замечания в адрес проектов, затрагивающих сферу культурного многообразия и предпринимающихся без участия антропологов. Наша небольшая дисциплина, таким образом, все чаще показывает свою компетентность в тех делах, в которых ранее ее присутствие не считалось нужным. Эта тенденция может и должна продолжаться.

И все же то повышенное внимание, которое сегодня наблюдается в немецкоязычном академическом сообществе по отношению к «антропологии», «этнографии», «культуре», скорее всего, не будет наблюдаться вечно. В текущий момент оно объясняется наличием стимулов, пока еще продолжающих приходить из англоязычного академического мира, проблемами расширения Евросоюза и ростом миграционных проблем. Но до тех пор, пока это внимание имеет место, в нем следует видеть скорее шанс, чем признак опасности для социокультурной антропологии в немецкоязычной зоне. До последнего времени элемент шанса действительно существенно превалировал над элементом опасности. Конечно, уровень финансирования в общем снизился в сфере гуманитарных и социальных наук. Но в то время как в целом ряде дисциплин наблюдался процесс сокращения и даже закрытия кафедр, все же социокультурной антропологии в немецкоязычной зоне этот процесс коснулся в гораздо меньшей степени (в действительности, как ни странно, наблюдалось даже некоторое институциональное расширение).

В количественном отношении большинство университетских кафедр и музеев в сфере социокультурной антропологии находится в Германии. Но с точки зрения концентрации студентов и преподавательского состава, частоты получения грантов и объема проводимых исследований три крупнейших центра немецкоязычной зоны на сегодняшний день — это Вена, Цюрих и Берлин. К этим трем крупнейшим «конгломератам» антропологических учреждений недавно приблизился район Галле/Заале как четвертый важнейший центр. С точки зрения финансирования общая ситуация в гуманитарных и социальных науках в последние 10–15 лет гораздо быстрее ухудшалась в Германии. В Швейцарии и Австрии тенденции были более противоречивы. Несмотря на то что и здесь для многих стало гораздо труднее получить грант на исследования и вообще работу по специальности, академическим учреждениям в сфере социокультурной антропологии удалось сохранить (и в некоторых случаях даже повысить) свой статус. Для дисциплинарного сообщества в немецкоязычной зоне этот факт был немаловажным стимулом, но все же для небольших учреждений в Германии ситуация осталась сложной. Важная инициатива в деле разрешения ситуации была предпринята в 2002 г., когда в Галле был открыт Институт антропологических исследований им. Макса Планка — центр со специализацией на аспирантских и докторских исследованиях.

Внутренняя дифференциация дисциплинарного сообщества, наблюдаемая сегодня в немецкоязычной зоне, в некоторой степени связана со сложностями институционального положения, и в общих чертах ее можно охарактеризовать, если указать на три типа «занятости» антропологов в их профессиональной сфере. Один тип имеет отношение к тем исследователям, которые работают в крупнейших институциональных центрах Цюриха (университетские кафедры, музеи), Берлина (университетские кафедры, музеи, научно-исследовательские институты), Вены (университетская кафедра, музей, Академия наук) и Галле (Институт Макса Планка, университетская кафедра). Хотя мы говорим об этих учреждениях как о «крупнейших» институциональных центрах, следует напомнить, что в количественном отношении они представляют собой меньшинство. Другой тип, следовательно, имеет отношение к тому, что можно было бы назвать профессиональным большинством, — а именно к тем исследователям, которые работают в некотором количестве средних по размеру и значительном количестве небольших по размеру университетских кафедр и музейных отделов. Третий тип относится к тем, кого в журналистике сегодня называют фрилансерами, — к антропологам, не имеющим постоянного места работы и живущим за счет краткосрочных контрактных проектов или преподавательского ассистирования на условиях почасовой оплаты. Представителей этой большой гетерогенной группы можно встретить среди участников конференций и конгрессов, среди авторов сборников и организаторов выставок, среди внештатных сотрудников кафедр и институтов во всех частях немецкоязычной зоны (включая сюда те же самые Цюрих, Берлин и Вену). На самом деле успешное выполнение обширных исследовательских, организационных и преподавательских программ в крупных научных центрах указанных городов было бы невозможно без помощи антропологов-фрилансеров. Многие из них за период с начала 1990-х годов смогли добиться более интересных результатов в исследовательской деятельности, чем некоторые из штатных сотрудников престижных учреждений.

