Тайная жизнь Софи - Сьюзен Льюис

Теперь они были подобны мрачному наследию, эхо которого не затихало с годами.

– Есть новости от социальных служб? – спросила Энди, вернувшись к делу Софи Монро.

– Пока ждем, – ответил Лео.

Это ее не удивило, поскольку социальные службы отличались медлительностью. Энди резко встала из-за стола.

– Хорошо, тогда поговори с ребятами из ОРЖД, – сказала она, имея в виду отдел расследований жестокого обращения с детьми. – Выясни, были ли у них какие-то более ранние контакты с семьей Монро. А я пойду домой.

Она подхватила сумочку и телефон и вышла из офиса.

– Я уже в пути, – сообщила она матери по голосовой почте, когда вывела свой автомобиль с закрытой автостоянки к окаймленному деревьями зеленому прямоугольнику, где находилась штаб-квартира полиции Кестерли. Пожалуй, небольшая выпивка у Мелвиллов будет именно тем, что ей необходимо сегодня вечером. Еще лучше была бы бутылка вина, распитая с Грэмом, а еще лучше – целая ночь, проведенная вместе с ним, но этого не случится до среды, и то в самом лучшем случае.

Она действительно собирается это сделать? До сих пор она не спала ни с кем, кроме Мартина.

Замедлив ход за туристическим автопоездом на набережной Кестерли, Энди поймала себя на мысли о том, что бы посоветовал ее отец, если бы она могла обсудить с ним дело Софи Монро. В определенном смысле она была рада, что не может этого сделать, потому что слишком хорошо понимала, как сильно бы эта тема расстроила его. Дело Софи оказало точно такое же воздействие и на нее, всколыхнув воспоминания о далеком прошлом, хотя она не впервые участвовала в поиске людей, пропавших без вести, с тех пор, как начала работать в полиции. Энди была уверена, что может совладать с собой, хотя это был первый случай исчезновения четырнадцатилетней девочки, с которым ей пришлось столкнуться.

Пенни было всего лишь тринадцать лет, когда она впервые ушла из дома, никому не сказав ни слова. Тогда они жили в Чизвике, где поселились с тех пор, как родилась Энди, хотя и в другом доме. Они переехали в одноквартирный дом с четырьмя спальнями недалеко от Хай-стрит через год после того, как ее отец был назначен заместителем начальника полиции, и примерно за год до начала всех проблем. Теперь к Энди пришло запоздалое понимание, что ее сестра страдала депрессией с тех пор, как у нее появились первые признаки полового созревания. Беда заключалась в том, что, поскольку члены семьи постоянно были заняты, – ее отец – на работе, мать – в своем небольшом агентстве по торговле недвижимостью, а Энди (которая была на два года старше) – учебой, парнями, молодежными тусовками и девическими увлечениями, – изменения в поведении Пенни сначала остались незамеченными и неизменно сводились к «этапу взросления, через который она проходит».

Ее воспоминания о Пенни в те последние месяцы были омрачены тем, как она кричала на сестру за привычку входить в комнату без стука или за ее постоянные жалобы и причитания.

«Что значит – ты некрасивая? – резко спрашивала она. – Если у тебя есть несколько черных точек на лице, это еще не делает тебя уродиной. Если думаешь, что это навсегда, иди и надоедай кому-нибудь еще».

Пенни возвращалась в свою комнату, но потом возвращалась и говорила что-нибудь вроде «я хочу быть такой же умной, как ты, но никогда не смогу поступить в университет», или «мама с папой больше любят тебя, я это вижу», или «у меня совсем нет друзей, и я никому не нравлюсь». А Энди отвечала «прекрати жалеть себя и постарайся повзрослеть» или «у меня нет времени на твои сопли, так что двигай отсюда».

Энди до сих пор передергивало от стыда каждый раз, когда она вспоминала, с какой жестокостью и нетерпимостью обращалась со своей сестрой, и боль от этого со временем становилась лишь сильнее. Она никогда не перестанет мучиться мыслями о слезах, которые Пенни проливала в одиночестве, когда никто не хотел выслушать ее. Должно быть, ее хрупкое сердце разбилось на тысячу осколков под бременем желания оказаться понятой. Энди была готова отдать все за один шанс возместить эту потерю, за возможность сказать Пенни, какой красивой, умной, любимой и популярной она была. Ей хотелось сделать Пенни центром своего мира, но судьба, бог или что-то еще так и не позволили это осуществить.

