Черная-черная простыня - Дмитрий Емец

– Нет, не ты! Мы вместе пошли ее возвращать, только потом я поняла, что этого делать не надо, а ты не понял.

– А ну, тихо! Хватит спорить! И без вас все в ушах жужжит, а вы еще: я – не я... Тьфу! – Мокренко, как скала, навис над ними. Его пухлая физиономия была перекошена.

Хитров почувствовал, что Петьке страшно, нервы у него на пределе и он лезет в бутылку.

– Хорошо, Петенька, мы не будем спорить. Только отойди, пожалуйста, и не загораживай нам лампочку, – проворковала Анька.

– Что? – взвился Петька. – Да я...

В этот миг дверца шкафа неожиданно затряслась. Внутри что-то застучало, запрыгало. Анька вскрикнула:

– Кто у тебя там?

– Не знаю, – сказал Филька, не отрывая взгляда от дверцы.

Звуки в шкафу не прекращались – они не были грозными или очень сильными, но зато настойчивыми. Кто-то или что-то определенно требовало, чтобы дверцу открыли.

– Надо открыть, – наконец решился Хитров. – Петька, бери клюшку! Мало ли что...

– А ты?

– Я гантель возьму... Раз, два, три...

Филька дернул дверцу. Соляные фигурки раскачивались и быстро перемещались по полке, скользя, точно по льду. Их прозрачные зубы щелкали, а руки, тонкие, точно нити, то вскидывались над головой, то в мучительной мольбе протягивались вперед.

– Ну все! С меня хватит! Сейчас я их!.. – Петька размахнулся клюшкой.

– Ты что... Что делаешь? Больной? Ты что, забыл, кто это? – Хитров повис у него на руке.

– Они рабы черной простыни, вот они кто... – буркнул Петька, но клюшку все же выпустил и отошел в сторону.

– Смотри, у тебя тут тушь какая-то стояла, они ее разлили и теперь будто пишут, – сказала Анька, внимательно наблюдая за странным перемещением фигурок.

Когда фигурки прекратили свой загадочный танец и вновь замерли, то стала видна надпись, темными разводами отблескивающая на полке. Следы туши гласили:

«МЕРТВЫЙ ПАЛАЧ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ВЫ ПРИШЛИ НА КЛАДБИЩЕ И ЖДАЛИ ЕГО У МОГИЛЫ!»

– Ну уж нет! Не пойдем! Надо ему – сам заявится! – возмущенно воскликнула Анька.

Обе фигурки – рабы черной простыни, как назвал их Петька, – скорчились от ужаса.

– Он придет. Знаю, что придет, – тихо сказал Филька.

В томительном ожидании прошло несколько часов. Под конец они уже не ждали, а просто сидели на диване, то ненадолго засыпая, то поднимая головы и тоскливо оглядывая комнату. Анька дремала. Ее голова лежала у Фильки на плече. Изредка она начинала сползать, и тогда Иванова просыпалась и спрашивала пугливо: «Уже?»

– Нет еще, спи, – отвечал Филька.

– Смотрите! Что это там? Никак не пойму! – вдруг охрипшим голосом крикнул Мокренко.

Он стоял у окна и, прижавшись к нему лбом, с ужасом разглядывал что-то. Филька бросился к нему.

Над крышами ближайших домов, там, где ослепительной монетой висела луна, появилось черное пятно. С каждым мгновением оно становилось все больше, все шире. Вскоре понятно стало, что это что-то длинное, узкое, вытянутое параллельно земле. На длинном же и темном топорщилось нечто – прямое, неподвижное. Больше всего это походило на ковер-самолет. Однако чем ближе неизвестный предмет подлетал к дому, тем яснее становилось, что это не ковер-самолет.

– Это... это... – Голос у Петьки дрогнул.

– Черная простыня, а на ней сидит мертвый палач, – сказал Филька.

Он отпрыгнул от окна и рывком задернул шторы.

– К... к кому он л-летит? – заикаясь, спросил Петька.

Иванова и Хитров молча уставились на него. Ответ на этот вопрос был так очевиден, что только Петька с его привычкой к выспрашиванию об очевидном мог задать его.

Притаившись у окна, они ждали. Филька сжимал гантель, Петька – клюшку. Однако это оружие служило им скорее для самоуспокоения. Едва ли им можно было остановить того, кто мертв уже сто лет...

– А я надеялась, он не прилетит... Думала, а вдруг... – одними губами прошептала Анька.

– Ну все! Спорю – тебя он сожрет первую! – сказал Мокренко.

– Скорее от тебя живого места не останется, – автоматически откликнулась Иванова.

Эта дурацкая перепалка напомнила Фильке анекдот про двух червяков на дороге, споривших, кого прежде раздавят.

– Тихо! Он рядом! – прошептала Филька.

Черная неподвижная тень скользнула за окном, отделенная лишь занавеской и стеклом. Красноглазый палач на простыне летел вдоль дома. Изредка он приподнимал ладонь – и простыня бесшумно замирала.

