И печатью скреплено. Путешествие в 907 год - Валерий Лобачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Еще лучше, что они твоих слов не слышат, печенеги.
– Хорошо, что нам не тихо сейчас идти надо, а то как бы им глотки заткнули? Крику-то! Пришлось бы топить…
– Сейчас чем шумнее, тем страшнее. Хорошо нас видно из Города?
– Доберемся до места, пойду спрошу у василевса.
Олег вышел к берегу.
– Не знал, что такое маленькое море так напугает печенегов, – сказал князь. – Надо бы и нам возле Киева свою Пропонтиду сделать. Или у порогов. Ой как надо бы!
Велемудр стал честно прикидывать в уме, можно ли это сделать: плотины навести… Стратимир покачал головой:
– Легче Пропонтиду отсюда вывезти – в кубках, в ковшах.
С плота прыгнул в воду Радомир, высоко поднимая толстую свечу. Плеснул водой себе на лицо, фыркнул:
– После такого дела, князь, меня уже ничем не возьмешь! Скажи: я все стены константинопольские по камню разберу. Но печенегов возить…
Весь мокрый, как будто из его кожи сочилась сквозь поры вода, выходил на берег новгородец.
– Холодно, – сказал он сам себе. – Отведите меня к костру!
Он устал за утро, день и ночь.
Первые всадники поскакали мимо лагеря, вдоль цепи лучников. Им указали, где ручей. Помчались пить.
Во дворце
Вестники разбудили Большой дворец. И так было трудно уснуть, а тут еще:
– Они переводят конницу с того берега!
Логофет дрома покачивался, держась руками за голову:
– Конница! Неужели арабы! Неужели у славян договор с ними!
Царский брат Александр смотрел на Фому с презрением.
Логофет заметил это: «Неужели он не понимает, что грозит сейчас Городу?»
– Какая разница! – рявкнул Александр. – Стены от этого не рухнут!
«Может быть, это он устроил, его это дела? – подумал Фома. – Его желание стать василевсом зашло так далеко, и он сделал тайным проход варваров к Городу?»
– Сколько их? – спросил Самона вестника.
– Не сосчитать. Огней много. Конники уходят в рощу. Совсем не видно.
– Огней много, а ничего не видно?! – переспросил Самона.
Вестник поклонился с перепугу.
Василевс не выходил к ним, молился.
Глаз Самоны
Под утро к паракимомену прибежал человек, приставленный следить за Абу Халибом. Он сказал, что вчера под Царским портиком какой-то, с виду ученый, чудак говорил, что к Городу идет еще сто тысяч воинов. И вот они – прибыли ночью.
– Сто тысяч?
– Да. Столько же, сколько славян, говорил он.
– Кто говорил?
– Я помню лицо, но не знаю его.
– Как хочешь и что хочешь помни, но решается твоя судьба. – Самона прикинул в уме насыщенность Города людьми и знания своего шпиона. – Три часа или вечность, выбирай сам.
Выходя от него, шпион поймал себя на предательской мысли: стоило ли доносить, конники все равно уже у Города.
Ночные домыслы логофета дрома и утреннее сообщение агента Самоны родили в Городе страшную весть: под Константинополь прибыли сто тысяч арабов. Город поверил не задумываясь. Начиная со вчерашнего дня, его трудно было удивить числом и внезапностью.
На самом деле печенежских конников было полторы сотни.
Глаз Самоны дождался вчерашнего прорицателя под Царским портиком. Стража арестовала потрепанного ромея открыто, доставила во дворец. Он и на самом деле оказался недавним секретарем одного константинопольского вельможи. Самона лично руководил пытками, но длинноволосый секретарь не мог рассказать ничего, кроме того, что плел под Царским портиком. До вечера он не дожил.
СВОД ТРЕТИЙ И ПОСЛЕДНИЙ
ОЛЕГ
Князь понял: если он сейчас не придумает еще что-то, в войске наступит расслабление. Напряженный вчерашний день обернется усталостью. И Константинополь успеет опомниться от страха.
Рыть подкопы, засыпать рвы – все это было бы слишком обычным делом после неожиданностей прошлого утра и ночи. Обычно и для славян и для ромеев. Все бы поняли, что хитростям пришел конец, и уж точно – перерыв, и началась обыкновенная осада – сколько их видел Царьград…
Воины при осаде мрачные, город – гордый. А пока что все было наоборот.
К тому же Олег не хотел давать большой славы печенегам. Отряд для перехвата гонцов, идущий по берегу, – хитрость наша, киевская. Но отряд-то был печенежский. Перевозка конницы по воде – княжеская выдумка, а плыли-то печенеги. Что же, он без них и не может ничего удивительного?!
