На пути к звездам - Надежда Трофимовна Усова

— Нет! Придет время и для моего дирижабля. В стране с нашими просторами он незаменим. У него же огромная грузоподъемность! Но сейчас, верно, я занят другим. Дирижабль — для меня это пройденное, как давно выученный и усвоенный урок. Сейчас меня увлекает ракета. Поймите: ракета — самый совершенный двигатель! Для нее нет предела ни вдаль, ни ввысь, ни на земле, ни за ее пределами. К тому же у нее колоссальная скорость. Космическая! И вы знаете, совсем недавно я пришел к очень важному выводу: для межпланетных путешествий из ракет можно составлять поезда, это еще больше увеличит скорость…

— Вы говорите «поезда», Константин Эдуардович. Как же это? Разве из ракет можно делать вагоны?

— Да нет! Что вы! Под поездом я понимаю последовательное соединение нескольких ракет. При взлете работает только одна. Когда ее топливо используется, то она, как ненужная, отделяется от поезда и падает, а в работу вступает следующая, и так далее. К цели подойдет только последняя. Она-то и достигнет огромной скорости, потому что ее разгонят уже использованные и отброшенные ракеты.

Вот смотрите, какой скорости можно достичь, если соединить последовательно три ракеты!

И Циолковский схватывает карандаш, кладет на колени фанерную дощечку, на которой обычно пишет, берет лист бумаги и начинает быстро набрасывать цифры.

Мелькают нули, от них у гостя рябит в глазах, но он не решается прервать эту вдохновенную запись. Она похожа на создание увлекательной и страстной поэмы рукой великого поэта.

Наконец Циолковский спохватывается:

— Что же это я?! Увлекся и забыл, что для вас это все ничто. Вам подавай наглядное или фантастику, а для меня единица с двадцатью пятью нулями — реальная, ощутимая величина, как монета на ладони.

— А для меня, Константин Эдуардович, крупно написанная единица с двадцатью пятью нулями — это во-от какая величина! — И гость широко развел руками, как бы пытаясь показать беспредельность. Оба добродушно рассмеялись.

Гость ушел, отдых кончился. Циолковский опустил деревянную дверь над пролетом лестницы, ведущей в светелку. Это означало, что он работает и входить к нему не надо. Потом вернулся к столу, уселся поудобнее в кресле, взял чистый лист бумаги и занялся прерванными расчетами. Время летело, и вечер незаметно перешел в ночь. Но как хорошо работалось! Так много значило сознание, что труд его не напрасен и не будет забыт, как труды многих гениальных русских самоучек. Не то теперь время. Сбылась мечта найти воспреемников своего труда. Ими будут партия большевиков и весь советский народ.

«Мои труды не пропадут, — думал ученый, — к ним бережно относятся Коммунистическая партия и Советское правительство. Надо только работать. Как можно больше работать! Ведь только ради дела и можно жить!»

Гости из Москвы

Был еще вечер, но осенняя темнота уже обволокла улицы Калуги. Дождь, шедший весь день, превратил тротуары в месиво из грязи. Редкие прохожие осторожно шлепали по слякоти, торопясь домой к теплу и свету.

Легковая машина, залепленная почти до окошек дорожной грязью, остановилась на углу Театральной площади.

Хлопнула дверца, и из машины выглянул шофер. Он внимательно всматривался в темноту, ожидая прохожих, чтобы спросить дорогу. Немного погодя появилась одинокая фигура пешехода, который, судя по его уверенной походке, хорошо знал эти края.

— Скажите, — крикнул шофер, — как нам проехать к Циолковскому?

— К Циолковскому? Это совсем близко, вон за тем углом, но только зря вы едете, я слышал, он болен и никого не принимает.

Из машины послышались молодые голоса, открылась дверь.

— Что вы говорите!.. А мы так далеко ехали! Может быть, примет?

— Откуда вы? — спросил прохожий.

— Комсомольцы. Из Москвы.

— Ну, поедемте! Провожу вас. Я тут живу по соседству, и мы с Циолковским знакомы. Зайду, походатайствую за вас.

Зафырчал мотор, машина медленно тронулась и поехала вслед за любезным калужанином. У дома Циолковского она остановилась.

Провожатый позвонил. Дверь открыла дочь Циолковского Любовь Константиновна.

— Вы?! Что так поздно? Папа не может никого принять, он, правда, не лежит, но чувствует себя неважно.

Однако когда ей объяснили, в чем дело, она согласилась пустить соседа к отцу.

— Пойдите, скажите ему сами. Пусть он и решает, как быть с приезжими.

Константин Эдуардович полулежал в кресле. Он был бледен, давно мучившая болезнь напоминала о себе частым недомоганием. Самое разумное было бы отложить встречу с приезжими до следующего дня. Но, узнав, что это комсомольцы из Москвы, Циолковский оживился и забеспокоился:

— Отложить?! Что вы! Скажите, чтобы шли сюда сейчас же! Ведь это же наша лучшая молодежь! Люба, зови их!

Через несколько минут юные гости заполнили кабинет ученого. У них были усталые, но радостные лица. Они осторожно рассаживались на стульях, принесенных из других комнат, и оглядывались по сторонам, изучая обстановку.

Потом руководитель делегации объяснил, что они приехали по поручению Центрального Комитета комсомола и редакции «Комсомольской правды», они хотят познакомиться с ученым и его работой и узнать, чем они могут быть полезны, чтобы продвинуть его идеи.

От этих слов Константин Эдуардович разволновался.

Вот она, смена! Друзья! Молодые, энергичные! Если бы он встретил такой интерес и поддержку в молодости! Но в то мрачное время над ним только смеялись. А теперь едут издалека, предлагают содействие!.. «Дорогие вы мои!»

Циолковский засуетился. Его обычно спокойные и целеустремленные движения стали беспорядочными, голос прерывался. Но скоро он овладел собой и, как всегда, с увлечением стал рассказывать о своей работе.

Ребята слушали, затаив дыхание. Перед ними открывался удивительный мир. В их стране, которая переживала еще много трудностей, они встретились с человеком, который мечтал об умопомрачительных скоростях и межпланетных путешествиях. И не только мечтал, но и дал этим мечтам научное обоснование, и теперь дело только за их воплощением. Но когда?

И, естественно, ребята задали ученому этот вопрос.

Ответ превзошел их ожидания:

— Я сорок лет работал над реактивным двигателем и думал, что прогулка на Марс и другие планеты будет еще не скоро, лишь через много сотен лет. Но сроки меняются, сейчас техника развивается быстро. И когда я вспоминаю, какой была Россия в дни моей юности, и сравниваю ее с тем, что уже есть сейчас, то признаю, что мечты человечества о межпланетных далях осуществятся раньше, чем я думал. Теперь я верю, что многие из вас будут свидетелями первого заатмосферного путешествия.

Среди ребят прошло движение, они переглянулись, заулыбались. Так хотелось верить, что сбудется то, о чем говорил сейчас этот чудесный старик.

А Циолковский говорил дальше:

— И на вас, комсомол, я