Прикладная метафизика - Александр Секацкий

Здесь уместно вспомнить героя романа Апдайка «Кентавр», мучительно переживавшего свой псориаз и столь же мучительно желавшего, чтобы его полюбили именно за эти переживания…

Впрочем, не всякий путешественник отважится на тщательное обследование островков внутренней философии. Затраты времени слишком велики, и перемещаться вдоль изрезанного побережья приходится на хрупкой лодочке — тут нужен своеобразный вкус, если угодно, особое устройство органа любознательности. Удовлетворить общее любопытство, жажду новых впечатлений можно довольно быстро. Скоро становится ясно, что к ларчику внутреннего мира в принципе имеется философский ключик. Далее выясняется, что заготовку для такого ключика раздобыть легко, а вот проделать филигранную работу индивидуальной подгонки, наоборот, чрезвычайно трудно.

Типовые образцы заготовок можно приобрести на основе знакомства с метафармакологией и общими правилами предосторожности. Рычаг отмычки складывается из правильных умолчаний и умения не замечать встречной бестактности. Подгонка «бородки» уже требует разведки контрфиксов, и быстрое попадание дает шанс бесшумного взлома внутреннего мира. В качестве примера сошлюсь на сообщение моего приятеля Владимира Юмангулова, неутомимого покорителя женских сердец:

«У этой Лили я скоро нашел струнку, на которой очень даже неплохо сыграл. Ножки у нее вообще-то были стройными, но, между нами говоря, волосатыми. Этим-то я и воспользовался: стал убеждать ее, что мужчины, на самом деле, испытывают тайную страсть к едва заметным женским усикам и волосикам на ногах. Во всяком случае, это именно то, что в моем вкусе. Я никогда не уставал напоминать ей об этом: какой чудный пушок… персик… эротичная шерстка… Ну вот, так я овладел ее сердцем, и не только сердцем. И все у нас получилось».

Примерно так открывается персональный ларчик. Разумеется, чтобы нащупать слабое звено, никакой сверхсообразительности в данном случае не требовалось, не требовалось здесь и какой-то особой философской умудренности. Мастерство притворщика состояло здесь совсем в другом — в том, чтобы перевести слабинку из режима умолчания (фонового режима приемлемости, отличающего культурных, «чутких» людей) в особый режим легитимации контр-фикса. Или, иными словами, сделать из говна конфетку.

Искусство обольщения, связанное с безопасным (щадящим) приближением к сфере маленьких постыдных тайн, трудно назвать эксклюзивным. Оно формируется спонтанно по мере приобретения так называемого «жизненного опыта» и в качестве стратегии соблазнения чаще и эффективнее применяется как раз женщинами. Дисциплинарная философия лишь сокращает время, необходимое для ориентирования в акватории внутренней философии. И все же работу в режиме легитимации контрфикса легкой не назовешь. Как правило, дело ограничивается приблизительной подгонкой заготовки. Изготовление собственно магического ключа, бесшумно входящего в скважину, остается на долю одиноких любителей (преимущественно любителей отнюдь не замочной скважины).

В сущности, для исследователя сфер иноприсутствия философии универсальной отмычки вполне достаточно. Эта приблизительная отмычка не откроет ларчик внутреннего мира как на блюдечке, но даст представление о том, как ларчик открывается. Если универсальную заготовку слегка повернуть в сквозном проеме крепостных ворот, раздастся приятная музыка персональной благосклонности. Это достойный трофей — пусть он займет место рядом с другими. Рядом с коллекцией фиксов, рядом с полезными приятельскими связями, обретенными в компании философствующих соседей. Рядом с дипломом «истинного интеллигента», полученным в греческом зале и висящим над кроватью. Впереди еще ждут новые провинции преломленной философии.

Впрочем, есть смысл немного задержаться в зоне контактов первой степени. Номадическое любопытство не угасает здесь по мере его удовлетворения, как это происходило на протяжении всей дистанции пути. Шанс обладания индивидуальным ключиком сам по себе заманчив; он обеспечивает доступ к трепетной душе Другого и ко всему тому, что к ней прилагается. Проблема в том, что синтез пароля, являющийся квинтэссенцией высокого притворства, не просто требует времени: время успешной имитации здесь впервые сопоставимо со временем собственно познания. Возникает дилемма: или пуд соли съесть, или уйти не солоно хлебавши. Дилемму, конечно, можно обойти на высоких номадических скоростях, но все равно мало не покажется.