Олег встал, отдал оруженосцу серебрянный кубок, из которого пил горьковатую воду близкого родника. И воды мало… Лодьи на берегу стоят без дела, сохнут на жаре. Переяславцы стараются, плещут в них морскую воду, а она улетает, не успеешь отойти, словно вода здесь легче, чем на Руси…
Он решил: первое, что остановит его взгляд, должно стать новой причиной страха для ромеев. Он медленно разглядывал Город, Пропонтиду, свой лагерь. Он заметил давно, что красные полосы на копьях вытянулись почти ровно на север, вдоль стен Константинополя. Куда они показывают, стяги?
– Там Золотой Рог, князь, – сказал Велемудр, угадав его взгляд. – Он же длинный, Золотой Рог. Далеко за Город идет, загибается.
– Пошли туда, – сказал Олег.
Велемудр не понял. Князь что-то придумал, почувствовал воевода по голосу, а что – не понял.
– В тысячу лодий пошли туда. Войдем в Золотой Рог с другой стороны. Там цепей нет.
«Здоров ли князь?» – мелькнуло у Стратимира. Он оглянулся на лодьи. Конечно, можно сделать катки, повезти лодьи на них, волоком. Далеко, жарко, долго. Людей, правда, много тоже. Когда-нибудь докатим до залива…
– Князь! – Стратимир показал на повозки, что стояли в лагере. На повозках привезли еду из окрестных селений. – Не попробовать ли колеса? Может, выдержат наши лодьи?
– На колеса, – сказал князь. – И паруса ставь – ветер прямой!
Стратимир пошел, потом побежал к берегу, кричал на бегу, созывая людей. Олег и Велемудр видели, как повозки уже катили к лодьям, как разворачивали паруса, как выстраивались воины вдоль бортов, готовясь поднять тяжелое судно…
– Не успеем мы дойти до залива, – сказал Велемудр. – И не потому, что далеко, а ветер уйдет. Не так далеко, и ветер стойкий.
– Не успеем, – согласился Олег. – Скоро откроются Золотые Ворота. Этого они не выдержат. А если выдержат, дойдем до залива!
Мнения, высказанные во дворце
Донесения от доместиков первой тагмы: «В Золотом Роге волнуются приезжие купцы. Сюда уже дошли слухи, что славяне едут лодьями по суху к заливу. Требуют снять цепи. Плохо понимают объяснения, что русские лодьи постоянно ходят вдоль Города до Галаты…»
второй тагмы: «Народ постоянно ходит смотреть на русские лодьи под морскими стенами. Говорят, что русские останутся здесь навсегда на нашей рыбе…»
третьей и четвертой тагмы: «Число прибывшей конницы и ее происхождение выяснить не удается. Как уже доносилось, лодьи идут на север на колесах и под парусами…»
Этериарх Николай: «В Городе неспокойно. К дворцу начал собираться народ. Еще вчера утром одного воина этерии сбросили со стены недовольные… Немедленно надо сделать заявление для народа, успокоившее бы его».
Эпарх Анатолий: «В Городе становится все больше пьяных крикунов. Придется вступать в переговоры со славянами: дальше будет хуже, мы проиграем на ожидании».
Друнгарий флота Имерий: «При нынешнем обилии купеческих кораблей бой в Золотом Роге превратится в полную сумятицу».
Фома, логофет дрома: «Надо откупаться от варваров. Чем быстрее, тем дешевле».
Паракимомен Самона: «В Городе полно шпионов и паникеров. Эпарх несет за это ответственность. Наверное, стоит вступить в переговоры со славянами, чтобы узнать о ситуации, в которой мы находимся, больше, чем мы знаем сейчас».
Синклит: «Мы считаем, что извечная стратегия Ромеи – покупать волю варваров – победит и на этот раз».
Наставление Олега
Велемудр оживился – дошло до переговоров. Ему надоело заниматься необходимыми, но простыми вещами в походе. Он устал ждать, пока сломается гордость ромеев: ведь неизбежно должны они были выйти из Золотых Ворот. Слишком хорошо он знал это, чтобы не наскучить ожиданием. Теперь в углах его рта заиграл живой интерес, пропала обычная насупленность. Он словно проснулся – хотя и до этого вроде не спал, но настолько разительна была перемена.
– Я, пожалуй, с ними разговаривать не стану, – сказал князь. Из ворот выехало двое конных со свитой. За ними покатились повозки, груженные чем-то.
– Конечно, князь. Тебе это не нужно, – бодро согласился воевода. – С кем тут разговаривать тебе.
– Скажи им, чтобы увозили то, что тащат нам в подарок.
– Это, должно быть, царские угощения.
– Вот и скажи им, что пища от человека, который нарушил мир и слово договора, – ведь был у Руси договор о том, чтобы наши купцы торговали безопасно и беспошлинно в Царьграде?..
– Давно был заключен, но мы его хорошо помним.
– …Пища из рук такого человека – отрава. Пусть так и передадут Льву.
