Борька, я и невидимка - Юрий Томин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какая грязь?
– Ну, окурки, бумажки… Хлам всякий.
– Почему это мне окурки нравятся?
– Ясно – не нравятся. Но все же их бросают. Ходят и бросают. А ты, наверное, будешь ходить позади таких людей и говорить им правду: нехорошие вы, такие-сякие, зачем мусорите. А они мусорят. Но к утру улица все же чистая.
– Подумаешь, – говорю я, – дворник подмел – и все.
– Верно. Так от чего же пользы больше – от метлы или от твоей правды?
– Вы это не сравнивайте. И вообще мы на поезд опоздаем. Идем, Борька.
На Финляндский вокзал мы пришли за десять минут до отхода. У четвертого вагона стояли Владимир Иванович и Лина Львовна.
– Давайте скорее полезайте, – сказал Владимир Иванович. – Сидячие места есть. Уже все наши собрались.
Я посмотрел табличку на вагоне. А там крупными буквами написано: «Детский». Я говорю:
– Я в детском не поеду. В другом поеду.
– Затолкают. Смотри, народу сколько.
– Пусть толкают.
– Ой, Костя, – сказала Лина Львовна, – там же все ребята едут. Не можешь ты без выдумки.
Я говорю:
– Лина Львовна, я с ребятами хоть до Владивостока поеду. Только не в детском.
– Ну и хорошо, – сказал Владимир Иванович. – Пусть потолкается. Ему полезно.
Вдруг Борька говорит:
– Я тоже с Костей поеду.
Владимир Иванович посмотрел на него и улыбнулся.
– Молодец, Таланов.
Мы залезли в соседний вагон. Мы стояли на площадке, и я уже думал, что больше никто поместиться не может. Но потом снаружи нажали, и влезли человек двадцать, все с лыжами. По том еще нажали, и опять влезли человек двадцать. У меня в кармане было два бутерброда с колбасой. Я прямо чувствовал, что они сплющились и стали тонкими, как блин. Я и сам, на верное, стал как блин, только мне не видно было. Но тут снова нажали, и снова влезли двадцать человек. Так до самого отхода все нажимали и влезали, и я никак не мог понять, куда они помещаются.
Мы с Борькой всю дорогу молчали. Попробуйте разговаривать, если у вас все кишки выдавливают. И я все думал, почему это Борьку Владимир Иванович назвал «молодец», а меня нет. Мы же ехали в одном вагоне.
В Кавголове мы все вылезли.
Владимир Иванович привел нас на большую гору. Эта гора, сказал Владимир Иванович, называется «Семейная». Тут могут кататься даже бабушки и дедушки. Я заглянул вниз. Ничего себе бабушки! Гора крутая, народу много. И все едут как попало.
Первым съехал Владимир Иванович. У него лыжи тяжелые и толстые. Крепления железные. На каблуках большие пружины. На таких лыжах и я бы съехал. Владимир Иванович сказал, что они специально для гор – слаломные. А ехал он ничего, даже красиво – змейкой. Он остановился внизу и помахал палкой.
– Теперь вы давайте, ребята, – сказала Лина Львовна.
Я опять посмотрел вниз. Владимир Иванович был маленький, как букашка.
– Лина Львовна, – сказал я, – вы нам покажите пример. Потому что вы старшая пионервожатая. Вы, наверное, здорово катаетесь.
– Я? – Лина Львовна засмеялась. – Я? Здорово!
Лина Львовна оттолкнулась палками и поехала. Она проехала немножко и почему-то начала садиться. Она ехала все быстрее и все-таки садилась. Потом – трах! Будто бомба взорвалась. Снег полетел в разные стороны, а Лины Львовны нет. Мы думали, что она провалилась. Но она сразу встала. Оказывается, ее снегом засыпало.
Тут же она поехала дальше и опять начала садиться. Мне даже смешно стало. Чего она садится? Стояла бы прямо. Наконец Лина Львовна спустилась к Владимиру Ивановичу.
Тогда поехал я.
Я здорово разогнался – даже шапка слетела. Но я стоял крепко и только на бугорках приседал. Не то что Лина Львовна! Вдруг сбоку кто-то как заорет:
– Дорогу! Дорогу!
Я посмотрел и вижу: прямо на меня летит какой-то дядька. Летит как реактивный: ноги расставил, а на коленях у него шаровары трепыхаются от ветра. Кажется, будто у него ноги дрожат со страху.
Я кричу:
– Сворачивай! Сворачивай!
А он:
– Не могу!
А я вижу – прямо на меня летит. Сейчас пырнет лыжами в бок. И вдруг у меня колени начали подгибаться. Я их выпрямить хочу, а они подгибаются. Сам не знаю почему. И я стал садиться – не нарочно, так само получилось. Садился, садился и – трах об снег! А он своими лыжами на мои наехал. Закачался, замахал руками, но устоял. Только ногу одну задрал вместе с лыжей. Помчался дальше, вылетел на бугор, опять задрал ногу и пропал.
Куда уж он с бугра делся, не знаю. Может, прямо в Москву помчался.
