Фиалки на десерт (сборник) - Мария Метлицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мама, ну я же сказала! Ничего этого не будет, ты понимаешь? Ни аборта, ни твоей замечательной Лоры Петровны! Ни-че-го! Будет ребенок, мам! Мальчик. Сын. И – умоляю тебя! – закончим эти дурацкие разговоры!
Стыдно признаться, но в эти минуты дочь свою она почти… ненавидела. Вот ведь дура какая! Тупица упрямая! В восемнадцать лет – и навсегда! Навсегда – хлопоты, бесконечные заботы, бессонница, вечные страхи!
Так рано поставить крест на своей жизни. Лишить себя всего и сразу, господи… Какая, прости господи, идиотка! Ребеночка захотела! Боится, не успеет еще в это ярмо, в эту ловушку бесконечной любви и постоянного страха.
И в кого она такая, эта дура? Уж точно не в меня! И не в папашу – тот-то быстро сообразил, где повкусней и послаще. Злость и обида на мужа не проходили, вначале старалась привлечь его к воспитательной акции. Но – обычное дело – тот отказался сразу. «Уволь! Это ваши дела, бабские!»
И, конечно, обвинил ее. Ты виновата! Следить надо было за девкой! А не…
Тут-то Зоя Андреевна и взорвалась:
– Я? Я виновата? Мне надо было следить? А ты, прости господи? Кто от нас сбежал? Кого потянуло на свеженькое? Вот и результат – несчастный ребенок из неполной семьи! Так что ты, мой дорогой… – Договорить не успела. Бывший досадливо крякнул, махнул рукой и, встав со скамейки, быстро отправился прочь.
– Ну и катись! – выкрикнула она так громко, что обернулись прохожие.
Она поднялась со скамейки и медленно побрела по бульвару. Плакала горько. Было обидно – вот почему? Вот почему так жестоко? Сначала – предательство мужа. Потом – предательство дочери. Именно предательство! Да потому, что все снова будет на ней! Все эти мечты – выучить дочь и наконец пожить для себя – летят в тартарары. А ведь годы щелкают, как бухгалтер на счетах. Сколько его осталось, бабьего века? И вот опять – снова здорово! Только, казалось, вздохнула! Только-только стало как-то налаживаться с Мишей – они попривыкли, пообжились. Денег почти хватало – строили планы. Вернее, строила она, а он соглашался. Он всегда соглашался. Зоя понимала – ему так проще: согласиться и не спорить. Это его утомляло и отвлекало от главного – от работы и мыслей о той же работе. Да и был он крайне неприхотлив – что дадут, что предложат – спасибо.
Зоя шла по бульвару, не замечая мелкого колкого дождя. Вот только, можно сказать, начали жить! В августе собирались на море, в Болгарию. Мечтала купить там дубленку. Ох как мечтала! Серую, с темной цигейкой… Ну, или коричневую – без разницы. Новую кухню хотелось. Синий пластик – нелепость и дикость – надоел до жути и резал глаз. Покупал еще он, первый муж. А ей не нравилось страшно. Мечтала о бежевой или кремовой – Зоя любила спокойные тона.
Все – мимо, все! Теперь надо думать о кроватке, коляске, ползунках и всем прочем.
Как планировалось? Таня закончит школу, поступит в институт. Выйдет замуж. Хорошо бы, чтобы муж был из приличной семьи, чтобы свои люди, одного круга. А если с квартирой – так что тут плохого? Обычное желание. Свадьба, конечно, нормальная, без всяких там дурацких прибамбасов типа пупсов на капоте и прочего безвкусного простонародного антуража.
Народу совсем немного – только самые близкие. Скромный и уютный ресторанчик, тоже без пафоса. Конечно, длинное платье, но – без фаты, уж простите. И точно не белое! Пусть будет голубоватое или салатовое! А что, красота и необычно! Но без размаха. Не комильфо это все. Не надо нам по-купечески, «с куражом». Интеллигентно будет и скромно. Потом молодые уедут. Скажем, в Таллин или Ригу – чуть-чуть по-западному.
Они, кстати, с первым мужем тоже поехали в Таллин. И справедливости ради, было там здорово! Ах, как же было там хорошо!
Она отвлеклась и стала вспоминать Таллин – старая узкая лестница в Вышгород. Обледенелые ступеньки и он, ее Женька, крепко держит ее за локоть. Запах дымка из печных труб и… запах бесконечного счастья!
Кофе – уже внизу, в кафе у Ратушной площади. И снова запахи, запахи – кофе, корицы, теплой выпечки, тмина. И еще – привкус холодных поцелуев на морозе. Как было сладко! Трубочист в черном сюртуке и цилиндре с лесенкой на плече, вынырнувший из узенькой улочки, как из сказки Андерсена…
Церковь Святого Олафа на улице Лай – любимая готика.
Булыжные мостовые, печные трубы, поленницы дров во дворах.
Неужели они еще топятся печками? Нет, и вправду – Средневековье!
– Глупая девочка, – смеялся Женька. – Моя глупая девочка! Жена.
