Дневники голодной акулы - Стивен Холл

Обычно между «Амстелем» и коктейлями мы отправляемся обедать в одну из таверн, вытянувшихся вдоль береговой полосы. Наш кемпинг находится достаточно далеко от любого рода клубной активности, могущей существовать на этом острове, и только проселочная дорога, сплошь в ухабах и рытвинах, отделяет таверны, универсальный магазин и вход в кемпинг от собственно пляжа.

Заказывая еду, Клио обычно ведет себя как местная. Я же по большей части обхожусь пиццей, потому что, во-первых, я филистер, а во-вторых, нахожусь в отпуске и вправе делать все, что захочу.

За пару дней до инцидента с топом и нацистским приветствием я обнаружил: воздух над нашей частью острова так слабо загрязнен, что если в три часа ночи улечься на спину на маленькой слежавшейся песчаной дюне, то можно различить голубые и багровые крапинки Млечного Пути, пересекающего все небо. До тех пор мне ни разу не доводилось видеть Млечный Путь, и я подумал, что во всем этом присутствует что-то очень близкое к научной фантастике пятидесятых. К «Затерянным в космосе», например.[5]

— Ты обыватель, — сказала на это Клио.

Я кивнул, снова стал смотреть на нее и нацедил через соломинку добрый глоток крепчайшего коктейля «Зомби», купленного в кемпинговом баре.

— Тебе всегда требуется сравнивать то, что происходит в реальной жизни, с тем, что ты видишь в фильмах?

— А что?

— А то, — сказала она, — что из-за этого ты выглядишь мелким, не интересным, и, — губы чуть вытянуты, голова слегка наклонена, пряди темных волос падают вниз, в глазах играет насмешливо-сочувственная улыбка, — честно говоря, в такие моменты ты немного смахиваешь на ботана-неудачника.

— А я и есть ботан-неудачник. Тебе, вероятно, следует меня бросить, потому что у тебя все получается намного лучше и ты достойна гораздо большего. — Я скрестил на груди руки. — Ты должна это сделать, Клио, ради собственного блага. И вообще…

— Что «вообще»? Я, мол, говорил о настоящих «Затерянных в космосе», а не о том идиотском римейке девяностых, да?

Я опустил взгляд в стакан с выпивкой.

— Все равно, ты смахиваешь на ботана-неудачника, — снова сказала она, в точности с такой же интонацией, но на этот раз сопроводив свою фразу медленным, не допускающим возражений кивком.

Я пожал плечами.

— М-м-м, — сказала она.

Паскудная улыбка Клио есть нечто совершенно особенное — уголки ее обычной улыбки заостряются, точно лезвия, а глаза становятся сплошь наэлектризованными и сияющими. В течение той половины секунды, которую она длится, я думаю, что эта мерзкая, низкая, жестоко-сексуальная улыбочка представляет собой одну-единственную совершенную вещь, когда-либо существовавшую на свете. Яркую горячую вспышку среди миллиарда старых обшарпанных звезд.

— Я люблю тебя.

— Ох, милый, — сказала она с улыбкой. Потом подалась вперед и легонько коснулась пальцами тыльной стороны моей ладони. — До чего же ты провинциален.

Когда я не ответил, она откинулась назад так, что передние ножки ее стула оторвались от пола, и подняла брови.

Тайна вот в чем: самая мысль о том, что Клио Аамес реальна и пребывает в этом мире, причиняет мне боль.

Я протянул ногу под столом, пытаясь ее опрокинуть. Она догадалась о моем намерении, и ее стул со стуком опустился на все четыре ножки.

— Что еще за дурачество? — сказала она.

Позже тем же вечером мы оказались втянутыми в разговор с парой туристов из Лондона. К тому времени мы были в отъезде больше месяца и лишь во второй раз более или менее продолжительно разговаривали с другими. Это было странно — снова говорить так, словно сидишь где-то в пабе. Им приходилось постоянно нам все объяснять, возвращаться назад и заполнять бреши в новостях. Мы осознали, что наши собственные разговоры эволюционировали в своего рода стенографию — им стал присущ этакий аккуратный минимализм. Покрывать весь холст широкими и яркими мазками ради посторонних казалось нам тратой времени и усилий. Разговор с примечаниями — так назвала это Клио позже, когда мы ковыляли к своей палатке. И все же наши собеседники были очень милы, и мы немало с ними позабавились. Как выяснилось, их квартира располагалась неподалеку от аэропорта Хитроу.

— К шуму привыкаешь, — сказала девушка, Джейн. — Примерно с месяц мы думали, что не сможем его выдержать, но потом просто через это перешагнули. Теперь его там словно бы даже и нет.

— Первую пару ночей здесь, в палатке, — сказал парень, Пол, — нам стоило немалых трудов, чтобы уснуть. Пусть даже мы и не слышим больше самолетов у себя дома, но вот заснуть без них поначалу не могли. Насколько же это странно, а? — Он на секунду призадумался. — Словно бы в тишине чего-то не хватает.

— Здорово, — сказал я. — Антизвук.

Клио скользнула по мне взглядом.

— И Дымка, — добавила Джейн, снова вступая в разговор. — Когда мы только-только туда въехали, я думала, что у Дымки будет нервный срыв.

— У Дымки? — переспросила Клио.

— Это наша кошка. Она уже старенькая, раньше жила у двоюродной бабушки Пола. Сиамка, очень чувствительная.

Джейн какое-то время поразглагольствовала о своей кошке Дымке, рассказала пару кошачьих анекдотов, которых я не запомнил.

— А у нас только что появились два котенка, — улыбнулась Клио. — И оба — мальчики.

— М-м-м, — сказала Джейн. — И как их зовут?

Я внутренне ухмыльнулся.

— Гэвин и Иэн, — сказала Клио.

Лица Джейн и Пола, с которых до тех пор не сходило выражение «как мы рады с вами познакомиться», словно бы осунулись, черты их стали слегка расплывчатыми. Это было нашим вознаграждением: мы с Клио затратили немало сил, подыскивая имена, которые могли бы вызвать именно такую реакцию. Имена, совершенно для котов не подходящие, абсолютно неуместные и все-таки допустимые, что не могло не сбивать с толку.

— М-м-м, — сказала Джейн, но только чуточку погодя.

— Утомительно, когда не знаешь людей, правда? — сказала Клио позже.

— Приходится даром тратить слова, — согласился я.

Мы пили «Зомби» на протяжении почти всего вечера. Я недоумевал, почему мы не набрались сильнее. Завтра, решил я, нам придется подналечь, чтобы как следует напиться. Какое-то время мы молча брели к палатке.

— Знаешь, о чем я думаю?

— Что мы как следует не опьянели?

— Хм, — сказал я. — Ты что, всегда знаешь, что у меня на уме?

— Да.

— Всегда?

— Именно так.

— Ну и ну, — сказал я. — Угадаешь, о чем я сейчас думаю?

— Это непристойно.

— Ну и ну, — снова сказал я. — Я поражен.