Короткие истории - Леонид Хлямин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще, живи так, как будто бы сегодняшний день последний…
Сережа тупо шутил. Да и Андрей шутит не лучше. У нас полстраны шутит однообразно. Шутят так, как шутят в юмористических передачах.
Влад просыпался, шарил рукой в темноте будто:
– О, сигареты! О, спички! – Живем!
За окнами был нескончаемый февраль. Время – около двенадцати ноль-ноль.
Все собирают деньги, и ты сам говоришь – и два рубля сверху.
– Ни хера, – сказал Херасов.
Саша придумал персонажей: Шнапс-Капитана и Хер-Майора.
Андрей снова придумал названье: «Мертвый марш».
Влад пошел бы в библиотеку воровать книги. А Андрей – технику.
Так, первый у нас приходит Лесбиянов, – шептались девочки.
– А затем Роллингстоунсов, – это я добавил, но уже позже. Я рядом стоял и все слышал. Одной из девочек я очень нравился.
На 8-ом этаже, где жил Костик, была надпись: «Костик – Лапусик».
Тайные вредители мы с Андреем.
Он гадкий подельник. Был им.
Что, опять подлоктями загорал, – спросил все тот же Андрей.
Займись же делом, наконец: хуй, гвозди – у кассы.
– Мы были начальниками задних парт. – Чего-чего? – Ничего…
– Мне не до девчонок, мне учиться надо, – говорил Кирилл, – я же гимназист.
Еще мы были шахматистами-затейниками с Андреем. Наш послужной список игры составляли: спектакль в школе, плотина ГЭС (на запретной зоне), ТЮЗ.
Максим не знал, желал ли он вечером легкого досуга, или нет.
Вот ты каналья, вот ты гангрена! – ругался Владислав известно на кого…
И все возрадовались, играя в карты.
– Молится, или больной, – подумал Иван. Он известный революционер.
– Дамы с вещами, на выход, – распорядился Андрей в троллейбусе.
Иринка собирает свои хулиганские цитаты.
– А что, мне с вами нельзя? – спросила девочка.
– Нет, конечно! – ответил пьяный вдребезги Лебедев.
– Так, Костик, бери себе! Сабе. Бери, – сказал дядя Сережа, его отец. Мы играли в карты на пляже. Сергея мы звали Сорогой.
Дядя Сережа до сих пор ходит в куртке, в той, что носил еще и в 1996-ом году.
Одного мужика мы обычно обзывали бородатым ослом, равно как и лысым чертом.
Психически нездоровый Саша кричал:
– А ничего не было! Не считается! Ца! А никто ничего не видел! А кто докажет!? А так немцы делали!
Тетя Таня искала первого августа две тысячи второго года сына:
– А где Костик?
– А вон, «четверка» белая стоит.
– А что он там делает?
Мы засмеялись.
Саша носил кличку «Би-Би». Его все знали. Абсолютно все. Его отец умер от водки. Саша и без того был неполноценным, а потом вообще обострилось.
– Милый мальчик мой! – называл он Димку, когда играли в футбол за церковью.
Баба Маша сказала:
– Книга интересная. А я красивая.
– О, какой голосок, слыхал?! А! Слыхал, как он крикнул-то? – торжествовала женщина в маршрутке.
– А у меня сумку спиздили недавно, – сказала бабка на весь салон авто.
– Как же вы живете? – спросил пассажир.
– Водку пью, анашу курю, с проститутками развлекаюсь! – приколол водитель незадачливого пассажира.
– Вы бы хоть до шести считать бы научились!
– Да мы и больше научились, да считать нечего, – сказал дед.
Сидим, сидим. Саша сказал: «Эх, ма!»
И опять сидим, сидим…
Два урока подряд мы с Владом убивали время. И не раз. Часто так бывало.
А потом весна началась. А еще зимой в меня влюбилась Анжела. Я ее поцеловал при всех на столе, уложив ее на стол. А она поцарапала мне шею когтями.
Андрей хотел написать некролог. Ему вернее даже только слово одно понравилось само: «некролог». Ничего писать он не собирался.
Слава Г. часто возражал:
– Я не пойму, когда кончится вся эта пидерсия!?
Мы играли в «менеджер». Саше не понравилось, что кто-то ворует.
Артем обратил на себя внимание воплем:
– Что на меня смотрим?! Танцевать буду!
Аня осторожно предположила: «Ну что, всё? Сейчас трахаться будем?»
Дело повисло в воздухе.
А я подумал, что каждый из присутствующих хотел бы.
Но я не помню уже: какая Аня именно это сказала. Я и саму Аню не помню.
Карточный зачинщик я в новогодней сказке. Как давно это было… Картежная банда. Ну, просто шайка заядлых картежников.
– Ну, дурындас!
– Улыбаешься, как клоун в балагане! – я люблю советскую литературу.
Кондрашевич сменил фамилию на Игнатюк-Касьянченко.
«И я стою, и ржу идиотом» – хорошая цитата.
Несуразицу несешь, матросик.
Артем под Маяковского читал стих: Я знаю! Верю! Буду! Надо!
Артем бодро ходил по коридору.
А Кондрашевич снова сменил фамилию на Сокольников-Крупскую.
Люблю тебя, а за что не знаю, что-то в тебе есть! – зверел Артем.
У него бугристая кожа крокодила.
Еще я сказал Диане, что у нее мужа будут звать Авдий, а Артем сказал, что даже не Авдий, а Авгий. А я добавил: Авгий Диогенович. В итоге дурло обиделось. Мы ее звали дурлом.
Артем, ты аист, – говорил я.
Артем, ты луговой волк, – говорил другой.
Кирилл грустно сказал, когда мы в последний раз в жизни прогуливали математику, последние дни доучивались: «Скоро кончится наша иерархия».
Стало грустно. А ведь за эти годы Кирилл стал почти великим пиитом…
В итоге, кто-то просто сейчас молодой дебил.
Выпивают клофелин подсыпанный им.
Придумывают модные никнэймы.
Еще что-то делают.
Безумствуют.
Пьяные укатываются.
Готово: ремонт обуви
ПОЭТ НА ВПИСКЕ
Мы все одинокие эгоисты. У всех уже была любовь. Или что-то вроде нее…
Все было. Мы встречаемся и невольно созерцаем былое великолепие молодое друг друга.
Сижу у нее в комнате. Натыкаюсь глазами на старые фото в рамках, записки на стенах. (В таком богемном абсолютно стиле ее квартирка, я бы сказал). Она ушла в ванную. Мы знакомы три или четыре дня. Молча понимаем оба, к чему идет дело.
В моменты молчания обмениваемся взглядами: какая-то грустинка в этих взглядах, – отмечаю я для себя. Потому что уже все было. И у нее, и у меня. Мы ничего не рассказываем друг другу. Да и что рассказывать-то?
Сидим очень так уютно. Распиваем вино и шампанское какое-то одновременно. Сидим с ногами на постели: она в домашней майке и штанах, – пришла из ванной; я, в том, в чем пришел с улицы – в джинсах, заляпанных сзади, в куртке своей темно-зеленой, доставшейся от младшего брата. Смотрим фильм на английском языке, но с