Подошли ко мне Владимир Иванович и Лина Львовна. А я лежу.
– Костя, что с тобой?
– Ничего, – отвечаю. – Тут сумасшедшие ездят. Видели, как я его чуть не сбил?
Лина Львовна сразу повеселела.
– По-моему, наоборот было.
Владимир Иванович помахал ребятам и закричал:
– Стойте, не спускайтесь.
Поднялись мы наверх. А ребята прямо стоять не могут от смеха, будто им страшно приятно, что меня чуть не убили.
– Пойдем на другую гору, – сказал Владимир Иванович. – А то здесь таких удальцов много: на лыжах – как корова на льду, а на самую крутую гору лезет. Сам разобьется и других покалечит.
Владимир Иванович привел нас на другую горку. Она была поменьше, и мы стали кататься кто как может. Владимир Иванович натыкал на склоне ветки и стал ездить между ними.
Мы с Борькой полезли на самый верх. И Вика полезла с нами. Она вообще всегда за Борькой бегает. А он к ней ходит уроки делать. Ко мне он редко ходит. А в классе все думают, что мы друзья. Мне, может, и на Борьку чихать. Только мне не нравится, что он к ней ходит.
Наверху стояли двое ребят. Они были совсем молодые, но с бородами. Они не катались, а просто стояли – палки под мышкой – и покуривали. Постоят, постоят, перейдут шага на три и опять стоят. Лыжи у них были как у Владимира Ивановича, с пружинами. Но между ветками они не ездили. Вообще не знаю, зачем они там стояли. Правда, они немного катались, но странно как-то. Выплюнет сигарету, съедет на два шага, шикнет лыжами по снегу и остановится. А потом вернется назад и снова закуривает.
Один увидел Вику и говорит:
– Стильный ребенок.
У Вики были брюки и синий свитер. Она покраснела и ни чего не сказала. А Борька насупился. Тогда он опять говорит:
– Дети, не путайтесь под ногами, не мешайте мыслить.
Я говорю:
– Мы не мешаем.
Он посмотрел на меня и выплюнул сигарету.
– Не заставляйте меня снимать мое пенсне, – сказал он. – Я страшен в гневе.
Второй заулыбался и тоже выплюнул сигарету. Вика потянула меня и шепнула:
– Идем, Костя, не связывайся.
Но я не хотел уходить. Мне было непонятно, что им нужно. Что это, их гора, что ли? И Борька тоже ничего не понимал. Вообще они были какие-то как лунатики, хоть и не пьяные.
Мы взялись за руки и съехали пониже. Только сначала я сказал этому бородатому, чтобы он лучше не стоял, а катался, а то у него борода простудится. А они даже не пошевельнулись. Так и остались наверху.
Мы катались долго, часа три. Потом Владимир Иванович сделал воротики, и мы стали кататься на другом склоне. На время – кто быстрее. Под конец даже Лина Львовна проехала через воротики и не упала.
Уже начало темнеть, когда мы пришли на базу. Сняли лыжи, и всем сразу захотелось есть. Владимир Иванович принес ведро кипятку и кружки. Каждому он дал по два бульонных кубика. А всю еду, какая была, сложили на столе в кучу. Любой брал и ел что хотел. Все устали, но было очень весело. Было не так как в городе. Почему-то все стали ужасно вежливые. Говорили: «Возьмите, пожалуйста», «Передайте, пожалуйста». А когда Лина Львовна скомандовала мыть посуду, бросились как сумасшедшие.
И я тоже побежал и вымыл два стакана. Если бы это увидела Зинаида, она бы, наверное, в обморок упала.
– А вы все-таки ничего ребята, дружные, – сказал Владимир Иванович.
Он показал на стол. Там остался лежать бутерброд с икрой.
– Чей?
– Это я принесла, – сказала Лена Никифорова.
– Что же ты не съела?
– Не знаю. Он только один был.
– А ты? А ты? – начал спрашивать Владимир Иванович по очереди.
Кто говорил, что не любит икру, кто – потому, что только один был, кто – не заметил.
– А ведь я его на самый верх положил, – сказал Владимир Иванович.
Уже не знаю почему, но всем было очень приятно, что никто не съел этот бутерброд. Мне тоже это понравилось, хотя я не могу объяснить почему.
По дороге до станции мы пели.
Только нам не повезло. Или, может, повезло! Тут не поймешь. Подошла не электричка, а какой-то старый поезд. У него вагоны маленькие и с печкой. Мы еле забрались на высокие ступеньки.
Народу было не так уж много. И тут нам повезло. То есть сначала опять не повезло, но зато потом было здорово.
Мы сидели посередине. В одном углу была печка, а в другом ехали какие-то ребята. Один из этих ребят – здоровый такой парень – протиснулся к печке и стал греть руки. Я еще, когда он мимо шел, заметил, что у него вид противный: нос маленький, а лицо круглое и жирное, как блин. Даже шел он как-то противно – бочком, приседая, и все извинялся: «Пр-р-сс-тите, пр-р-сс-тите».