Толкователи (сборник) - Урсула Ле Гуин

А вот на этом речном пароме люди охотно разговаривали с нею. Причем высказывали собственное мнение, и порой очень откровенно. И она вела с ними нескончаемые беседы — стоя у поручней и глядя на берег, сидя на палубе или задержавшись за столом после обеда со стаканом вина.

Одного ее слова или улыбки было достаточно, чтобы ее тут же включили в общую беседу. И она поняла, хотя и не сразу (потому что никак этого не ожидала), что они просто не знают, что она инопланетянка.

Разумеется, всем было известно, что на Аке есть Наблюдатели из Экумены; их показывали по неовизору — четыре бесконечно далекие от обычных людей и совершенно бессловесные фигурки, скромно стоявшие среди министров, представителей власти и прочих напыщенных ничтожеств. Но пассажиры парома никак не могли ожидать, что встретятся с кем-то из инопланетных Наблюдателей в обычной жизни.

Сати ожидала, что ее сразу узнают и не только узнают, но тут же от нее отгородятся, будут держаться на расстоянии, где бы она ни оказалась. Однако у нее не было никаких официальных сопровождающих, и пока что она не заметила никого, кто бы за ней «присматривал». Похоже, Корпорация на сей раз действительно решила оставить ее в покое. В столице она тоже, казалось, была предоставлена самой себе, но все же постоянно чувствовала, что находится в «садке», в аквариуме, в пузыре изоляции и постоянного наблюдения, А сейчас этот пузырь лопнул. И она оказалась на свободе.

При мысли об этом ей становилось страшновато, но она старалась особенно не задумываться, потому что удовольствия и радости получала гораздо больше. Еще бы! Ее принимали как свою, она стала просто одной из пассажирок, одной из этих людей! И никому ничего не нужно было объяснять, и избегать объяснений тоже было не нужно, потому что они ничего и не спрашивали, а она говорила на языке довзан практически без акцента — во всяком случае, даже более чисто, чем многие аканцы из других регионов огромного Континента. По ее внешнему виду — невысокая, хрупкая, темнокожая — вполне можно было предположить, что она с восточного побережья. «Ты ведь с Востока, верно? — говорил кто-нибудь из ее многочисленных собеседников. — У моей двоюродной сестры муж тоже родом из Туру», — и разговор спокойно продолжался дальше.

Она жадно слушала их рассказы — о себе, о семье, о близких и дальних родственниках, о работе, о том, что они думают по тому или иному вопросу, о доме, о болезнях… Оказалось, на паромы пускают даже пассажиров с животными. Сати не раз с удовольствием гладила пушистого и ласкового «кошкопса» (как она его окрестила), принадлежавшего одной из пассажирок. Многим просто не нравилось путешествовать по воздуху, так что они предпочитали плыть по реке, опасаясь новомодной техники. Все это с разнообразными подробностями и отступлениями поведал ей словоохотливый пожилой аканец. И вот эти люди, которые никуда не спешили, с удовольствием рассказывали ей и друг другу о своей жизни. Ей даже чаще, чем другим, потому что она всегда слушала собеседника очень внимательно, не прерывая и лишь изредка восклицая: «Правда? И что же случилось потом?», или «Как здорово!», или «Какой ужас!» Она готова была слушать их сутками, не зная усталости. И ей, казалось, никогда не могут наскучить эти, в общем-то, вполне заурядные истории, из которых она узнавала все то, чего ей так не хватало в Довза-сити, все то, что официальная информация и пропаганда оставляли за кадром. Если бы ей предложили выбирать между историями об официальных «героях» и самых обыкновенных геморроях, она бы недолго раздумывала.

По мере того, как они поднимались все выше по реке, все дальше в глубь страны, на пароме стали появляться пассажиры совсем иного типа. Местные жители использовали паром как самый простой и самый дешевый способ добраться из одного города в другой — сел у одного причала, сошел у другого. Города теперь попадались все больше маленькие, высоких зданий в них видно не было. А начиная с седьмого дня пути на паром по обе стороны реки стали все чаще садиться пассажиры не с обычным багажом и четвероногим любимцем на руках, а с козой на веревке или петухом в корзине.

