Секунданты - Далия Трускиновская

– Не-а…

– Его песни в записях по городу бродят. Их теперь все слушают, и я тоже. Такой высокий голос, первое впечатление – коту хвост прищемили. Песенки такие, не от мира сего… Ну, сообразил? «Чудесно видеть тишину, обняв сосну»?..

– Так это Михайловский! – обрадовался Валька. – Конечно, слышал! «Истерику», «Императорскую гвардию»!.. Классные песни!

И сразу же у него возник в голове маршевый ритм «Гвардии», с отчаянными и резкими, не очень понятными, но красивыми словами – па-рам, па-рам, па-рам, пам-пам, капрал сказал: кто раз узнал дурман один, тот вечный раб его среди саванн и льдин, дурманы вместе не сведешь, хоть рой апрош, когда попробуешь, тогда с ума сойдешь!..

– Ну так вот, здесь его называют Чесс, Чеська.

Карлсон немного помолчал.

– Вообще-то их было пятеро, – сказал он. – Изабо их так и прозвала – Первый, Второй и так далее. Первый был Чесс. Второй – дай Бог памяти… тоже молодое дарование, но у того хоть голова на плечах имеется, работал в одном издательстве, теперь возглавил другое, зарабатывает неплохо. Третий давно еще за границу умотал. Четвертый – не поверишь, ушел работать в цирк! Тоже где-то пропадает. Пятый – Широков, он самый старший. Ну, сосчитала их Изабо по степени убывания таланта. Чесс, видимо, был самый из них гениальный. Второй – рангом пониже. А Пятый – ну, сам видишь, какой творец… Собственно, как они здесь оказались? Чесс влюбился в Изабо, стал ездить и их притащил. А Верочка была влюблена в Чесса.

– А Изабо? – поймав себя на ревности, спросил Валька.

– Кто ее разберет. Конечно, можно понять, почему она его так гоняла – пятнадцать лет разницы. Пожалела свои нервы. Когда взрослая женщина связывается с мальчишкой, расхлебывать кашу приходится женщине. Вот она и послала его поискать ветра в поле… Все это было лет пять назад.

– Ясно, – сказал Валька, еще не понимая, зачем Карлсон ему все это рассказывает.

– У Михайловского, кроме Изабо, были еще неприятности – с одной власть имущей организацией. Там его стихи не понравились, а еще роман дурацкий – он его до конца не дописал, но давал читать всем желающим. С работой у этого Чесса тоже были недоразумения. Поднакопилось всего. В одну прекрасную ночь Чесс выпрыгнул в окошко. Этаж был не то пятый, не то шестой. Тогда Верочка и угодила в больницу. Вышла малость не в себе. Ты заметь, как у нее иногда глазки бегают.

Валька задумался, вспоминая.

– Широков, по-моему, тоже спятил, хоть и не гений. А самое обидное – через год после смерти Михайловского как закрутилась перестройка! Валяй, пиши, что душе угодно! Издавай чьи хошь творения! У него уже был один дохленький сборничек стихов. Верочка, Второй, Широков поднатужились – записали песни с кассет, он ведь иногда на бумаге даже не писал, прямо пел на кассету, извлекли все возможное из черновиков, Изабо позвонила каким-то своим приятелям в издательство, обложку нарисовала, Верочка рукопись перепечатала, и пошло… Вот эту самую книжку они теперь и получили.

Валька затосковал. Человек, спевший такие хорошие песни, оказалось, пять лет как мертв.

– А теперь самое пикантное, своего рода детектив, – неожиданно сказал Карлсон. – Изабо, Верочка и Широков вообразили, во-первых, будто это они во всем виноваты, не стояли рядом и не держали за шиворот… А во-вторых, будто это не простое самоубийство, как было признано официально. Вообще я их понимаю. Когда видишь такую несправедливость судьбы, возникает чисто физиологическая потребность – найти реального виновника и покарать! А тут подходящая кандидатура наметилась – Второй.

– Почему вдруг?

– Потому, что в ночь самоубийства он пил коньяк вместе с Чессом. И последний видел его живым. Второй утверждает, что они простились в коридоре, он вышел на лестницу и оттуда услышал крик. У Чесса в комнате было окно от пола до потолка. Опять же, оба были выпивши.

– Но зачем Второму убивать Михайловского? Они же дружили?..

– Дружили. Но Широков тебе и под это базу подведет. Ты еще наслушаешься жутких рассказов про украденные рукописи, про исчезнувшие кассеты, про похищенную пьесу, про издательские интриги. Если будешь и дальше встречаться с этой компанией. У них такой пунктик. Широков вон пьесу Чесса реконструирует. Чесс, может, просто однажды брякнул – а вот неплохо бы пьесу написать про этого, Пушкина, что ли, как он там в Сибири маялся. А они уже целый детектив сочинили про то, как Второй черновики пьесы утащил. И, главное, работают эти два шизика, Широков и Верочка, в противофазе! Один угомонится – другой начинает капать Изабо на мозги. В итоге у нее на свои дела времени и настроения уже не остается. Думаешь, зачем Верочка тебя искала? Чтобы еще один слушатель был у всех этих бредней!

