Четыре месяца темноты - Павел Волчик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока она рассматривала наряды женщин и переписывалась ехидными записочками с Элеонорой Павловной, в собрании незаметно возникло молчание. Фаина не сразу поняла, в чём причина тишины, и на всякий случай тоже умолкла.
– Коллеги, это просто смешно, – продолжала Маргарита Генриховна, – на прошлом педсовете в конце весны мы просидели так четыре часа и никто не взял на себя ответственность. Что же это получается? Дети никому не нужны? Теперь у нас больше нет времени, и пора решать. Я прекрасно понимаю, как вы все загружены…
Завучи – это грузовики, которые доверху наполнил щебнем районный отдел народного образования. Они привозят на собрание тонны методической информации, нравоучений и угроз. Они освобождают кузов, а учителя ещё долго разгребают свалившийся на них груз ответственности.
– О чём речь? – тихонько спросила Фаина Рудольфовна у Элеоноры Павловны.
– Шестой «А» остался без флагмана. Никто не хочет брать. Вернее, их просто некому брать. Большинство предметников уже имеют классы. Англичане – ты же их знаешь, они у нас особенные, у них, видите ли, маленькие кабинеты. Ну нет у нас больше классных руководителей! Ты хочешь взять?
– Нет уж, спасибо. У меня только в прошлом году выпустились. Дайте мне в себя прийти.
– Вот видишь. У каждого свои причины!
Фаина насупилась и втянула голову в плечи. Сейчас главное – не высовываться. А предложат – протестовать.
– А почему бы новым коллегам не взять класс? – предложила Богачёва, потрясая копной седых волос и глядя весело из-под очков с толстыми линзами.
Хорошо, что предложила она. Кого-нибудь другого могли бы разорвать на части. А старушек все жалеют.
Всё собрание остановило взгляд на новоиспечённых. Сама Богачёва к ним не относилась, за учительницей начальной школы и так закреплялся класс.
– Я понятия не имею, что должен делать, – признался Озеров, – боюсь, я не готов…
Вид у него был серьёзный. «Хорошо быть мужчиной, – подумала Фаина, – скажешь решительно, и всё уже, тебя не тронут…»
– Оставьте человека в покое! – вмешалась Элеонора Павловна. – Дайте опомниться! У него четырнадцать классов, он должен привыкнуть к новому месту, в конце концов…
– Мы могли бы всему обучить, – с сомнением в голосе сказала Маргарита Генриховна, – но боюсь, Кирилл Петрович действительно должен… хм… адаптироваться…
«Она не хотела, чтобы его к нам приняли, – поняла Фаина. – Она и мужу родному не доверила бы любимых учеников, они для неё вместо детей собственных…»
Снова повисла неловкая пауза. Затем посыпались предложения. Выглядело всё это вроде передачи эстафетной палочки. У каждого находились вполне уважительные причины, чтобы отказаться.
Тогда Маргарита Генриховна сложила аккуратно листочки в стопку, сделала «высококультурное» лицо и применила запретное оружие. Она принялась долго и подробно рассказывать о должностных обязанностях каждого учителя. Её голос гипнотизировал и сотрясал душный воздух кабинета, превращая ещё живых педагогов в бездушных зомби. Длительная осада мозгов начала приводить к первым всплескам недовольства. То тут, то там вспыхивали короткие скандалы.
Скоро в кабинет вернулась Мария Львовна. Она попробовала зайти с тыла и намекнула на то, что вот-вот уже настанет время, когда классных руководителей будут назначать в обязательно-принудительном порядке. Её голос становился всё жёстче. Но даже директору оборону было не сломить.
– Класс хороший, – убеждала она, – коллеги, уважайте труд начальной школы. Да, недавно в шестом «А» подрались мальчишки. Но этот вопрос улаживается.
Фаина помнила недавнюю драку. Это она дежурила в рекреации, когда раздались вопли «болельщиков». Кажется, кто-то пытался отобрать яблоко у того нового мальчика или что-то в этом роде. Что за нелепость? Кому нужно надкушенное яблоко. Но у детей всегда так. Такая мелочь, а она побоялась подойти к шестиклассникам, – так сильно они сцепились. Пришлось звать старшие классы…
– Коллеги, имейте совесть! – выкрикнул кто-то из учителей начальной школы, – мы воспитываем их, чтобы отдать вам. А вы ничего не хотите делать!
Штыгин дремал. Учительницы по математике и немецкому смотрели в окно. Озеров выглядел хмурым и чесал переносицу. Элеонора Павловна повторяла: «За тысячу в месяц сами корячьтесь, сами не спите ночами».
Администрация пошла путём пряника, а не кнута. И начала сулить вознаграждения. Но присутствующие хорошо знали действующую систему. Многие уже не раз работали классными руководителями.