Первый раз Пенни ушла на всю ночь, заставив родителей лихорадочно обзванивать всех ее друзей и даже отправиться на поиски перед рассветом. Она объявилась на следующее утро и сказала, что была у Мии, недавно поступившей в школу, с которой ей хотелось лучше познакомиться. Во второй раз, несколько недель спустя, суматоха была не такой сильной, и впоследствии членам семьи не понадобилось много времени, чтобы вернуться к своей лихорадочной деятельности. В конце концов они перестали беспокоиться, когда Пенни уходила из дома во время очередного «приступа хандры». Они предполагали, что она находится у Мэнди, у Келли или у Мии, а поскольку она неизменно возвращалась домой через день или два дня, никто даже не трудился проверить, где она была.

Потом однажды она не вернулась. Она отсутствовала все выходные, и только потом Энди с родителями стали звонить знакомым, обыскивать улицы, местные лавки, приюты и больницы, но так и не нашли никаких следов исчезнувшей девочки. Тогда к делу привлекли полицейских, обыскавших соседние сады и расспросивших всех, кого только было можно, но никто не смог пролить свет на участь Пенни.

Даже сейчас Энди не могла думать о том времени, не испытывая приступов панического ужаса, однако все же научилась быстро подавлять свои эмоции и двигаться дальше. Она понимала, что она не сможет объективно оценивать ситуацию, если девочку не найдут в ближайшее время.

Хуже, гораздо хуже, чем неизвестность, было письмо, полученное от Пенни почти через две недели, со штампом местного почтового отделения. Энди знала, что за всю свою жизнь она не прочитает ничего, что могло бы причинить ей такую боль.

Дорогие мама и папа,

наверное, мне следовало бы извиниться за свой уход, но, может быть, вы уже не слишком беспокоитесь о том, что меня больше нет рядом, поэтому я лучше извинюсь за то, что всегда была сплошным разочарованием для вас. Я знаю, что папа хотел сына, когда я родилась, поэтому я с самого начала была для него досадным недоразумением. Я не виню его за то, что он всегда больше любил Энди, потому что она гораздо красивее меня и любит спорт так же, как и он. Она действительно умнее меня, поэтому справедливо, что он так гордится ею. Я знаю, что не должна это говорить, но иногда я ненавижу ее за то, что она во всем гораздо лучше меня. Никто не замечает меня, когда она находится в комнате. Я как будто становлюсь невидимой и знаю, что она хочет, чтобы я ушла. Именно это я и собираюсь сделать.

Не знаю, что еще сказать, кроме очередных извинений. Надеюсь, вы все будете гораздо счастливее без меня. Пожалуйста, передайте Энди, что она может забрать любые мои вещи, которые ей понравятся, хотя не думаю, что она вообще что-то захочет взять.

Ужас, горе и потрясение, охватившее членов семьи, превосходила лишь отчаянная потребность найти девочку. Было организовано настоящее полицейское расследование; друзья, соседи и даже незнакомые люди из разных мест присоединились к поискам. Все эти события комментировались в новостях в течение нескольких недель, но Пенни так и не нашли.

Энди помнила, как ее мать все это время сидела на успокаивающих средствах, а сама она боялась умереть от страха перед тем, что могло случиться с ее сестрой. Вопрос, который она постоянно задавала себе вместе со всеми остальными, но никогда не произносила вслух, был таким: Неужели Пенни покончила с собой? Или она до сих пор где-то ждет и надеется на то, что мы убедим ее, что она любима?

Тело так и не нашли, и больше никаких известий от девочки не приходило.

Для ее отца это исчезновение стало началом конца. Неизвестность и ощущение собственной беспомощности постепенно разрушали его личность. То, что Пенни не верила в его любовь, хотя он любил ее больше собственной жизни, оказалось невозможно вытерпеть. Он клялся, что в семье у него не было любимчиков, но как он мог сказать об этом Пенни, если она уже не вернется?

Вскоре стало ясно, что отцу все труднее концентрировать внимание. Чувство отчаяния, стыда и вины было настолько ошеломительным, что он едва мог нормально разговаривать с кем-либо дома или на работе. Он продолжал искать пропавшую дочь в своем сердце и повсюду вокруг. Везде, куда бы они ни направлялись, его взгляд обыскивал лица, аллеи и дверные проемы в отчаянной попытке увидеть знакомый облик. Через год он превратился в пустую оболочку того мужчины, которого все знали раньше. Хотя он выполнял ритуалы повседневной жизни дома и на работе, было понятно, что ему с трудом удается поддерживать надлежащую форму. Но тяжелее всего была утрата близости с Энди. Отцу казалось, что Пенни может следить за ним и готова снова обвинить его в том, что он больше любит свою старшую дочь. Поэтому атмосфера добродушной шутливости, которая всегда существовала между ним и старшей дочерью, сменилась молчанием. Они больше не потешались над темами вечерних новостей, он перестал спрашивать, как продвигается учеба Энди, и почти никогда не смеялся.