День исповеди - Аллан Фоллсом

— Спасибо, — повторил Гарри.

Сейчас ему больше всего на свете хотелось избавиться в конце концов от неуместных подозрений и нескромного внимания полиции и отвезти Дэнни домой, чтобы похоронить.

— Мистер Аддисон, — вновь заговорил Фарел, — следствие еще не закончено. В Штатах к вам обратятся сотрудники ФБР. Они, несомненно, сочтут нужным допросить вас еще раз. Уверен, что они захотят поговорить и с мистером Уиллисом. У вас будут спрашивать имена и адреса родственников, друзей, знакомых по службе в армии и других людей, с которыми ваш брат был знаком или имел какие-то связи.

— Мистер Фарел, родственников у нас не осталось. Мы с Дэнни — последние в роду. Что же касается его друзей и знакомых, то тут я ничем не могу быть полезен. Просто я почти ничего не знаю о его жизни. Но хочу сказать вам кое-что другое. Я не меньше, чем вы, стремлюсь узнать, что здесь произошло. Пожалуй, даже больше. И намерен это выяснить.

Гарри выразительно взглянул на Фарела, затем, коротко кивнув отцу Бардони, окинул комнату взглядом, желая сохранить в памяти обстановку последнего жилища Дэнни, и шагнул к двери.

— Мистер Аддисон! — резко прозвучал у него за спиной голос Фарела, и Гарри обернулся. — Я в самом начале встречи сказал вам, что меня интересует то, что вы еще не сказали. Интересует до сих пор. Как юрист, вы должны понимать, что целое может складываться из самых непримечательных кусочков. Из вещей, которые кажутся настолько незначительными, что люди попросту не обращают на них внимания.

— Я пересказал вам все слова моего брата.

— Это вы так утверждаете, мистер Аддисон. — Фарел прищурился, уставился в глаза Гарри и долго не отводил взгляда. — Меня уже окропила кровь кардинала. Я не хочу оказаться омытым и кровью Папы.

10

— Роскошно! Потрясающе! Я в отпаде! И что, он звонил? Нет, я вовсе не ожидал. А где он? Прячется?

Гарри стоял посреди комнаты и хохотал в голос. С телефоном в руке, без галстука, с расстегнутым воротничком рубашки и подвернутыми рукавами, без ботинок. В конце концов он был вынужден опереться на стоявший возле окна антикварный столик.

— Послушай, ему двадцать четыре года, он звезда, вот и пусть делает что хочет.

Попрощавшись, Гарри нажал кнопку отключения и положил телефон на стол, где лежали блокноты, распечатки полученных сообщений, огрызки карандашей, недоеденный сэндвич и несколько исписанных и скомканных листков. Интересно, когда он в прошлый раз смеялся или хотя бы испытывал желание смеяться? Но сейчас он насмеялся вдосталь и почувствовал себя после этого значительно лучше.

«Собака на Луне» оказалась перворазрядным хитом. Сорок восемь миллионов долларов за трое суток — пятницу, субботу и воскресенье, — что на шестнадцать миллионов превышало самые радужные надежды «Уорнер бразерс». Студийные компьютеры теперь прогнозировали сумму в двести пятьдесят с лишним миллионов. Что же касается сценариста и постановщика Хесуса Арройо, двадцатичетырехлетнего парня с восточной окраины Лос-Анджелеса (Гарри заприметил его шесть лет назад среди участников литературной школьной программы, организованной для подростков из неспокойных бедных районов, и непрерывно опекал все это время), то карьера его в результате вышла на всемирную орбиту. За каких-то три дня он сделался новым enfant terrible, перед которым открылась широкая дорога к процветанию. Впереди его ждали многомиллионные контракты на новые картины. Бесчисленные приглашения участвовать в самых популярных телевизионных ток-шоу. Но где же малыш Хесус находился сейчас? Развлекался на горных курортах в Вейле, или Аспене, или же на драгоценном побережье Монтекито? Нет. Он прятался!

Гарри снова расхохотался. Хесус, этот умный, властный и совершенно зрелый режиссер, в глубине души оставался все тем же робким провинциальным парнишкой. Потому-то в звездный час жизни его никто не мог найти. Ни журналисты, ни друзья, ни нынешняя подружка, ни даже его агент, с которым Гарри только что разговаривал. Никто на свете.

Кроме Гарри.

Гарри точно знал, где он находится. Хесус Арройо Мануэль Родригес — таково его полное имя — сейчас был в доме своих родителей на Эскуэла-стрит в Восточном Лос-Анджелесе. Со своей мамочкой, со своим отцом, продолжавшим работать сторожем в больнице, со своими родными и двоюродными братьями и сестрами, тетями и дядями.

