Три короба правды, или Дочь уксусника - Светозар Чернов

В столовой был накрыт большой круглый стол с белоснежной накрахмаленной скатертью, украшенный вазой с букетом перевитых ленточками еловых лап. Рядом с Артемием Ивановичем, что-то колдовавшим над большим блюдом, сидел Полкан и пускал слюну. Завидев поляка, Артемий Иванович с быстротой молнии закрыл свое творение углом скатерти, обнажив соломенную подстилку под нею.

— А теперь мое чудо, Степан! — торжественно объявил Владимиров и откинул край скатерти. — Шестикрылый серафим-с. Луиза от Веберов целый таз этого добра принесла. Вот только ни одной ноги, все нищие поели. Одна была, так я ее Полкану отдал, что за гусь с одной ногой!

— Гусь! Натуральный гусь! — вскрикнул Фаберовский.

На противни лежал золотисто-коричневый, сложенный из кусков «гусь» с шестью крыльями и тремя шеями.

— Не то, что в Якутске гуси, — с гордостью сказал Артемий Иванович, любовно осматривая свое создание. — То были дикие, один шкелет с перьями, а тут тебе и луцкий, и бежецкий, и вот от индюшки крылышко. Завтра после службы разговеемся.

Луиза Ивановна отнесла «гуся» на кухню и принесла поднос с булочками из кондитерской — расчетливые немцы раздавали их нищим, так как знали, что уже вечером их никто не купит, всем будет некогда. Теперь все было готово к праздничной трапезе. На столе стояло четыре прибора — по требованию Артемия Ивановича для четности был поставлен еще один, пустой, — как он объяснил, это лучше, чем приглашать нищенку, тем более что ее уже пригласил старший дворник Савва Ерофеич. Кроме положенных по случаю Рождества кутьи из размоченных зерен и компота, первым делом на стол была подана закуска.

— Ну, я, как единственное кроме Полкана православное существо среди здешних нехристей, сажусь во главу, — сказал Артемий Иванович. — Ваши басурманские праздники прошли уже, так что теперь ухаживайте за мною.

Он подошел к своему месту, взялся за спинку стула и неожиданно для всех запел: «Рождество Твое, Христе Боже наш». Поляк с Луизой тоже из уважения к сотрапезнику встали. На глаза Артемия Ивановича навернулись слезы. Ему припомнилось, как в детстве, в родительском доме во Пскове, вот так же всей семьей вставали они в сочельник после возвращения из церкви и пели перед началом трапезы этот тропарь и рождественский кондак.

— Пойду, отпущу пиявок на свободу, — сказал он, утирая слезу рукавом. — Там у академика в банках их страсть, как много.

Он взял в кабинете у Кобелевского две большие стеклянные банки с черными пиявками и направился в сортир. Там он вылил содержимое в клозетную чашку и спустил воду. Когда он вернулся, Луиза воодушевлено объясняла Фаберовскому:

— Сначала ко мне посватался Вилли, это был мой первый любофь. Но герр Шульц сказал, что Вилли слишком юнг, есть и старший братья. Они сватались по очереди: Мартин, Георг, Арнольд, Фердинанд, Йозеф-Адольф, Генрих, Клаус, Иоганн, Франц, Карл-Густав, Курт и самый старший, Вальтер. Но герр Шульц сказал, что они тоже слишком юнги, и им нельзя жениться, пока они не станут на ноги. Он, герр Шульц, сам женился, еще не фстав на ноги, и теперь едва таскает ноги от такой жизни.

— Герр Шульц, продукция чад и мебели, — сказал поляк, потрясенный списком. — А дочери у него были?

— Конечно. Хороший немецкий отец должен иметь дочери: Амалия, Эльза, Ева, Моника и Розалия. Герр Шульц сказал, что он сам женится на мне, и последние фосемь лет уже сам сватался ко мне.

— Я, Степан, обещал ей выдать ее за этого Шульца замуж, — сообщил Артемий Иванович. — Так что ты тоже в доле. Как, Луиза, готова замуж? А то мы тебя выдадим, а ты не пойдешь? Манерам ты хоть обучена? Плясать умеешь? Кренделя всякие выделывать можешь?

— Умею танцен унд вальсен. А кренделя лучше у Вебера в кондитерской покупать, там будет фкуснее.

— Тогда заводи музыку. У тебя есть какая-нибудь шарманка? У немцев завсегда какая-нибудь шарманка или орган имеется, — пояснил он поляку.

— У меня есть музыкальный шкатулка. Подарок герр Шульц в начале сватовства.

— Надо же, обратно не взял! — воскликнул Артемий Иванович. — Благородная колбаса!

— Герр Шульц очень благородный колбаса, — согласилась Луиза. — Сейчас принесу шкатулка.

Немка ушла и принесла из своей каморки большую деревянную шкатулку с ярко раскрашенной картинкой на крышке. Под крышкой оказался симпатичный домик-шале, из которого тут же выехали две фигурки — толстая девица в пышном платье и мужчина в зеленом камзоле и охотничьей шляпе с пером, которые под веселую тирольскую мелодию закружились в танце, потом вновь заехали в домик, а когда, наконец, опять появились из него, девица поклонилась своему кавалеру и отчетливо сказала: «Данке».