– А если не бредни? – и тут Валька вспомнил, что тогда, на диване, они слушали именно песни Чесса.

– Зуб даю, что Второй в смерти Михайловского виноват так же, как я! Оказалось, я знал этого Чесса, – спокойно сказал Карлсон. – Истеричка, царствие ему небесное. Но основания имелись. Крах на всех фронтах. Да еще Изабо потеряла терпение и выставила его из мастерской – они там со Вторым напились до поросячьего визга. Второму она оплеуху залепила, а Чессу сказала, что когда ей понадобится истерика, она сама ее закатит. В этом смысле она баба правильная – не любит, когда мужики пищат.

– А Второй?

– Второй – без заскоков. Нетрудно догадаться, что за разговор был у них ночью. Второй совершенно искренне просил его одуматься. Наверно, даже что-то реальное предлагал. А Чесс завелся – мол, не хочу быть умненьким, благоразумненьким! И – тудыть, в окошко! Потом из-за этой певчей пташки целое следствие было, всех таскали. Ну, ничего, разобрались, закрыли дело. Ты пойми, это просто поиски несуществующего виновника. Если бы Чесс выпрыгнул при Верочке – Широков ополчился бы против Верочки.

Валька встал и выглянул в окно. Изабо еще не пришла.

– Будь моя воля, выгнал бы я и Верочку, и Широкова к соответствующей матери, – сказал Карлсон. – И дал бы Изабо возможность жить и работать по-человечески.

– А разве она сама не видит, что они ей мешают?

– Видит. Но ей иногда нужна свита – кем командовать. Маленькие женские радости… Они же ей в рот смотрят – и Верочка, и Широков.

– А с чего она взяла, что мной тоже можно командовать? – подумав, спросил Валька.

– Ведьма потому что. Поживешь с мое – научишься в ведьмочек верить.

– Но зачем ей это? – искренне удивился Валка, никогда не мечтавший ни о какой власти.

– Бабе сорок пять, – ответил Карлсон. – Непохоже? Детей нет, одна глина с бронзой. Вот и самоутверждается.

Тут в переулок въехала машина, остановилась возле мастерской, и оттуда вышли двое отлично одетых мужчин и Изабо в старой куртке.

– Ага! – сказал Карлсон. – Извини, друг пернатый, вынужден тебя временно арестовать. Посиди здесь, пока эти господа не уедут. Ей сейчас не до тебя.

– Кто это?

– Важные шишки. Они уже сюда наезжали. Тот, который седой, он владелец галереи, голландец. Хочет купить у Изабо бронзовый торсик. Это бы неплохо. Ее ведь за рубежом ценят, ей бы работать и работать для вечности, а она тратит время на какой-то детективный бред.

– Ладно, посидим, – ответил Валька, в какой-то мере польщенный тем, что вот голландцы приезжают покупать у Гронской шедевры, а он с ней запросто кофе пьет, да еще командует, чтобы налила вторую чашку.

Карлсон, смоля сигареты, принялся травить байки из времен своей бурной молодости. Валька отвечал заводскими байками, потому что весь заводской фольклор он пропустил через себя, бездельничая на колокольне с Аликом и его давними приятелями. Ворота Изабо были под прицелом – и вот Карлсон с Валькой увидели, как она выходит проводить гостей.

Машина отбыла.

– Вперед! – скомандовал Карлсон. – Может, там у нее уже есть что обмыть!

Изабо встретила их в подозрительно ровном настроении.

– Мужики, я опять разбогатела, – сказала она. – Продам валюту, на три года жизни хватит, и незачем торчать в мастерской.

– Взяли торсик? – спросил Карлсон.

– Ага, нашлись охотники. А торсик, между нами, так себе, ошибка молодости.

Изабо подошла к нарам и показала Вальке отполированный женский торс.

– Учись, как не надо работать.

– И скоро его увезут? – спросил Карлсон.

– Месяца через два. Но валюту музей перечислит хорошо если через полгода. Его же в музей сосватали! Современного европейского искусства! Ей-Богу! Вот этот ком второсортной бронзы будет представлять местную скульптуру! Рехнуться можно!

Изабо вроде бы и шутила, а вроде бы ей и не до шуток было. Валька, не зная, как на это реагировать, озадаченно взглянул на Карлсона и встретил точно такой же взгляд – Карлсон сам пытался молча с ним посоветоваться.

– Вот Верочка с Широковым обрадуются, – неуверенно сказал Валька. Изабо невразумительно хмыкнула.

– Ты ждешь их сегодня? – спросил Карлсон. – Если да, то я смываюсь. Забодали!