Фаине показалось, что в голове у неё туман, такой густой, что она слепнет. Она поморгала, но это не помогло. Ещё пять минут, и её, кажется, стошнит. Сколько времени прошло? Три часа? Четыре? Что за насилие над личностью!
– Я готов попробовать.
Фаина вздрогнула. Голос был мужской, незнакомый.
Воцарилось молчание. Кто-то неловко поёрзал на стуле.
– Я попробую, если больше никто не хочет, – повторил Озеров спокойно. Он выглядел утомлённым.
– Кирилл Петрович, спасибо вам, – медленно проговорила директор, – мы окажем вам всю необходимую помощь.
– Но у него же четырнадцать классов. Боюсь, молодой человек не справится с такой нагрузкой за неимением опыта! – попыталась робко возразить Маргарита Генриховна. Прежний руководитель всегда прислушивалась к её советам, они были одного возраста и начинали вместе, но новый директор считала, что завуч задержалась на своём месте и не всегда поспевает за событиями, однако предложить ей пойти на пенсию сейчас значило бы обратить на себя копья всей старой гвардии учителей.
– Не бойтесь, Маргарита Генриховна. Во-первых, не четырнадцать, а десять. Я веду переговоры с нашей прежней учительницей, которая ушла в соседнюю гимназию, и она готова взять десятые и одиннадцатые классы. Кириллу Петровичу будет полегче. Во-вторых, у нас много сотрудников, которые с радостью поделятся опытом.
«Расскажите ему, почему ушла старая учительница, – подумала Фаина, возмущаясь. – Расскажите, что у неё даже не было своего кабинета для занятий и что дети, все до одного, из-за отсутствия практических работ хотели сделать из неё чучело. Расскажите также, что тот, кто берёт одиннадцатые выпускные классы, получает высокие баллы при аттестации, а значит, может рассчитывать на более высокую зарплату, и это было единственное условие, на котором она вернулась назад. Об этом он узнает только через пару лет, время есть. И ещё. Почему бы вам не сказать человеку прямо, что вы боитесь ставить его на классы, сдающие государственные экзамены, потому что считаете, что он не сумеет подготовить их? Впрочем, Кирилл Петрович, тебе повезло – в старших классах водятся те, кому уже ничто не интересно, а ты будешь работать с кровопийцами, разрушителями и революционерами, но революционерами очень любопытными».
Собравшиеся облегчённо выдохнули. Педсовет снова ожил, зашевелился. Послышался смех, радостные возгласы. Кто-то одобрительно кивал Озерову.
– Расскажите ему, сколько обязанностей у классного и сколько за это платят… – процедила сквозь зубы Элеонора Павловна, словно продолжая мысли Фаины.
Директор подняла руку, призывая к тишине.
– Сразу назначим дублёра классного руководителя. Думаю, с этой ролью чудесно справится Фаина Рудольфовна. В прошлом году она выпустила замечательный класс и сможет обо всём рассказать молодому человеку.
Элеонора Павловна ободряюще хлопнула Фаину по плечу:
– Хы-ы-х! Ничего не поделаешь, моя девочка, вороны знали, в кого бросать кость.
На какое-то мгновение всё в учительнице истории возмутилось, запротестовало новому назначению. Она встретилась глазами с Озеровым, – он пожал плечами и улыбнулся.
Фаина сделала над собой волевое усилие и кивнула, – дублёр только изредка замещает классного, когда того нет, иногда сопровождает школьников на экскурсии. «Это не займёт у меня много времени, не так много, как если бы меня назначили классным руководителем».
После педсовета многие подходили к новым коллегам и знакомились. Фаина видела, как Богачёва с ровной осанкой (и это в её семьдесят пять!) подходит к Кириллу Петровичу и, глядя хитро и весело из-под толстых линз очков, пожимает морщинистыми руками его ладонь и шепчет:
«Ты уж прости меня, дружок, что я предложила новеньких. Но это хороший опыт для тебя – пригодится в преподавании».
«Ничего-ничего», – говорил Озеров, расплываясь в улыбке и тая от обаяния интеллигентной старушки.
Штыгин приветствовал Кирилла Петровича крепким рукопожатием, назвал своё имя и сказал, что когда он был молодым, то тоже любил брать на себя много бестолковых обязанностей. Фаина вгляделась в лицо Озерова, – поймёт ли новый человек вечно хмурую иронию Штыгина? Кирилл понял и ответил, что, мол, значит, он на правильном пути, так как видит перед собой состоявшегося человека. Штыгин вроде бы даже ухмыльнулся. Как отметила Фаина, молодой человек даже не посмотрел на левую руку учителя физкультуры: или не заметил, или умело сделал вид, что не видит.
