БРЕМЯ МЕРТВЫХ - Василий Гавриленко

Но вот Князю надоели его игрушки, и он истребил их, чтобы затем, как капризное дитя, оживить и натравить на тех, кто выжил.

В черном небе ему почудилось лицо. Странное лицо. Это был молодой и красивый юноша, но глаза у него были старческие, глаза, пережившие саму смерть. Юноша негромко засмеялся.

Холодный пот прошиб отца Андрея, он мелко перекрестился.

Наваждение исчезло.

Ветер колыхал былье. Темная лента дороги, извиваясь, уходила к горизонту.

Отец Андрей потянулся к рюкзаку.

Что там у нас есть пожевать-то?

Выудил кусок колбасного сыра.

'Янтарный, производства Воронеж', – любовно пробормотал отец Андрей, откусив кусочек.

У него вошло в привычку, перед тем, как съесть, тщательно изучить упаковку найденных продуктов: где произведено, состав, пищевая ценность.

Вкусно. Жаль, мало.

Скоро, ой, скоро продуктов в мире людей не останется вовсе.

Какое испытание ты придумал для своих игрушек, Сатана? Что будут есть твои игрушки, когда закончатся (сгниют и исчезнут в жадных ртах) продукты? Или – кого они будут есть?

Отец Андрей сунул руку в рюкзак, вынул бутылочку с водой. Два глотка. Ну… ладно, три.

Спрятал бутылочку.

Эту воду нашел в том же Изюминске, в обработанном мародерами ларьке. Во всем ларьке осталась одна – одна-единственная! – бутылочка воды.

На черное небо как-то сходу высыпали звезды, оно заискрилось.

Пора спать.

Отец Андрей лег, накрывшись полой куртки.

Мама стоит на кухне, бледная и испуганная. Руки бессильно висят, на полу – выроненное ею письмо.

– Что такое, мама?

– Андрюша…

– ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, МАМА?!

Он срывается на крик, в груди – пустота.

– Андрюша, Коленьку посадили.

Брат Николай, уехавший на заработки на Север, в пьяной драке убил человека.

– Андрюша.

Брат Николай пошел по стопам отца…

Вина, вина его рода придавила к земле, сокрушила.

Андрюша заплакал.

Мама подскочила, обняла, уткнувшись мокрым лицом в шею.

– Уйду я, мама.

– Куда, Андрюша? Куда?

– В монастырь.

Мама отстраняет его. Смотрит на Андрея широко распахнутыми (почти безумными) глазами. Рот ее искривляется и из горла поднимается крик…

Но почему он мужской, этот крик? Почему его мама кричит мужским голосом?

Отец Андрей вскочил.

Внизу, скрыв дорогу и поле, клубился сизый туман. Бледный обломок луны торчал над верхушками елей.

Тишина.

– СПАСИТЕ!!!

Кричит мужчина. Нет, скорее, юноша.

Откуда-то из тумана.

А туман – это смерть.

Собачий лай.

Значит, с парнем собака.

Что с ними приключилось?

Ежики в тумане, блин.

Отец Андрей мрачно усмехнулся, подхватил с земли рюкзак, поправил АКМ.

Туман – это смерть.

Но мы все-таки пойдем в туман.

Он сбежал с пригорка. Асфальт защелкал под подошвами сапог.

Отец Андрей забросил бороду на левое плечо, спрятал под куртку серебряный крест. До боли вдавил в плечо приклад АКМ, поводя стволом слева-направо.

Из тумана вынырнула темно-зеленая Дэу-Нэксия. За рулем – пустота. Дверцы – настежь, сиденья вспороты ножом.

– Эй!

В ответ залаяла собака, потом голос – почти мальчишеский – отчаянно заверещал:

– Скорее сюда! Пожалуйста! У меня кончились патроны.

Отец Андрей не раздумывая побежал на голос.

Туман распахнулся перед ним и бывший монах увидел замерший вездеход, двух упырей, сраженных чем-то острым, парнишку в форме военнослужащего РА, отчаянно поднявшего саперную лопатку над головой, овчарку, беснующуюся в люльке вездехода.

И – несколько тварей, бредущих по траве прямо к вездеходу.

Отец Андрей прицелился, надавил на спуск. Голова ближайшего упыря взорвалась, он завалился на бок, белесая от росы трава побурела.

Что-то тяжелое навалилось на спину бывшего монаха, он от неожиданности согрешил, ругнулся по матери, перебросив через голову упыря. Безрукая девочка-подросток в джинсах и грязной кофточке с надписью: KILL ME.

Ну, kill так kill.

Отец Андрей, чтоб не тратить попусту пули, выдернул из-за пояса мачете, отрубил упырю голову.

– СКОРЕЕ!

Парнишка кое-как отбивался саперной лопаткой от трех упырей, один из которых был здоровый бородач, одетый, как обычно одеваются дальнобойщики.

Отец Андрей поспешил к парнишке, сжимая в руке мачете.

– А ну-ка, не мешайся, – прикрикнул он на парня. – Со своей лопатой. Еще заедешь мне по балде ненароком.

– Куришь?

– Угу.

Отец Андрей с неодобрением взглянул на парнишку.

– Не рановато в твои-то годы курить-то? Ну ладно, держи.

Парнишка зябко повел плечами. Взял сигарету. Сказал простуженным голосом:

– Да у меня есть… Мальборо.

– Береги, пригодится.

Отец Андрей чиркнул зажигалкой.

– Как зовут-то?

Парнишка поперхнулся дымом, закашлялся.

– Володя.

– А собаку?

– Джек.

Овчарка повела ушами, взглянула на отца Андрея, зарычала.

– Джек, – прикрикнул на пса Володя. – Я тебе порычу!

– Да чего там, – вздохнул отец Андрей, выпуская дым через ноздри. – Пусть его рычит. Хорошая собака, раз рычит. У меня вот тоже была псина, Леви, да упыри съели.

Володя криво улыбнулся, но, увидав торжественно- серьезное выражение лица своего спасителя, подавил улыбку.

– А вас?

– Что?

– Ну, как вас зовут?

– Отец Андрей.

Володя с уважением посмотрел на бороду собеседника.

– Вы… поп?

Отец Андрей искоса взглянул на Володю.

– Монах. Теперь уж бывший. Жил в монастыре, да вона оно как вышло… А ты, я вижу, солдат?

Володя кивнул. Нахмурился, вспомнив ПП 'Дальний'.

– Солдаты шилом бреются, солдаты дымом греются, – раздумчиво продекламировал отец Андрей.

– Что?

– Это Некрасов. Поэт такой. Не слыхал?

– Слыхал, – отозвался Володя.

Отец Андрей взглянул на небо. Рассвет. Нужно идти.

– Отец Андрей, а где вы так научились орудовать этой штукой?

– Мачете, что ли?

– Ну да.

Отец Андрей взглянул на пространство перед вездеходом сплошь усеянное порубленными телами.

– А это, Володя, в монастыре отец Настоятель все посылал меня крапиву рубить. А крапива-то за баней в человеческий рост. Вот и натренировался.

Он посмотрел на солдатика в упор и засмеялся. Смех его был так мягок и заразителен, что Володя не выдержал и захохотал, забывая ужас и этой ночи, когда, расстреляв последние патроны, он остался с одной лишь саперной лопаткой, и десятка предыдущих ночей и весь мрак своего пребывания на Пограничном Посту 'Дальний'.

Чиркач. Александра Ивановна, Светлана

Руки, руки!

Скрюченные пальцы, мужские и женские, перепачканные грязью и кровью тянутся к ней, трогают лицо, грудь, ноги.