Женщина-VAMP - Евгения Микулина

Проблема в том, что больно ему будет все равно – раньше или позже. Но я не хочу ранить его намеренно, грубо, сразу. Не хочу отвергнуть, ничего ему не дав. Как, опять же, говорят люди – «лучше любить и потерять, чем не любить вовсе»? Верно. Он меня потеряет в конце концов – потому что я не умею любить, только желать. Но пусть хотя бы не сразу. Пусть побудет счастлив – немного. А потом, может быть, оно у него само пройдет? Никогда еще не проходило. Правда, за все годы моей жизни ни один человек от меня не спасся, если уж я давала себе волю. Но он все-таки современный мужчина, и он молод. Может быть, ему повезет, и он сможет пережить катастрофу, ходящую по земле под моим именем. И мне повезет – его разбитое сердце не останется у меня на совести?

Или я говорю себе все это из крайнего, предельного эгоизма – потому что слишком жадная, слишком голодная и слишком увлечена, чтобы теперь от него отказаться? Что, в самом деле, может быть циничнее моих аргументов: неужели и вправду будет гуманнее помучить его подольше, чем убить одним коротким ударом? Добрее и порядочнее будет отнять у него нечто, к чему он привыкнет и станет уже считать своим, чем не дать то, о чем он пока только мечтает? Нет уж, надо быть честной – он заслуживает моей честности хотя бы с самой собой. Конечно, во мне говорят не благие побуждения, а голод. Мне так нравятся его восторженные глаза. Мне так хочется чувствовать себя живым человеком, а рядом с ним я – живая. И он так красив.

Мне остается только надеяться, что я просто слишком самоуверенна и преувеличиваю свое обаяние. Что на самом деле ничего страшного не произошло. Но в глубине души я знаю, что это не так. О, черт, черт, черт! Почему я так расслабилась?

Мне не сидится на месте – я мечусь по террасе, по квартире, хватаюсь за книги, чтобы тут же бросить, включаю телевизор и бессмысленно переключаю каналы. Я не нахожу себе занятия. На самом деле мне нельзя сейчас быть одной. Мне нужно чье-то общество, нужно с кем-то поделиться своими сложностями. И есть только один человек в мире, который может мне помочь. Вот только он, скорее всего, будет надо мной смеяться… И правильно сделает. Но выхода у меня нет.

Тяжело вздохнув, я набираю номер телефона.

– Привет. – Мне не нужно представляться: он знает мой голос очень хорошо.

– Привет, душа моя. – Его голос звучит мягко и чуточку иронично – словно он уже знает, из-за чего я звоню: чтобы поплакаться в жилетку. Неужели я в самом деле не звоню ему, если у меня все хорошо?

Я закусываю губу:

– У меня есть некоторая… проблема. Я бы хотела поговорить.

За что я люблю Сережу – он никогда не задает лишних вопросов. В трубке слышится короткий смешок:

– Буду у тебя через десять минут.

Он не преувеличивает – я едва успеваю пригладить волосы, а он уже рядом со мной. Сидит в соседнем кресле, с коктейлем в руке – высокий, рыжеволосый, темноглазый и бледный, точно как я. Он – мой лучший друг, но многие принимают его за моего брата. В каком-то смысле это правильно – у нас действительно больше общего, чем у многих кровных родственников.

Он выслушивает мой слегка истеричный рассказ не перебивая. В руке у него неизменная сигарета. Я не раз спрашивала его, как ему вообще удается курить. Он всегда смеется и объясняет, что не затягивается, – ему просто нравится запах, и еще нравится зрелище собственной руки с сигаретой. Это чистое эстетство, и это так похоже на Сережу – Сержа, Серхио, как его только не звали за время нашей дружбы. Он – наверное, самое эстетски настроенное существо в мире.

Сегодня я очень ему благодарна за его эстетство: он не смеется, потому что ценит в моей истории – и в моей истерике – красоту парадокса. Но он, однако, прекрасно понимает, что проблема имеет место быть. Он задумчиво смотрит на ночной город, стряхивает пепел и обращается ко мне, подняв бровь:

– Ну ты сама прекрасно знаешь – есть только один способ все это прекратить.

Я угрюмо киваю:

– Да. Исчезнуть. Уехать к чертовой матери, будто меня и не было – будто я ему померещилась. Тогда ему все равно будет больно. Но он, возможно, забудет.

– Верно. – Сережа улыбается. – Возможно, забудет. Хотя будем честны друг с другом – забыть тебя невозможно.

– Не дразни меня, чудовище!

Он пожимает плечами:

– Я не дразню – я просто констатирую факты. Нас невозможно забыть. Особенно после того, как мы кого-то поманили.

Я гневно сжимаю зубы – хочется рычать, но это будет все-таки слишком.

– О, спасибо тебе, дорогой друг, ты мне очень, очень помог.

– Не злись на меня – я просто голос твоего разума. Но я также и твой друг, и я понимаю, что сложность в том, что уезжать ты не хочешь.

Он прав. Я не хочу срываться с этого места – и не только из-за эгоистичных соображений и желаний, как бы сильны они ни были, а изложив их Сереже, я поняла, что они очень сильны. Мне в самом деле нравится моя работа, я хочу тут что-то сделать. Мне нравится это место, этот город, эти люди. Мне не хочется… убегать от себя.

Он внимательно следит за выражением моего лица. Он не может читать мысли – никто не может, это все сказки, мне ли не знать, что в мире возможно и невозможно. Но он так хорошо меня знает, что иногда кажется, будто и слова не нужны. Потом делает неопределенный жест рукой, предлагая еще один путь:

– Я понимаю, что это тоже неприятная перспектива, но ты можешь его просто… отпугнуть.

– Как? Он смотрит на меня, как на игрушку с новогодней елки.

– Скажи ему правду. Или, хм, покажи.

– Ха! Он просто решит, что я сумасшедшая. И потом, столько лет хранить тайну, аккуратно строить свою жизнь – и пустить все это коту под хвост… Из-за чего?

– Из-за твоего желания не причинять ему боль. Пусть считает тебя сумасшедшей, но не бесчувственной – ты ведь этого боишься.

– Ты так говоришь, словно я боюсь, что он обо мне плохо подумает.

– А разве нет?

– Я боюсь объективного вреда, который я ему причиню.

Сережа снова пожимает плечами:

– Ну что ты с ним сделаешь? Не съешь же?

– Нет, конечно! – Как он может говорить такое!.. Это уж слишком.

Он удовлетворенно кивает:

– Ну это уже хорошо. Сама же знаешь, как часто эти вещи смешиваются. Но что тогда ты можешь ему сделать непоправимо плохого?

– Я разобью ему сердце.

– Это всего лишь обычное человеческое сердце.

Я отвечаю потерянным шепотом:

– Не обычное сердце. Это его сердце.

Сережа меняет свою расслабленную позу, чтобы потянуться и похлопать меня по руке. Взгляд его становится озабоченным:

– Марина, душа моя… Я давно не видел тебя такой расстроенной из-за мужчины. Ты, кажется, всерьез к нему привязалась.

– Именно это я и пытаюсь тебе сказать!

Сережа надолго задумывается и закуривает очередную сигарету, с наслаждением принюхиваясь к дыму. Потом смотрит на меня искоса: