Восток Соф (СИ) - "Мехри"

— Ну что же. Приличным девушкам так и полагается.

От гнева мой мозг пылает огнём. Ноги так и рвутся показать им, какая она приличная девушка, но вспоминая, как отец Нили жестоко избил ее я удерживаюсь от непристойного поступка. Стиснув зубы и скрестив руки мне остаётся лишь сидеть и утопать в своей ярости. Вскоре гость ушёл, и я вышла из комнаты. Родители сияющие смотрят на меня.

— Тебе крупно повезло доченька.

— Но я не хочу замуж. У него уже есть жена! Родители громко смеются.

— Понимаешь доченька его жена совсем больная и может быть скоро покинет его. А в доме каждого мужчины нужна хозяйка. Разве ты не хочешь стать хозяйкой большого дома?

— Но он старый!

— Все это глупости. Он моложе твоего отца на пять лет, а разве твой отец старый?

Мне нечего было ответить против собственного отца.

И вот я узнаю, что дата моей казни назначена на следуйщий июль. Я остаюсь разочарованная посередине двух счастливых родителей и понимаю, что всем этим взрослым людям нет до меня и моей души ни какого дела. Не было смысла больше продолжать свою защиту всеобщий жестокий суд приговорил меня к вечной пытке и остаётся только исчезнуть.

В семь двадцать я выхожу из дома и еду в районную больницу. Я не знаю в каком корпусе находиться Нилу, но кое-как нахожу.

— Нилуфари Хикмат здесь лежит? — спрашиваю у санитарки.

— Во 2 палате.

Санитарка пропускает меня, и в тот же миг я вхожу в палату. Нилу в это время лежала на кровати, но заметив меня вскакивает и обнимает.

— Я так рада тебя видеть.

— Ты сейчас меня задушишь! — Говорю я и мы садимся на кровать.

— Почему ты так долго не приходила.

Я думаю, что вероятно она не знает про поступок своей семьи, но не говорю правды.

— Эти проклятые экзамены.

— Ах, подруга знала бы ты, как я соскучилась по тебе.

— Я тоже.

— Но по тому, как долго ты собралась ко мне, этого не скажешь.

— Честное слово я каждый день думала, как же тебя навестить.

— Ну ладно это теперь не имеет значения. Знаешь Соф мне столько тебе нужно рассказать.

От этих слов мне почему-то становится грустно.

— Но кажется ты и так знаешь всё?

Я обнимаю подругу с трудом сдерживая набегающие слёзы.

— Ты что, не надо грустить. Я же не грущу.

— Я виновата перед тобой. Если бы я знала.

— Но ты не могла знать.

— Прости меня. Ты столько пережила, а я… я никогда себе не прощу.

— Ты ни в чем не виновата.

- Нет, я виновата в том, что оставила тебя в тот вечер. Что не смогла понять, предвидеть. Ты дружишь со мной уже так много лет. Рассказываешь свои проблемы, доверяешь мне, а я оставила тебя наедине с этим подонком.

— Я целый год скрывала от тебя свои чувства, как ты могла предвидеть такое?

— Ты не была обязана говорить, я должна была догадаться.

— Но я должна была хотя бы на основание нашей клятвы рассказать тебе сама.

— Мне нечего было возразить. Я отворачиваюсь к окну и вытираю глаза. Может быть изначально я и сама не предавала этому ни какого значения. Однако теперь появляется какой-то росток надежды, что может быть никто здесь не виноват. Убийственная тоска понемногу отпускает душу и я снова обнимаю подругу. После откровенного разговора мне уже не хочется возвращаться к грустным воспоминаниям и стараюсь забыть про директора.

15

На обратном пути уже в свободном троллейбусе я занимаю последнее место, откуда обычно открывается панорамный вид на длинную полосу дороги. И смотря на горизонт с искренней надеждой, что родители любят меня возвращаюсь домой. Теперь мой план побега кажется абсурдным и я решаю во чтобы то ни стало уговорить маму в обратном.

В отличие от отца мои надежды больше возлагаются на нее. Не потому что отец любит меня меньше, а потому что мама должна понять меня как дочь. Выхожу из троллейбуса не доезжая одну остановку, и последующий путь иду пешком, но дойдя до своего дома замедляю. Как когда-то в детстве на меня нахлынули детские страхи. Хотя улица абсолютно пуста, мне мерещилось что Амин поджидает за углом. Вспоминаю его признания. Но на этом память не останавливается. Вспоминаю, как в шестом классе в это же время года выходила с ворот и столкнулась с его компании. Подростки веселились сравнивая силу друг друга. И в свою неудачу я попала под их горячие руки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я никогда не могла забыть того страшного момента, когда Амин взял меня за шиворот, прицепил к стенке и как настоящий зверь смотрел долгим изучающим взглядом, а я не выдержав заплакала. Но это еще больше развеселило тирана и он со всем наслаждением выплеснул в мое лицо какую-то жидкость сказав, что не достаточно одних слез для моего очищения. Его друзья дойдя до иступного веселья хором кричали, свистели и смеялись кружа над моей головой. Они не обращали никакого внимания ни на мои слезы, ни на мои умаления отпустить домой и не щадя грязи и воды выливали сколько душе угодно, пока я не поняла что без физических травм мне не отделаться от этих монстров. И доведенная до крайнего страха издала страшный крик на который вышел директор. Я была спасена.

Теперь проходя мимо этой стены я всегда дрожу. В редкостных случаях человеческая душа исцеляется от ран, но я не принадлежу к числу этих счастливчиков. Вхожу в дом и ничего не хочется так как простого спокойствия. Однако отец сидит на топчане и пьет чай. Я стараюсь придать себе на сколько возможно спокойный вид и попытаться незаметно прокрасться в свою комнату, но не успеваю дойти и до середины сада, как слышу строгий голос:

— Соф, подойди ко мне!

По тому как он посмотрел на меня я понимаю, что мне предстоит серьезный разговор.

— Да отец.

— Послушай доченька. — Вдруг начинает он изменив интонацию голоса. — Не поступай опрометчиво. Я знаю семью Мирали довольно давно и потому считаю его лучшим выбором для тебя.

— Но отец…

— Постой я еще не договорил. Неужели ты думаешь, что я желаю тебе плохого?

— Я так не думаю.

— Тогда почему ты сопротивляешься?

Мои уста не могли говорить о том что было слишком больно для сердца. И я отвечаю.

— У него есть жена. И какой бы больной она не была, но она еще жива. И к тому же ты знаешь эту семью, как друзей, но ты не можешь знать этого человека? как мужа своей дочери.

— А ты знаешь наши обычаи и правила, и что этим хочешь сказать?

— Ничего особенного, лишь то, что я ровесница его сына.

— Разница в возрасте не мешает быть счастливой.

Как же меня распирало изнутри высказаться, но пересохшее горло как назло проглатывает обиду назад.

— Он старый, а я не хочу всю остальную жизнь провести рядом со стариком.

— И это все твои аргументы?

— Но разве этого недостаточно?

— Послушай меня, он обещал купить тебе дом. Обучить в университете. Обеспечить в конце концов. А ты знаешь, что я не могу всего этого дать тебе. Ты будешь самой счастливой женщиной. Будешь жить в собственном доме, получишь хорошее образованная, чего тебе еще нужно?

Что-то подсказывает, что все это не даст мне счастья.

— Мы совершенно разные люди. По сути я же не за его дом выйду замуж, а за него самого и я буду несчастна с ним.

— Что тебя заставляет так подумать?

— Абсолютно все. Его возраст, характер, темперамент. Отец я ведь тоже имею душу и способна чувствовать боль, и страдание. Вы с мамой заставляйте меня совершить самопожертвование. Самовольно протянуть свою шею в петлю и все это лишь во имя комфорта?

— Достаточно! Ты еще молода и ничего не понимаешь в жизни.

Меня накрывает волна слез и голос начинает дрожит.

— Я не хочу этого!

— Тогда скажи чего же ты хочешь?!

Я ясно знаю чего хочу и что мои желания вовсе не грешны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Отец прошу услышать меня, я всего лишь хочу жить с вами.

— Доченька, как бы ты не хотела, но рано или поздно тебе придется нас покинуть. Я желаю тебе счастье и на этой основе я всегда имею право решать, что для тебя лучше, а что нет. Мой долг защитить тебя и устроить твое будущее. Зачем тебе мы, когда впереди у тебя собственная жизнь. А с нами у тебя будет лишь одиночество и старость?