Песок сквозь пальцы - Дмитрий Матвеев

руками стены церквей, но они молчали. И он подумал тогда: «Кого оставил Бог без внимания: эти камни… или меня? Если Он не в этих камнях и деревьях, не в этой мостовой, то что делают здесь все эти люди, приехавшие ото всюду? Что делаем здесь мы?»

Они миновали триумфальную арку императора Адриана, камень со следом, напоминающим ладонь, – место, где Симон Киринеянин взял на себя крест Иисуса, место, где святая Вероника утерла Спасителю лицо своим платком.

Кругом толпились люди, молились, пели, торговались, и он снова задумался о тех, кто ехал сюда специально, чтобы услышать Бога, ибо где Его слышать, как не здесь? И где Он лучше услышит нас? Как все это… по-детски, что ли. Целый город детей. А он? Чем он лучше? Для чего он приехал сюда, разве втайне он не думал, что именно здесь он получит ответы на все свои вопросы, которые возникали в его голове при чтении всяких умных книжек? Разве он не чувствовал себя здесь немножко посетителем Зоны из «Сталкера»? Он представил Инну в роли Рэдрика Шухарта и рассмеялся. На него недоуменно обернулась Регина, и все философическое настроение сползло, как кожура с банана. «Будем лопать пустоту! – бодро сказал он, заставив регинины светлые брови взлететь еще выше. – Так, вспомнил одного забытого поэта…» Инна странно взглянула на него: «Вы филолог? Знаете Бурлюка?» Он пожал плечами, она кивнула и повела их к Львиным воротам…

Тормознули у купальни Вифезда. Алексей и Регина не пожелали платить за вход на территорию раскопок, и пошли они с Богомилой. Инну пропустили бесплатно. Заглянули в католическую базилику святой Анны, матери Девы Марии, здание, сохранившееся со времени крестоносцев («Построено в 1142 году при поддержке королевы Мелисанды» – услышали они за спиной Иннин голос), а вот на купальне зависли. Разглядывали все этим многоуровневые сооружения, слушали Инну, потом пробежались по всем этим лестницам, заглядывая в закутки, где когда-то стояла вода, находились крытые ходы, лежали больные, ждущие «возмущения воды». «Представляешь, – говорил он задумчиво, спускаясь на самый нижний ярус, – где-то тут Иисус сказал бедному паралитику, лежащему тридцать восемь лет: что же ты не спускаешься в воду, когда туда сходит ангел? А тот: да я бы и рад, а только кто-то всегда раньше меня успевает…» – «Да-да! – засмеялась Богомила. – Возьми свою постель и ходи!» Она ткнула палочкой, что вертела в руках, ему в грудь, и он поднял руки: «Все, сдаюсь! Беру свою постель и хожу! А ты неплохо знаешь евангелие…» – «Были учителя, – поскучнела она лицом, отвернулась. – Идем наверх?»

Догнали всех, вышли за ворота, к Гефсимании. Там их встречала помпезная «Церковь всех наций», с камнем, где Иисус молился перед арестом. Он погладил молчаливый камень, вышел из сумеречного зала, вдохнул свежего воздуха. Вечные темы – вот что привлекает сюда людей, подумал он. Не только поиск чудес и откровений, но и вечные темы. Предательство, оставленность, одиночество, страдание… Все мы проходим через это и всем нам хочется какого-то эталона. Чтобы сравнить. Чтобы хоть так переложить их на кого-то еще.

Шли мимо старого кладбища, где до сих пор хоронили тех, кто мог себе это позволить («Иосиф Кобзон, по сплетням таблоидов, купил себе здесь участочек за три миллиона долларов» – услышал он Инну), часть оскверненных в последнюю интифаду могил до сих пор восстанавливали, потом пошло старое кладбище с гробницей Авессалома, сына Давида («Между нами, археологи говорят, что этому склепу немного меньше лет, чем приписывается»), где-то тут же были гробницы пророков Аггея, Малахии и Захарии. Наверху, над частью кладбища, нависал арабский квартал. («Во время интифады Аль-Акса, в двухтысячном, тут был грандиозный погром. Потом плиты с этого кладбища собирали чуть ли не со всего Иерусалима, арабы мостили ими дворы…»)

Прошли в еврейскую часть Старого города, разделились на два ручейка – женский и мужской, текущие через рамки металлодетектора. Он выгреб из кармана всю мелочь, снял часы, положил телефон, прошел мимо неулыбчивого то ли полицейского, то ли военного. На площади перед Стеной Плача соединились, правда, ненадолго. Инна говорила об истории Стены, махала рукой наверх, где спрятался купол мечети, занимавшей место разрушенного иерусалимского храма, он не особо слушал, это были вещи ему известные. Словил волну Инниного рассказа только когда она сказала, чтобы они были осторожны в выборе просьб: «Можете относиться к этому как хотите, но считается, что это такое особое место, где Бог слышит наше сердце». И рассказала им классическую историю про женщину, пожелавшую чаще видеть внучку, а через некоторое время – раз! – и ее дочка умерла, пришлось забрать внучку к себе, теперь видит ее каждый день. Он ухмыльнулся, кивая зачётной байке-страшилке, сам такие же рассказывает у себя в походах, Инна пожала плечами и развела руки в стороны, мол, за что купила… «Я не пойду, – сказал Алексей просто. – Вы идите, а я здесь погуляю». – «Я тоже, – сказала Инна. – Находилась уже».

Стена тоже делилась на «женскую» и «мужскую», он махнул рукой Регине и Богомиле и пошел в свою сторону. Шел и думал: неужели он и тут купится на возможность чуда? Ха, как смешно! Вокруг него бурлили водовороты молитвенной жизни, какой-то, явно с похмелюги, молодой еврей неортодоксальной наружности, в светлых пиджаке и шляпе, хрипло и надрывно пел под гармонику, закатывая глаза, вокруг него хлопала толпа, ближе к стене раскачивались в молитвах уже классические хасиды – шляпы, пейсы, молитвенные платки…

Он подходил к стене, и его саркастическая решимость падала, как столбик термометра на морозе, внутрь словно заползал страх быть услышанным, узнанным. Он вглядывался в камни, утыканные молитвенными записками, словно пытался там разглядеть горящее «текел»: «ты взвешен на весах и найден очень легким», но камни были серыми, неровными и молчаливыми. Он закрыл глаза, тронул поверхность стены, как и до этого трогал стены, камни, колонны. Молитва вдруг всплыла в его сознании спонтанно, будто поднялась откуда-то снизу: «Да будет воля Твоя…» Как удобно, подумал он, как благочестиво-то! А что там, в твоем сердце на самом деле? Что прячет оно даже от тебя? Он снова вспомнил «Пикник на обочине», усмехнулся с закрытыми глазами, продолжая гладить стену. «Стена исполнения желаний»! Стругацким бы понравилось. Но снизу все шла и шла эта фраза, как мантра: «Да будет воля Твоя, да будет воля Твоя, да бу…»

Он развернулся и пошел влево, в арочный проход, где стена исчезала под крышей синагоги и книжного хранилища. Там тоже шумели, читали, раскачивались, кто-то громко проповедовал, с верхнего яруса, с балкона кидали маленькие конфеты, которые собирала детвора. Он дошел до конца, стукнул в