С корабля на бал - Марина Серова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ждать смысла не имело: уйдет. Но и действовать методом тыка не годилось. Слишком долго можно угадывать искомую комбинацию цифр.
Хорошо, что здесь оказались белые кнопочки последовательного кода, то есть кнопочки нажимаются одна за другой, а не коричневые, когда кнопочки нажимаются одновременно. Стараясь унять яростно пульсирующую в голове кровь, я наклонилась к коду.
Так, все предельно просто. Вот они, три грязные кнопочки. 1, 6, 7 — между семью чистенькими и незапачканными, которые не входили в код.
Дверь отворилась, и я, толкнув ее, стремительно влетела в подъезд, на ходу вынимая из сумочки пистолет и снимая его с предохранителя.
Прямо передо мной в дурно пахнущей луже мочи валялся пьяный мужик бомжеватого вида. Судя по жутчайшему перегару, он не только не сумел бы прицелиться в меня, но и даже определить, с какой стороны ружья наличествует дуло, а с какой приклад.
Я перешагнула через жалкую развалину и побежала дальше. К счастью, в доме не было лифта, и потому разминуться с моим обидчиком — точнее, потенциальным убийцей — было невозможно.
Разве что он откроет квартиру и войдет в нее, что в принципе было маловероятно.
Между третьим и четвертым этажами валялся еще один субъект, пахнущий так же дурно. Валялся у того самого окна, из которого в меня стреляли.
Какой-то заповедник бомжей — и это, можно сказать, в самом центре города. Как они только сюда попадают, если даже я, агент Багира, вошла в подъезд не совсем без проблем?
А второй бомж еще чище.
И если господин на первом этаже был одет в обноски нищего инженера 80-х годов, то этот фрукт, очевидно, был облачен в обноски господина с первого этажа.
Зябко сжав дохленькие плечи, он приник небритой щекой и подбородком к полу, и с угла рта его, пузырясь, текла слюна.
Вокруг него, в зловонном воздухе, не освежаемом даже порывами ветра из незастекленного окна, едва ли не зримо плыло густое алкогольное марево перегара.
Рядом с ним, скорчившись и завернувшись в какую-то овчинку или тулупчик, лежал ребенок. Вероятно, отпрыск этого опустившегося пропитого ничтожества.
Впрочем, нужно было принять меры предосторожности. Мне были известны случаи, когда киллеры переодевались в бомжей и нищих и прекрасно их изображали во всех подробностях. Был даже случай, когда потенциальная жертва подала такому «бомжу» милостыню — и тут же дождалась благодарности: пули в лоб.
Я присела на корточки и, превозмогая отвращение, хлопнула бомжа кончиками пальцев по щеке. Он не реагировал. Тогда я довольно чувствительно ткнула его дулом пистолета в лоб.
Тут «фрукт» подал признаки жизни.
То бишь правое веко бомжа дрогнуло и медленно поползло вверх, открывая мутную полоску глазного яблока, и на меня выпялился красный, бессмысленный, мутный глаз, в котором неизвестно чего было больше: ужаса перед этой чудовищной жизнью, задернутой пологом алкогольно-сердечной недостаточности, или же желания осмыслить, кто его побеспокоил.
Теперь я была уверена, что это не тот, кто мне нужен.
Я вздохнула и поднялась. Перевела взгляд на ребенка, который все так же не шевелился. Рядом с ним лежал неплотно притворенный футляр скрипки, в который достойное семейство в составе отца-одиночки и его сына (дочери?), вероятно, собирало милостыню.
— Ребенка бы пожалел, — сказала я. — Что же ты, как животное… э-э-эх.
— В-в-в… курррва, лавэ дай… коли… ррраз…
— Коли разбудила? Почивай… на лаврах дальше, спящий красавец. Не дам я тебе денег. Все равно пропьешь, ничего ребенку не оставишь.
Я развернулась и быстро поднялась на пятый этаж. И уперлась в запертую решетку.
Тот, кто стрелял в меня, никуда не мог деться из подъезда. Все окна давно не открывались, тем более что вылезти из них было невозможно. Прыгать? На асфальт? Нет, вряд ли. Остается один, самый печальный вариант: киллер открыл какую-нибудь квартиру отмычкой и зашел в нее. И теперь отсиживается.
Вызывать ментов — нет смысла. Не найдут. К тому времени, как они приедут, он уже давно скроется.
Если уже не скрылся.
Я вздохнула и, не убирая пистолета, пошла обратно на лестницу.
И между третьим и четвертым этажами — возле того самого окна — увидела замечательную картину.
Бомж уже не лежал на полу. Он болтался, как говорится, между небом и землей, а опорой ему была могучая рука дорогого стража правопорядка. Вероятно, вызвал кто-то из жильцов подъезда.
