Шахматы с Машиной Страшного суда - Хабиб Ахмад-заде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец Джавада выслушал меня молча, опустив голову. Он был всегда спокоен. Даже в тот день, когда мы принесли ему весть о гибели его единственного сына… Когда мы вышли на кухню, он и его товарищи, отвернув лица от обжигающего пара, перетаскивали большой котел с пищей на специальную подставку. Он обернулся и увидел нас на пороге кухни…
Мы с Гасемом стояли, опустив головы. Ничего не говорили. И он ничего не сказал. Только опустился на пол. Ясно было, что он давно ждал того момента, когда придут двое и сообщат ему, что его сын стал шахидом.
Отца Джавада подняли с пола. Гасем взял его под руку и говорил на ухо что-то, чего я не слышал. Раздался лишь громкий возглас отца Джавада: «Мы все от Него и к Нему вернемся!» И мы все пошли к нему домой, чтобы сообщить эту новость матери Джавада…
– Согласен! Только вот надо бы…
Итак, он сказал «согласен». Замечательно! От части наследия Парвиза я освободился!
– Только вот я мать Джавада отправил… проведать дочку. Завтра я должен встретить ее на пристани, но я не знаю точно, с которым катером она вернется. Может, два-три дня ждать придется.
Итак, вопрос был решен, но и не был. Хаджи сказал «согласен», но несколько дней придется ждать. Моя репутация была явно под угрозой.
«Достаточно майору раз увидеть меня из его шикарного джипа в этом фургоне или в фартуке и с поварешкой…»
– А ты к матери Джавада совсем не заходишь! Перед отъездом она мне жаловалась на тебя. Я уж ей объяснил: у ребят тысяча забот. А как время появляется, заходят, навещают ее…
Я так был рассержен, что, забыв о вежливости, ничего не ответил ему.
– Когда же вы, иншалла, вернетесь, точно?
Рассмеявшись, отец Джавада стукнул меня по плечу:
– Когда, точно не скажу, но вернусь обязательно! Будь уверен!
Я прекрасно знал, что не только я, но и все ожидают от него, что он вновь возьмет на себя пищевой фургон, и все-таки он откладывал это. Грустно мне отчего-то стало. Я холодно попрощался с ним.
«Всё у тебя, парень, не по-человечески! Тебе что, весь род людской задолжал? У тебя есть твои трудности, но при чем тут этот старик?»
Я оглянулся. Отец Джавада из шланга смывал со скамейки кровь от мясных туш, еще один старик тряпкой оттирал засохшую кровь. Другие работники относили к фургону посуду. В меню были котлеты с солеными огурцами – всё это заворачивалось в лепешки лаваша. Точно как говорил женщине Парвиз: «На ужин котлеты будут, миски им не нужны!»
* * *– Е… ду до… ста… вил?
– Успокойся! Мы решили вначале заехать тебя проведать!
Парвиз лежал на кровати. Трубки с чем-то желтым тянулись к его животу, и там, где они касались простыни, она была слегка запачкана кровью. Над койкой была укреплена табличка: «Есть и пить запрещено». Его внутренности получили несколько разрывов, и сестра отделения сказала мне: «До утра обязательно доставим его на «большую землю» – вертолетом». Одно упоминание вертолета говорило о тяжести его раны.
Этот маленький вертолетик каждый день с сотней хитростей добирался к нам по-над морем и вывозил лишь самых тяжелых раненых. Летать ему приходилось невероятно низко, чтобы не сбили.
В отделении госпиталя было больше тридцати коек, составленных едва ли не впритык одна к другой. Даже сестры пробирались между ними с трудом.
В каждой руке Парвиза стояло по капельнице: одна с прозрачной жидкостью, другая – с кровью. Улучив момент, я прочитал на пакете группу крови: В+. Такая же, как у меня, – вот совпадение!
– Ну вот тебе и отпуск, которого ты хотел. И не три-четыре дня, а запросто два-три месяца!
Он произнес слабым осевшим голосом:
– За… втра… моро… женое… не… забудь!
И всегдашняя его скрытая, злорадная улыбка мелькнула на губах. Я внимательно взглянул на него. Выглядел он, конечно, неважно. Врач говорил, что нужна срочная операция. Потерю крови возмещали капельницей, но состояние его было очень неустойчиво.
Я смотрел, как кровь, капля за каплей, вытекала из основного пакета в накопитель поменьше, и оттуда уже, по узкой трубке, в его вену…
– Я оч… ень… пло… х?
Я подумал, что, если буду говорить с ним слишком мягко и успокаивающе, то это его, наоборот, испугает.
– Да, очень плох! – сказал я. – Думаю, тебе конец! Ну, машину ты нам свою царскую оставил, а как с остальным имуществом – завещание обдумал уже? Наверное, рад донельзя, что спихнул на нас твоих частных клиентов?