Разумеется, в каждом из трех типов профессиональной деятельности есть свои преимущества и свои недостатки. Положение антропологов-фрилансеров (хотя некоторые, как ни странно, не согласны с такой точкой зрения) представляется наиболее уязвимым, наиболее низкооплачиваемым и наиболее изнуряющим. Оно сходно с положением рабочих, попадающих в цикл самоэксплуатации, о котором говорил известный русский экономист А. В. Чаянов. Во всяком случае, я не знаком ни с одним антропологом, который бы добровольно ушел со штатной работы, предпочтя заниматься исследованиями в, так сказать, вольнонаемном режиме.

Постоянное психологическое давление, связанное с необходимостью работать в условиях риска, заставляет антропологов-фрилансеров с большим энтузиазмом браться за те немногочисленные предложения, которые попадаются на их пути. Последние, как уже было отмечено, обычно состоят из преподавания (часто в непрофильных учреждениях) на условиях почасовой оплаты, работы над организацией выставок и этнографических фестивалей, консультаций в съемках этнографических фильмов и других проектах, а также разнообразных исследований по грантам. Большинство фондов, предоставляющих средства на такого рода деятельность, имеют ориентацию на прикладные исследования. В контексте немецкоязычной антропологии, однако, понятие «прикладное» не имеет таких негативных коннотаций, какие нередко окружают его в контексте антропологии в США. Наоборот, связь с прикладным аспектом часто демонстрирует умение антропологов-фрилансеров разрабатывать и предпринимать такие исследовательские проекты, которые являются социально значимыми. Кроме того, антропологи-фрилансеры порой более эффективно, чем антропологи, находящиеся на штатных должностях, доносят до широкой публики опыт межкультурной коммуникации и более отзывчиво реагируют на стремительно изменяющиеся общественные условия, в которых мы живем и работаем. Если принять все это во внимание, то становится не так удивительно, что многие представители данной группы добились значительных успехов в последние полтора десятилетия, несмотря на их непростое положение. К примеру, именно представителями данной группы был создан ряд замечательных аналитических работ, продемонстрировавших корпоративному миру значимость исследований в области «антропологии организаций», так же как и работ, объективно показавших законодателям и разработчикам социальных программ условия и сложности жизни семей турецких мигрантов в Западной и Центральной Европе.

Таким образом, мне представляется, что в немецкоязычной зоне группа антропологов-фрилансеров добилась большего в деле установления контакта с обществом, чем, скажем, группа «большинства», находящаяся на постоянных должностях в типичных небольших учреждениях. Лишь немногим из этих учреждений удалось выйти на уровень международных стандартов профессиональной организации исследовательской деятельности. Показательно, что как раз эти немногие учреждения смогли наладить более тесную связь с немецкоязычными средствами массовой информации, с тем чтобы информировать публику о результатах своей деятельности. В качестве примеров такой деятельности можно сослаться на исследования этнической истории обществ американского континента (Бонн, Франкфурт-на-Майне), исследования духовной и материальной культуры в Меланезии (Гейдельберг, Базель), исследования проблем миграций (Гамбург, Франкфурт-на-Одере), исследования в области медицинской антропологии (Берн), а также гендерные исследования в Европе, Меланезии и Индонезии (Гёттинген, Фрейбург). Но эти примеры — отдельные показательные случаи в группе «большинства». Большинство же в группе «большинства» не стремится к активному контакту с широкой публикой. Следует оговориться, что многие в этом большинстве честно работают и проводят хорошие исследования, но с точки зрения связи с обществом они олицетворяют достаточно слабую сторону социокультурной антропологии в немецкоязычной зоне.