Последний еврей - Михаил Барановский

– Ты понимаешь русский язык? Я не хочу никуда уезжать. Я не могу все время выходить замуж.

– Его зовут Ефим Моисеевич, – игнорируя все протесты, напирает Нина.

– Хорошо. Пошли, – вдруг соглашается Анна.

Они направляются к столику с Ефимом Моисеевичем.

– Познакомьтесь – Анна, а это Ефим Моисеевич, – говорит Нина.

– Очень приятно. Я где-то вас видел, – прищуривается Ефим Моисеевич. – Скажите, вы не из Могилева?

– Вы извините, но я не хочу выходить за вас замуж, – говорит Анна. – У меня изменились планы. Я уже не еду в Германию.

– Очень интересно, а куда? – спрашивает Ефим Моисеевич.

– Никуда. Остаюсь здесь. На Родине. Еще раз извините.

– Ничего, бывает. И все-таки: вы не из Могилева?

– Абсолютно.

– Странно. У меня память на лица.

– Ефим, ради Бога, извините! Я вас провожу. – Нина и Ефим Моисеевич направляются к выходу.

– Дура. Неблагодарная дура! – шепчет Нина через плечо.

– У меня сейчас столько предложений, и все такие привлекательные. Я уже подумываю обзавестись антрепренером, – доверительно сообщает Нине Ефим Моисеевич.

Илья смотрит в открытое окно. Сзади к нему подходит Рахиль Иосифовна.

– Осень, – говорит Рахиль Иосифовна.

– Осень, – говорит Илья.

– И чем это пахнет? – спрашивает Рахиль Иосифовна.

– Что? Осень?

– Да.

– Остывающим асфальтом… канцелярским клеем…

– Молодыми драматургами, – утыкается носом в плечо сына Рахиль Иосифовна, – старыми письмами и немного зимой.

– А зима? – спрашивает Илья.

– Зима… зима нафталином…

– Нафталином? Почему нафталином?

– Почему нафталином? Я знаю?.. Апельсинами… еще… искусственным мехом…

– Нагретыми батареями, консервами-вареньями, водкой… – говорит Илья. – И немного весной. А весна?

– Кошками, облупившейся краской, черным кофе и немного летом, – говорит Рахиль Иосифовна. – А лето?

– Ну, это просто. Лето пахнет подсолнечным маслом, огурцами, загорелыми женщинами, йодистыми соединениями…

– И?

– И немного осенью! Если я выйду замуж за Владимира Ивановича, я перееду к нему, и ты останешься здесь – сам себе хозяин.

– А кто мне будет приносить гренки в постель?

– По-моему, тебе надо ей позвонить.

– И что я ей скажу?

– Ну, перестань, ты же драматург!

Вечер. Илья идет по парку, у аттракциона «Чертово колесо» его ждут Анна и Миша.

– Привет! – говорит Анна.

– Привет! Ты как-то изменилась.

– Я похудела. Я сидела на диете. От безысходности. Ты что, не видишь? Я похудела?

– Я так – на глаз – не могу определить.

– Ладно, пошли, мы уже билеты взяли.

– Куда? Нет, я здесь подожду.

– Пошли, пошли. Ты что, боишься высоты? – Анна тянет Илью за руку к аттракциону.

– Нет, высоты я не боюсь. Я боюсь упасть и разбиться, – упирается Илья.

Вот они уже высоко над парком, внизу играет музыка, доносятся шум и смех.

– Я, кажется, никогда не забирался так высоко. О, господи! – Илья старается не смотреть вниз.

– Мама, а Геманию осюда видно? – спрашивает Миша.

– Нет, не видно. Германия очень далеко.

– А есть такое четово коисо, откуда видно Геманию?

– Нет такого чертова колеса, откуда можно было бы увидеть эту чертову Германию. Зато – отсюда видно наш чертов город и даже наш чертов дом. Вон, видишь? Вон там, – тянет руку Анна куда-то в даль.

– Меня приглашают в Барнаул, – говорит Илья.

– Ты уезжаешь в Барнаул?

– А четов Банаул осюда видно? – не унимается Миша.

– Ты поедешь со мной в Барнаул?

– Я? В Барнаул? – переспрашивает Анна.

– Да, в Барнаул.

– Барнаул… Тоже не плохо, – мечтательно произносит Анна. – Так, говоришь, Барнаул?