Здоровенный сержант тряс синемора как котенка и приговаривал:
— Я тебе, синяя гнида, кажется, уже вкладывал для ума, чтобы ты сюда ласты не наворачивал. Говорил?
— Г-гово-рил… — пробулькало поименованное синей гнидой существо.
— А что же меня не слушал, недомерок? Ну, теперь всех твоих бацилл поджарят. А ну, пшел!
— Товарищ старший сержант, — произнесла я, — производите профилактическую чистку? Давно пора. А то весь воздух, сволочи, отравили.
Сержант поднял на меня глаза.
— Добрый день, — сказал он. — Вы тут живете, да? Что-то я вас раньше не видел. Я тут всех знаю, участковый давал документацию на…
— Да я недавно переехала, — зло сказала я, чувствуя яростный подъем вдохновенного вранья. И я продолжала: — Раньше жила в девятиэтажке, так там на седьмом этаже самогон продавали. Тоже весь подъезд этой синей гвардией был забит. А теперь вот — здесь.
— Понятно, — сказал милицейский чин. — То-то я смотрю, что вы на него кричите. Другие жильцы жалеют. Хотя сами в свое время подавали заявления на него. Пошли, Иванов!
— В-в-в… да чаво ты, м-ментяра! Я тут живвв… вот что!
— Не дури, Иванов! — сказал мент и легонько пристукнул его дубинкой — «демократизатором» по шее, а потом снова повернулся ко мне: — Он тут раньше жил, а потом запил. Жену у него вроде как машина сбила, умерла она. А он вот запил с горя. Безобразия творил. Наших через день вызывали. Утихомиривать. А потом он продал квартиру. И все. Покатился мужик под откос… как колесо покатился. Приходит сюда по привычке, код-то старый, был еще тогда, когда он тут жил.
— Понятно, — сказала я. — Бывает. А где твой отпрыск, Иванов?
Экс-жилец остолбенело воззрился на меня, а потом выдавил через перекошенную губу:
— Ч-че?
— Какой отпрыск? — недоуменно спросил сержант.
— Да я только что проходила наверх, тут с ним ребенок рядом лежал.
— Да был у него ребенок, — сказал мент. — Только я его давно уж что-то не видел. Пропал ребенок… с полтора года будет, как пропал. Не помню даже, девочка или мальчик. Девочка… да. Нет, вроде мальчик. Иванов, кто у тебя был, девочка, или мальчик?
Иванов качнулся к стене, посмотрел на меня бессмысленным взглядом, а потом неожиданно прильнул к менту и гаркнул тому на ухо — аж слюна во все стороны полетела:
— Тррретьим б-будешь?!
— Вот так и живем, — констатировал сержант, морщась от вопля, а затем так пристукнул Иванова по шее, что тот икнул и, не удержавшись на ногах, кубарем прокатился по ступенькам, преодолев таким образом целый пролет.
— Этот не то что сына — голову уже давно потерял и никак разыскать не может, — назидательно выговорил сержант и последовал вниз по лестнице за незаконопослушным гражданином Ивановым.
Мне оставалось только пожать плечами и задать риторический вопрос: «А был ли мальчик?»
И в этот момент мой взгляд упал в угол, туда, где стоял какой-то картонный ящик. Я машинально шагнула к нему и заглянула внутрь.
Там лежал маленький тулупчик. Совсем маленький. На ребенка.
* * *При виде этого меня — сама не знаю почему — словно током прошило. Ну, казалось бы, что тут такого уж необычного… ну, испугался ребенок злобного дяденьки милиционера и убежал, оставив на произвол судьбы и прочих властей своего незадачливого пьяного папашу. Забился куда-нибудь в уголок и сидит тихо, как мышка.
Но, с другой стороны — куда тут забиваться? И разве испуганный ребенок, который слышит шаги милиционера буквально в двух метрах от себя, — разве захватит он с собой эту скрипку и тем более разве станет он класть в ящик этот тулупчик, если его проще бросить на пол?
Тогда что?
И почему он так внезапно исчез?
Чудовищная гипотеза начала медленно и упорно вызревать, проворачиваться в мозгу, как проворачивается над костром насаженный на вертел поросенок, чтобы дойти до оптимальной кулинарной кондиции…
Убийца — ребенок.
Нет, это слишком чудовищно. Попросту невозможно. Скорее всего, то существо, что было под тулупчиком, и является киллером — какой-нибудь злобный карлик. У таких людей болезненное самолюбие, завышенная самооценка, ненависть ко всему миру — такой вполне может стать наемным убийцей.
Тем более что никто не заподозрит специалиста в убогом. В инвалиде от природы.
Почему-то принято считать, что киллер — это цветущий мужчина, обученный всем боевым премудростям. Или, на худой конец — таких же кондиций женщина.