— Какое непотребство! — сказал Артемий Иванович. — Ну-ка, заведи еще разок, я в окошко в домике погляжу. Черт, темно, не видать ничего!

— Пора что-нибудь съесть, а потом пан Артемий спляшет с нашей панночкой, — сказал поляк, разомлевший от водки. — Как замуж ее выдадим, так всем пляскам конец. Знай только детей рожай.

Они отведали кутьи, съели селедку, и Луиза принесла грибной суп и пирожки с грибами, потом рулет с маком, знаменитые веберовские булочки, жареные на конопляном масле сочни, клюквенный кисель — подарок дворничихи, яблоки, орехи и конфеты. Когда есть стало уже невмоготу, Артемий Иванович навалил в вазу из-под фруктов булочек и поставил ее под стол для Полкана.

Луиза напомнила ему об обещании станцевать с ней. Артемий Иванович никогда плясать не умел, но настоянию Фаберовского последовал. Громко топая, он обпрыгал вокруг барышни и свалился в кресло, тяжело дыша.

— Танцен! Танцен! — пыталась взбодрить его Луиза, но он выдержал только еще один круг. Второй раз из кресла он встать уже не смог. Фаберовский оказался более крепок — его хватило аж на три завода музыкальной шкатулки.

Внезапно в дверь требовательно позвонили. Обожравшийся булочек Полкан виновато тявкнул, но тоже встать не смог. Луиза покраснела, и со словами «Ах, Александр Онуфриевич вернулись», бросилась в прихожую открывать.

— Видать, академик околоточного привел, — сказал Артемий Иванович. — Пойду, с лестницы спущу. Что за манеру взяли — праздник православному люду портить! Ты, Луиза, без нас вообще никого в квартиру не пускай, — крикнул он, выходя в коридор, — говори всем, что академик съехал с квартиры на Рождество.

Поляк прислушался. Шума не было. Спустя минуту Артемий Иванович вместе с немкой вернулись и объявили, что это приходил переводчик Игнатий Лабурда от посла снизу, так как «висконт на шум жалуется», был ими приглашен в гости и пошел отпрашиваться. Вернулся переводчик через пару минут. По уверению Лабурды, виконт Феррейра де Абреу был человеком невредным и охотно отпустил толмача к его соотечественникам. Более того, он велел своему камердинеру выдать переводчику на праздник бутылку отменного портвейна, доставленного ему из Лиссабона.

Лабурду усадили за стол рядом с Луизой и Артемий Иванович на правах хозяина объявил, что хотя оно и не положено, однако с учетом обстоятельств он позволит себе нарушить обычай, и выпьет рюмочку «лиссабона» прямо сейчас, в сочельник. Луиза Ивановна сходила за штопором, и бутылка портвейна была торжественно откупорена. Всем досталось по маленькой рюмочке, а потом бутылкой завладел Фаберовский, передвинул кресло к камину и сел, вытянув к огню ноги. У ног его тут же улегся Полкан, мерно тикали часы на стене, и поляку показалось, что чудо свершилось наяву, он вновь в своем лондонском доме, в любимом кресле перед камином, в руке рюмка с портвейном, за окном плывет гороховый туман, а в ногах мирно посапывает жена.

— Так вы, господин Лабурда, бразильским языком владеете? — осведомился Артемий Иванович, когда портвейн в рюмке закончился.

— Владеем-с! — мотнул головой толмач. — А еще я при нем куком состою, попугаев готовлю.

— Как это — попугаев? — удивилась Луиза Ивановна.

— Очень просто. Дело в том, что за те годы, что висконт был в Петербурге не у дел и жил на иждивении у сеньора Герике, у него на нервической почве развился некоторый род бессилия. Висконт наш — мужчина страстный, многих петербургских дам очаровал, и они пошли на весь позор и неудобства супружеской неверности, однако радостей супружеской измены не познали и оттого были в претензии сеньору висконту. Говорят, до моего приезда он лечился «виталином» у сеньора Гачковского, но лечение ему не помогло. Я же предложил ему народное бразильское средство: стюдень из попугайских клювов.

— А вот в Англии в аквариуме рыбы специальные водятся с восьмью ногами, — перебил Артемий Иванович. — У них клюв как раз на нужном месте. Стюдень из таких клювов забористее должен быть.

— Да где же я такую рыбу висконту возьму?! А попугаев всегда можно купить на Биржевом сквере и на Мариинском рынке. Меня уже там знают и всегда готовят для меня парочку отборных попугайчиков. Нужны, конечно, попугаи ара, но зимой матросы их редко привозят, приходится обходиться другими. А у нас таких мелких попугаев даже рабы на плантациях до революции не ели! Зато я себе приработок нашел небольшой — сдаю попугайские перья одному сеньору по имени Депари, по рублю за фунт, он из них потом птичек делает на женские шляпки, и продает.