Перед занавеской Филькиной комнаты простыня, дрогнув, застыла в воздухе. Ребята увидели длинную колеблющуюся тень от узких плеч мертвеца и его тонких рук. Одутловатое лицо палача было обращено к ним, а огненные глаза, казалось, прожигали штору насквозь.

Так продолжалось около минуты – и за все это время ни один мускул не дрогнул на застывшем лице палача. Наконец он чуть двинул подбородком – и простыня, сорвавшись с места, заскользила вдоль дома.

– Не нашел! – обрадованно прошептал Филька, отрываясь от дырки в шторе.

Но в этот миг простыня круто развернулась в воздухе, на миг показав свой черный низ, а затем стремительно спикировала к балкону. Через мгновение палач уже стоял на нем, а простыня, подобно плащу, обвивала его плечи.

– Вот мы и встретились! Скоро ржавая кровь потечет в ваших жилах! – пробулькал палач.

Бледная, покрытая зелеными пятнами рука прошла сквозь балконное стекло, даже не разбив его, и сорвала штору. С глухим ударом упал металлический карниз...

Ребята прижались к стене. Случайно Мокренко нажал затылком на выключатель – свет было вспыхнул, но в следующий миг лампочка лопнула. Одновременно с этим погасло и электричество в нескольких соседних домах. Лишь слабый лунный свет пробивался снаружи, очерчивая окно, и в этом синеватом свете отчетливо виден был стоящий на балконе силуэт палача, завернутого в черную простыню.

Раздувшееся лицо палача прижалось к самому стеклу. Его мелкие изъеденные зубы скользили во рту подобно двум встречным лезвиям бензопилы.

Синяя ладонь снова проникла через стекло в комнату и нажала на ручку. Балконная дверь с треском распахнулась, впустив с улицы ледяной сквозняк. Костистая нога шагнула в комнату.

Красноглазый палач расхохотался. Его сухой палец, протянувшись, нацелился точно в грудь Фильке.

– Ты будешь первым! – пробулькал мертвец. – Подойди ко мне сам – ржавая кровь потечет по твоим жилам. Ты будешь бессмертным... мертвым и бессмертным. Ибо тот, кто не изведал еще смерти, не может ничего знать и о бессмертии!

– Я не хочу! Нет! – крикнул Филька, но мертвец не слушал его.

– Разумеется, днем в гробу холодно и сыро, но зато ночь вся будет твоя – и, встав из могилы, ты сможешь разрывать зубами всех, кого встретишь! Для тебя будет неважно, кто это – бывший одноклассник или родной брат, все станут для тебя равны. Все станут твоей добычей, – продолжал палач.

– Нет, не все!

– Все, поверь, все... Второй я укушу тебя! И с тобой случится то же самое... – Палец мертвеца указал на Аньку.

Петька Мокренко слегка воспрянул духом, соображая, что раз он не будет первым или вторым, то, возможно, очередь до него вообще не дойдет.

– А вот это ты напрасно, толстячок. В гробу я слегка исхудал, да и мои новые слуги захотят есть... – Палач с ухмылкой кивнул на Фильку с Анькой. – Так что не волнуйся. Ни одной твоей косточки не пропадет напрасно. Все поглощенные тобой бутерброды пойдут в дело...

Петька задрожал.

– Как мне тошно было лежать в гробу все эти сто лет. Я хотел убивать, я выходил из могилы, но ничего не мог. Мои руки проходили сквозь тела тех, кого я хотел схватить, а зубы смыкались на пустом месте. Люди же даже не замечали, что я нападаю на них, и продолжали идти как ни в чем не бывало... Если бы не черная простыня, которую ты достал из могилы и после вернул мне... Ну все, хватит болтать!

Черная простыня хищно затрепетала за спиной палача, вздыбившись подобно мрачному крылу. Его руки, удлиняясь, устремились к ребятам. Но тут в самый последний миг в памяти Фильки вдруг что-то всплыло.

– Надо перекреститься! – крикнул он. – С нами крестная сила!

Услышав ненавистное слово, палач отпрянул. Его ладони замерли в воздухе. Этой короткой заминки оказалось достаточно, чтобы Филька осенил себя крестным знамением. За ним перекрестилась Анька, а перепуганный Мокренко, никогда прежде в жизни не крестившийся, не смог правильно сложить пальцы и перекрестился с левого плеча, не осенив крестом правое.

Палач, зарычав, прикрыл ладонью глаза, словно спасаясь от яркого света.

– Других не вижу! Тебя вижу! – заревел он и прыгнул на Петьку. Но еще раньше Филька сбил неуклюжего толстяка с ног и, схватив его руку, положил на него правильный крест.

Теперь палач не видел всех троих и лишь рыскал по комнате, вытягивая руки и стремясь нашарить ребят вслепую.

– Смываемся! – шепнул Филька.

Они рванулись было к дверям, но палач энергично мотнул головой, едва не отвалившейся от такого движения, и тотчас две склизкие гробовые доски легли поперек двери. Еще один кивок палача – и громадные гвозди с треском вонзились в доски.