Я начал поигрывать с трубкой его капельницы. За месяцы, что миновали с начала войны, Парвиз, как и я, видел гибель многих наших друзей. Он знал, какими глазами смотрят на умирающих. И потому я во что бы то ни стало хотел избежать прямого взгляда ему в глаза.
Я вспомнил женщину в черном арабском платке, который она сняла, чтобы я перевязал Парвиза.
– Парвиз! До того, как ты отдашь концы, скажи мне вот что. Эта женщина, которой еду отвозили, – кто она? Зовут как?
– Ги… ти…
Ему трудно было говорить.
– Ги… ти…
– Гити? Я понял.
Он подтвердил жестом пальцев. Издали сестра отделения поймала мой взгляд и, встав, решительным жестом показала, чтобы я заканчивал. Я знал, что всем раненым кололи обезболивающее, и все-таки здесь и там слышались стоны. Я жестом успокоил сестру: мол, скоро уйду!
– Итак, господин Парвиз, надеюсь, что, по воле Аллаха, ты попадешь в ад. Когда будешь туда проваливаться, посмотри в небольшую дверцу: увидишь, как мы с ребятами в раю играем в футбол. Тут-то тебе станет завидно… Ну ладно, мне пора идти. Поручения будут?
Я чувствовал, что мелю полную чушь. Но мозг мой ни на что лучшее не был способен. Как еще отвлечь его от того страшного положения, в которое он попал?
– Скажи… До… дома… не говорить!.. Не знают… не говори… те… им…
– Ну ты давай, не глупи, парень! Как это – не сообщить домашним? А кто будет за тобой ухаживать?
Сестра уже стояла рядом со мной, просительно приложив руку к груди.
– Нет… После… завтра… Свадь… Свадьба… Сестры моей… Рас… строит…
Я уверил его, что понял, и обеими руками сжал ему правую руку. Но он был настолько слаб, что уже ничего не мог мне ответить. Не мог даже произнести слов «до свидания». Я отвернулся и пошел к выходу. Со вчерашнего дня он носился с этим отпуском, и вот только сейчас я узнал, отчего была вся эта спешка. Оказывается, у его сестры свадьба! Почему же он не сказал мне об этом? Свадьба при таком состоянии Парвиза легко могла превратиться в траур. Но что я мог поделать? И так уже котлеты заждались меня в кузове фургона…
Глава 6
Дым затягивал небо, такой густой, что красный цвет заката был едва виден над крышами. Я въехал в квартал Гити, затормозил. Мне было не по себе. Всё еще не хотелось мне заезжать в этот квартал, всё еще страх оставался!
Я взял свою зеленую сумку и вышел из фургона: пока не стемнело, нужно было обследовать воронку. Тот самый взрыв, внезапный, когда мы с Парвизом не успели выскочить из кабины.
Снаряд угодил прямо в глинобитную стену: в ней зияла большая дыра. А по всей площади взрыва, тут и там, виднелись осколки, они образовывали странной формы треугольник. Траекторию выстрела вряд ли можно будет определить, разве что узнаю тип снаряда. Присев, я подобрал один из осколков. Толщиной в два пальца, в длину он полностью закрывал ладонь руки. Осколки мины всегда были меньше этого. Значит, снаряд пушки или гаубицы. Напрягая в сумерках глаза, я оглядывался в поисках стабилизаторов. Шестиперый стабилизатор мины падает не более чем в двух-трех метрах от взрывной воронки, и, если бы он был, то я бы его нашел. Поэтому я записал в тетрадке:
Снаряд орудийный, 122 или 130 мм. Траектория:
не определяется. Время: 12–30.
Убрал тетрадь и компас в сумку. Со стороны фургона послышалось громкое бульканье. Я прислушался, но тут небо осветил первый за этот вечер луч вражеского осветительного снаряда. Он был похож на лампу, которой кто-то играет, крутя ее, и от него все тени улицы сдвигались по-новому. Я замер: зрелище было захватывающим. Этот луч света перенес меня в какой-то иной мир. В воспоминания о детстве и о кострах праздничных вечеров…
Потом я посмотрел направо. Там горела нефть, выделяя обильный дым, там было странное безмолвие вечера, и был проем больших железных ворот, которые оставались здесь же, прислоненными к стене; а этот пустой проем превращал квартал из тупикового в открытый.
И вдруг мне показалось, что сторож парка, как в детстве, бежит за мной и за ребятами. В этом самом месте я встретил и сторожа этого квартала. Он сидел на своей табуретке, прислонясь к стене, дремал в крохотной тени от ворот. Ребята шептались о чем-то, а я, не понимая, что это за квартал, спросил: что это за место?
– То самое место и есть!
И все рассмеялись, кроме меня. Потом один из них приблизился к моему уху и прошептал то, что для меня всё равно было загадкой. Это было то самое место, в которое до революции буквально рвались иностранные матросы, когда они сходили на берег в нашем порту, и за это их, бывало, колотили местные. От услышанного я весь покраснел, как мак.
