Авдотья и Пифагор - Иосиф Гольман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты поняла, к чему я? — после паузы спросил Никандрыч.
– Нет, — честно ответила Дуняша.
— Надюха сейчас тоже могла бы в Лондоне жить, в своем доме с садиком, а не куковать в нашей халупе. У меня зарплата неплохая, но на пятерых роскошно не получается. Так что радуйся тому, что имеешь. Теперь поняла?
– Теперь поняла, — вздохнула она.
А вот и приехали.
Белая панельная пятиэтажка с темно-красными торцами одиноко стояла в большом дворе, окруженная уже современными панельками — высокими, довольно симпатичными, отделанными плиткой под желтый кирпич.
– Я скоро приду, — сказала Дуняша Никандрычу.
– Не торопись, — буркнул тот. — Дороги пустые, долетим мигом.
– Спасибо, — поблагодарила девушка.
Родной подъезд не поменял внешнего вида. Обшарпанные, небрежно покрашенные синей краской стены, щербатые бетонные ступеньки и раньше-то ремонтом не баловали, а кто же теперь, перед грядущим сносом, будет ремонтировать?
Запахи тоже остались прежние. У входной двери тянуло сыростью из подвала. Большой висячий замок преграждал туда дорогу бомжам, однако не являлся препятствием для запаривания от худых систем отопления и для специфического кошачьего запаха.
В детстве они с Пифом не раз проникали в запретное темное пространство и даже однажды набрели на только что родившихся котят. Пиф, разумеется, сразу захотел оказать им первую помощь, но мамаша, дворовая трехцветная кошка, была против. Она так яростно шипела и поднимала лапу с выпущенными когтями, а глаза так страшно сверкали в свете их фонариков, что Дуняша сумела уговорить Пифа отказаться от затеи. Так и выросли тогда котята, не познав добрых рук местного Айболита. Выросли, кстати, вполне здоровыми.
Странно — подъезд и раньше не казался Дуняше роскошным помещением, но ведь и убогим не казался! Сейчас же все это постсоветское «великолепие», сдобренное не только ароматом сырости и кошек, но и запахом человеческой мочи (дом стоял недалеко от гастронома), сильно действовало на нервы. Особенно в сравнении с благолепием кураевских интерьеров.
Да уж, не на пустом месте строит свои теории Никандрыч: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. И не только кушать, но и красиво одеваться, в хороших местах отдыхать, на приличных машинах ездить. Эх, еще бы не с Маратом и его родителями…
Вот и знакомый звонок: обычная круглая кнопка на коричневом косяке.
Мама открыла дверь, и снова захотелось плакать — у нее было такое усталое лицо и такие испуганные родные глаза.
– Ты что, доченька? — Она обнимала Дуняшу двумя руками, а ее лицо было на уровне дочкиных плеч — девушка была еще и на каблуках. — Что случилось?
– Ничего не случилось, — всхлипывая, попыталась успокоить маму.
В итоге ревели обе, только теперь сидя на стареньком диване и по-прежнему обнявшись.
Дуняша успокоилась первой. Она ни на секунду не забывала, что ей еще возвращаться к проницательным родственникам.
Умылась, подкрасилась. Плакать больше не хотелось.
– Так что же случилось, доченька? — как-то безнадежно переспросила мама.
– Честное слово, ничего, — поспешила ответить Дуняша, физически ощущая давящую мамину тревогу.
– А почему же плачешь?
– По тебе соскучилась. А еще я мужа не люблю, — неожиданно вырвалось у нее.
– А он тебя любит, — тихо сказала мама.
– Он меня любит, — согласилась Дуняша.
Помолчали.
– Я своего как любила, — сказала мама. — А ты и лица его не видела. Я бы за Марата как за каменную стену держалась бы. От любой бури.
– Это точно, — не стала спорить дочка. — От любой бури. А если бурь нету? Так и просадить жизнь под ненужной стеной?
– Жизнь без бурь не бывает, — у мамы имелась своя нерушимая логика. — Это сейчас нет. А потом будет.
– Но я его совсем не люблю, — пожаловалась Дуняша.
– И не уважаешь?
Дочь задумалась:
– За что-то уважаю, за что-то — нет. А еще я его боюсь. И Станислава Маратовича тоже.
– Но ведь они тебя ни с того ни с сего не обидят.
– Ни с того ни с сего — нет, — согласилась Дуняша, — если выполнять их правила.
– Ну так выполняй, — попросила мама. — Не любишь его — привыкнешь. А ребенка точно полюбишь. Не сможешь не полюбить. Бог даст, будет двое, трое. Не до романтики будет. Как я с тобой мыкалась…
Разговор явно шел по кругу.
К тому же кончалось любезно отведенное свекровью время.
– Мамуль, ты на ноги жаловалась. Я тебе дам телефон, ты договоришься о приеме и подъедешь.
– Это куда ты ездишь? — снова испугалась мама.
– О деньгах не думай, — сразу сказала Дуняша.
– Я не могу о них не думать, — сказала мама. — Я когда первые твои анализы забирала, уже страшно было, сколько там чихнуть стоит. Сплошной мрамор и золото.
– Зато лечат хорошо, — закончила дочка. — Так что договаривайся — и вперед. А хочешь, я договорюсь, потом скажу, когда и в какой кабинет приехать. Там только опаздывать нельзя.
– Нет, дочка, — вздохнула мама. — Я лучше в нашу районную пойду. Там мне спокойнее.
– Ну что ж ты у меня такая? — рассердилась Дуняша, и в этот момент зазвонил телефон.
Она подскочила к старенькому аппарату, стоявшему на подоконнике, и сняла трубку.
– Алло!
– Господи, Дунька! — раздалось в трескучей мембране. — Господи, как здорово! Вот ведь повезло!
– Пиф, привет! Когда вернешься? Что нового?
– Много нового. — Голос у Пифа был радостный. — Скоро вернусь и выкраду тебя!
– Прямо так и выкрадешь? — Слушать Пифа было нестерпимо приятно. Нестерпимо — потому что точно разговор не будет длинным и потому что жизнь от этого разговора точно не изменится.
– Так и выкраду. Ты уж потерпи чуть-чуть.
– А потом куда денемся? Успеем добежать до канадской границы?
– Нам канадская без надобности. — Пиф, конечно, помнил рассказ О’Генри, но не готов был отвлечься от основной темы. — У меня другие идеи. Главное, чтобы ты решилась.
Они поговорили ни о чем еще минуту, и Дуняша первой положила трубку — время поджимало. Но вместо того, чтобы бежать вниз, к поджидавшему в «Гелендвагене» Никандрычу, устало опустилась на диван.
Мама стояла рядом и молча смотрела на дочь.
– О-хо-хо! — по-старушечьи вздохнула Дуняша.
Конечно, она была безумно рада звонку Пифа. На него и надеялась, когда сюда ехала. Но любит ли она его по-настоящему? Может, это просто из-за многолетней дружбы и нелюбви к Марату? Не зря же они, еще до второго появления Марата, так и не переступили черту? И где они будут с Пифом жить? Даже если благополучно исчезнут с бешеных глаз нынешнего мужа. В какой-нибудь такой же пятиэтажке? Только не в Москве, а где-нибудь за Уралом, подальше от барской семьи.