Собственно, здесь не было ни коз, ни петухов, ни оленей, ни коров, ни каких бы то ни было других земных животных. Те, кого Сати про себя именовала «козами», здесь назывались эбердинами. Но эти животные блеяли, как козы, у них была шелковистая шерсть, очень похожая на козью, и они занимали примерно ту же экологическую нишу, что и козы на Земле. Эбердинов выращивали ради молока, мяса и шерсти. Когда-то, как свидетельствовала одна яркая иллюстрация, уцелевшая во время той злосчастной ансибль-трансгрессии, на эбердинах ездили верхом, они также тащили повозки с людьми и тележки с грузом. Сати хорошо помнила ту картинку из книги: синие и красные флажки, развевающиеся над повозкой с запряженными в нее эбердинами, и надпись: «На пути к Золотой горе». Интересно, думала она, что это была за книга: может быть, сборник сказок или фантастических историй для детей? Эбердины, изображенные на картинке, были животными довольно крупными. Возможно, впрочем, когда-то и существовала такая их разновидность. Те эбердины, которых она постоянно видела сейчас, были совсем маленькие, ей по колено или чуть выше. К восьмому дню пути эбердинов грузили на борт уже целыми стадами. Кормовая часть нижней палубы была буквально ими забита.

Все ехавшие на пароме горожане — не любившие авиатранспорт или не желавшие расставаться со своими четвероногими любимцами — сошли рано утром в Элтли, довольно крупном городе, от которого железная дорога вела вверх, к южным отрогам Водораздельного хребта; в этих местах располагалось множество горных курортов. Неподалеку от Элтли Эреха была перегорожена тремя шлюзами, один из которых оказался очень глубоким. А выше их началась уже совсем другая река — дикий, своенравный, бешеный поток, зажатый резко сузившимися берегами. И вода в Эрехе тоже перестала быть мутной, коричневатой; теперь она была прозрачной, синевато-зеленой и очень холодной.

В Элтли пришел конец и долгим беседам Сати с пассажирами. Деревенские жители вели себя не то чтобы недружелюбно, но страшно стеснялись незнакомых людей и разговаривали почти исключительно с теми, кого хорошо знали, и на местном диалекте. Сати была даже рада вновь оказаться в одиночестве, которое позволяло ей спокойно наблюдать за этими людьми и слушать их беседы Друг с другом.

По левому берегу, с севера, где в Эреху впадала какая-то горная речка, толпились, возвышаясь одна над другой, черные остроконечные вершины с белыми лентами ледников. А впереди по курсу не было видно никаких гор — просто земля как бы понемногу вздувалась, обозначая постепенный, но неуклонный подъем, и «Паром № 8», теперь наполненный новыми звуками — блеяньем, квохтаньем, тихими голосами деревенских жителей — и запахами хлева, домашнего хлеба, рыбы и сладких местных дынь, медленно полз вперед и вверх, то и дело приставая к берегу, чтобы взять и высадить пассажиров, и его ухоженные двигатели работали на полную мощность, сражаясь с яростным течением Эрехи, несущейся меж каменистых берегов, и слева по-прежнему были горы, а справа простирались голые, лишенные кустов и деревьев равнины, покрытые лишь тонкой бледной травой, похожей на птичьи перья. Поля и горы то и дело скрывала завеса дождя, который проливался из пышных, быстро несущихся облаков и тут же кончался, и просвеченные солнцем водяные струи наполняли воздух бриллиантовым сиянием и ароматами земли. Ночи стояли тихие, холодные, звездные. Сати ложилась спать очень поздно, а просыпалась рано и сразу выходила на палубу, чтобы полюбоваться разгоравшейся на востоке зарей. Над еще покрытыми ночной тенью западными долинами заря одну за другой зажигала вершины далеких гор, и они вспыхивали, как спички-.