Да, Гарри знал, где он находится, и мог позвонить ему, но не хотел этого делать. Пусть Хесус сам распоряжается своим временем, пусть побудет с семьей. Он все равно уже в курсе происходящего. Если захочет, сам свяжется с теми, с кем сочтет нужным. Пусть уж празднует свою победу по-своему, а всю прочую ерунду, включая поздравительный звонок от его юриста, оставит на потом. Бизнес еще не стал основным содержанием его жизни, как это давно уже случилось у Гарри и подавляющего большинства прочих, кто добился процветания в индустрии развлечений.

Когда вчера он пришел наконец в забронированный номер гостиницы, его уже ждало восемнадцать звонков, на которые надо было бы ответить. Но он не стал звонить никому, а лег в кровать и проспал пятнадцать часов подряд. Он был настолько измучен и морально, и физически, что сама мысль о делах казалась ему неприемлемой. Зато сегодня, после общения с Фарелом, работа принесла ему столь необходимое облегчение. Тем более что все, с кем он говорил, поздравляли его с потрясающим успехом «Собаки», восхищались блестящей будущностью Хесуса Арройо, деликатно сочувствовали ему в связи с пережитой личной трагедией, просили прощения за то, что заставляют его заниматься делами при таких-то обстоятельствах, и после всех этих продолжительных вступлений переходили к делам.

На некоторое время это помогло Гарри, поскольку отвлекло его от самых насущных проблем. Но, закончив последний разговор, он осознал, что никто из тех, с кем он беседовал, не имеет ни малейшего представления о том, что его здесь терзает полиция и что его брат является главным подозреваемым в убийстве кардинала-викария Рима. А он не может никому об этом рассказать. Сегодняшние собеседники вроде бы считались его друзьями, на деле же их с ним связывали лишь нормальные деловые отношения и ничего больше.

И он впервые задумался о том, насколько одинока его жизнь. Кроме Байрона Уиллиса, который был давно женат, растил двоих детей и все же работал столько же, сколько Гарри, если не больше, у него не было ни одного настоящего друга, ни одной близкой души. Его жизнь протекала в таком стремительном темпе, что у него не хватало времени на налаживание и закрепление подобных отношений. То же самое касалось и женщин. Он принадлежал к самой сердцевине Голливуда, где красивых женщин было больше чем достаточно. Он использовал их, а они использовали его — таковы были правила игры. Закрытый просмотр, затем обед, затем секс, а потом снова за дела — заседания, переговоры, телефонные звонки, — и, возможно, никакого личного общения на протяжении нескольких недель. Самая продолжительная любовная связь была у него с одной актрисой и продолжалась чуть больше полугода. Слишком уж он был занят, слишком сосредоточен на делах. И до сего дня такое положение вещей казалось ему нормальным.

Отвернувшись от стола, Гарри подошел к окну и посмотрел наружу. Когда он в прошлый раз выглянул в окно, город был залит светом клонящегося к горизонту солнца. Теперь же стемнело, и Рим сиял сплошной россыпью огней. Прямо внизу лежала Испанская лестница и за ней площадь Испании, кишащая народом — приходящим, уходящим и попросту слоняющимся; тут и там виднелись группы полицейских в форме, чье присутствие убеждало в том, что положение на площади находится под их полным контролем и никаких неприятностей здесь не случится.

А дальше различалась паутина узких извилистых улочек, над которыми поднимались покрытые оранжевой и кремовой черепицей крыши жилых домов, магазинов и маленьких гостиниц, возвышающихся над древними кварталами вблизи черной ленты Тибра. На его противоположном берегу громоздился ярко освещенный собор Святого Петра; в той части Рима Гарри побывал сегодня рано утром. А далее находился Ватикан, вотчина Якова Фарела. Резиденция Папы Римского. Средоточие власти, распространяющейся по всему миру и подчиняющей себе девятьсот пятьдесят миллионов католиков. Место, где прошли последние годы жизни Дэнни.

Откуда Гарри мог знать, как его брат прожил эти годы? Чем объяснить поведение полицейских — то ли они действительно пытались узнать что-то новое, то ли попросту выполняли все формальности, которыми полагается окружать такое важное дело… Почему Дэнни покинул морскую пехоту и ушел в священники? Этого поступка брата Гарри никак не мог понять. Ничего удивительного — ведь с тех пор они практически не общались и у него попросту не было возможности расспросить Дэнни о причинах. А сейчас, глядя на сверкающий в лучах прожекторов купол собора Святого Петра, он спрашивал себя, не могло ли быть здесь, в самом Ватикане, чего-то такого, что подтолкнуло Дэнни сделать этот отчаянный звонок, а потом отправило в поездку навстречу смерти.