Поэтому по сумме затрат получается одинаково, познать ли трансцендентального Канта или эмпирического Сидорова. «Критика чистого разума» и трепетная душа Сидорова предстают в качестве равноценных трофеев искусства высокой имитации; нет ничего удивительного, что большинство взыскующих предпочтут (и предпочитают) первое. Большинство, но не все.

Шпионологическое измерение философии, ведущее свое начало от Декарта, занимается неустанным совершенствованием болванок. Удалось подобрать целый ряд приличных отмычек к трансперсональным ипостасям субъекта: исследованы и описаны Я-мыслящее, Я-алчущее, Я-признаваемое и даже абсолютное Я. Но трепещущее внутреннее эго уходит подобно Колобку, напевая печальную, никому не слышимую песенку с торжествующим припевом, который может услышать любой преследователь. Круговая оборона от мира позволяет скатываться отовсюду, стигматы индивидуальности не дают рассыпаться неповторимому сочетанию элементов. Какова на вкус начинка, не дано узнать ни пророку, ни наставнику-гуру, будь он хоть трижды великим чумакователей. Дано только шпиону, владеющему всеми приемами конспирации и уже имеющему вкус к дегустации начинок.

Попутные соображения записаны на полях Путеводителя, целенаправленно ориентированный читатель может пропустить эту главку или бегло просмотреть ее — основная канва изложения при этом не пострадает.

Удивительное открытие контр-фиксов, поджидающее каждого внимательного исследователя внутренней философии, наверняка вызовет азарт и желание самостоятельно разобраться в интимной карте индивидуальности. Многое в открывшейся картине имеет сходство с опытом Фрейда. Вспомним, что создатель психоанализа писал об искусстве дознания:

«Если пациент охотно соглашается с вашим выводом, выражает восхищение вашей проницательностью, компетентностью, умом — значит, вы и близко не подошли к реальной проблеме. Напротив, если он начинает возмущаться, уходить от ответов, угрожает прервать анализ, — вы, возможно, на верном пути. Возникшее сопротивление пациента есть первый признак приближения к цели анализа. Следует вообще заметить, что пациент гораздо охотнее признается в вымышленных грехах и мерзостях, — притом куда более экстравагантных, — чем в действительной причине, приведшей к неврозу» («Лекции по введению в психоанализ»). Эти тщательно скрываемые обстоятельства, служащие обычно первопричинами невроза, Фрейд называет первичными сценами, или фиксациями. Фиксации не просто похожи на контр-фиксы, они являются следствием внезапной застигнутости, обнаружения контр-фикса в режиме разоблачения, а не в режиме максимального благоприятствования.

Маленькие постыдные тайны служат источником больших неприятностей. Их приходится скрывать, краснея от стыда и замирая от ужаса при первом подозрении о возможной осведомленности окружающих. Процедура сокрытия и избегания обрастает целым клубком предосторожностей: постоянно совершаются обходные маневры, чтобы ввести в заблуждение опасных шпионов, да и собственное Я, которое при случае может проговориться. Субъект, столкнувшись с необходимостью скрываться и утаивать, проходит, например, только через четные турникеты метро, избегает дневного света в помещении или, размешав сахар в стакане с чаем, ждет, пока чай «успокоится», — иначе жидкость будет вращаться и внутри организма, что может привести к непоправимым последствиям… Защитные меры имеют тенденцию нарастать как снежный ком и, как правило, представляют куда большую угрозу вменяемости, чем то, от чего они призваны защищать. С другой стороны, сгущение ритуальной симптоматики является своего рода указанием: контр-фикс искать здесь.

Фиксации можно охарактеризовать как контр-фиксы, которые уже не спасти — наоборот, теперь приходится спасаться от них самих. Аналитик вынужден вскрывать очаги психологического воспаления, имея в виду, что средств анестезии для таких случаев не существует. Никакой амортизирующей деликатности при подобном вмешательстве не предусмотрено. Что касается соприкосновения с контр-фиксами, то здесь щадящий режим не просто возможен — он, как уже отмечалось, составляет основу вежливости, тактичности и культурности в самом широком смысле этого слова. Более того, переход от трансцендентальной снисходительности к взаимному принятию (приятию) маленьких постыдных тайн означает едва ли не самую глубокую форму любви и преданности.