С каким удовольствием он повторял это слово – «жена»…
Пять дней – всего-то пять дней! А запомнились навсегда…
Зоя почти дошла до метро, почувствовала, как замерзла, но ледяными негнущимися пальцами открыла пудреницу и припудрила красные веки. Надо держать лицо. Надо держать спину. Надо вообще держаться.
Что поделаешь – такая вот жизнь. «Ну, не дает она мне расслабиться, – горько подумала Зоя. – Сволочи все, предатели! И тот, первый, бывший. И этот… Миша мой малахольный. Ладно, все! У меня, между прочим, нет никакого несчастья! Никакого горя, слава богу, нет! У меня есть семья – муж, дочь. Пусть не самые… А у других – куда хуже! И скоро будет и внук! Или внучка – какая разница, господи… Нет, лучше внук! Этот хоть в подоле не принесет! А с девками… ненадежно как-то. Но я выдюжу, не беспокойтесь! Выдюжу, да.
Только… Господи, помоги!» – Она громко хлюпнула носом и вошла в вагон.
* * *Таня пребывала в странном состоянии – абсолютного покоя и счастья. Ей нравилось все, что с ней происходило: подташнивание по утрам, постоянное желание соленого, а после – сладкого. Словом, все по науке. Бегала в овощной по два раза на дню – хотелось то помидоров соленых, то огурцов, то квашеной капусты. Огурцы были огромные, мягкие, мятые, похожие на кабачки. Она их разрезала вдоль, и из них вытекал соленый сок, который она тут же с громким звуком втягивала в себя. От зеленых помидоров ломило зубы. Капуста, правда, напоминала старые тряпки и пахла не очень. А больше ничего не хотелось.
Миша посмеивался над ней и тоже хватал кусок огурца, но тут же морщился.
Мама смотрела на это с нескрываемой брезгливостью:
– Господи, гадость какая!
А капусту просто спустила в помойку со словами: «Ты хоть знаешь, как ее делают?» – и на следующий день принесла капусту с рынка – тонко нарезанную, вперемежку с ярко-оранжевой морковью. Таня хватала ее руками, и сок тек по локтям: «Спасибо, мам! То, что надо!»
Мама хмыкала и молча кивала, тем самым выражая свое отношение с болезненному вопросу.
Впрочем, вопросов уже и не было, все – и, главное, мама – наконец поняли: бесполезно! По утрам она варила Тане манную кашу:
– Ешь, я сказала!
Таня вздыхала и ела – это и был ее небольшой компромисс, уступка, так сказать: пусть мама утешится хотя бы кашей.
Казалось, Зоя Андреевна уже успокоилась и занялась обычными хлопотами – точнее, не совсем, конечно, обычными, но… Будучи женщиной деятельной, по вечерам она звонила Лоре Петровне и советовалась, что-то выясняла, переспрашивая и уточняя.
Лора Петровна была терпелива.
Миша и Таня переглядывались и усмехались. Мир, казалось, был восстановлен. А может, все делали вид.
Была еще пара – не больше – попыток со стороны мамы разузнать правду:
– Скажи мне хотя бы, кто он? Я что, не имею права еще и на это? Просто скажи! Никаких действий не будет, я тебе обещаю! Я же должна знать, в конце концов, от кого будет мой внук?
– От человека, – коротко и оскорбительно, по мнению мамы, отвечала Таня. – Какая разница? От че-ло-ве-ка!
Мама швыряла нож или ложку и, громко всхлипнув, уходила к себе.
К бабушке Оле Таня ехать боялась. Точнее, не так – стеснялась. Но пришлось: приближались ее именины, которые та отмечала всегда – уважала больше, чем дни рождения. Никто, правда, Таню не вынуждал – отец по-прежнему не звонил, а маму посещения бывшей свекрови волновали не очень – такие мысли в голове, знаете ли… мозги кипят! Про бывшую свекровь она не вспоминала – хватало и действующей. Тоже не сахар.
Правда, увидев в прихожей дочь, надевающую пальто, с испугом спросила:
– Господи, куда это ты собралась?
Таня ответила коротко:
– На Сокол.
Было и так понятно, без уточнений.
И мама тут же скорчила гримасу:
– Понятно! Куда же еще? Больше ж некуда!
Читай: «А кто тебя, дуру, еще ждет, кроме бабки? Я уж решила, что… Может быть… ха! Сама себя насмешила».
У метро Таня купила три желтые гвоздики и торт-мороженое. Помедлила, прежде чем нажать на дверной звонок, и, глубоко выдохнув, позвонила.
Вид у бабушки Оли был нехороший. Опухшие глаза, небрежно прибранные волосы. Но – нарядная, на выход, белая блузка с брошкой-камеей, туфли вместо домашних тапочек и легкий аромат духов «Сирень».
Она чуть улыбнулась, увидев внучку, и сказала:
– Что стоишь? В первый раз?
Таня разделась и прошла в комнату. Стол был накрыт как всегда: белая накрахмаленная скатерть, хрустальные стопочки под наливку, плошки с салатами и блюдо с пирожками – малюсенькими, румяными красавцами – бабушкин бренд и гордость.
