Славянская спарта - Евгений Марков

Черногорцы, давно уже зорко глядящіе на крѣпкостѣнный Которъ и чудную бухту его съ высоты своихъ заоблачныхъ утесовъ, имѣютъ, однако же, совсѣмъ другія мнѣнія и насчетъ священныхъ правъ на Которъ габсбургской монархіи, и насчетъ наливаемыхъ ею благъ, и даже насчетъ неприступности и непобѣдимости ея здѣшнихъ твердынь. Черногорцы искренно считаютъ Котбръ природною пристанью Черной-Горы и ея законною собственностью. Хотя, благодаря Россіи, Черногорія, до сихъ поръ запертая со всѣхъ сторонъ чужими землями и совершенно отрѣзанная отъ моря, получила теперь въ свое владѣніе два морскихъ порта — Дулъциньо и Антивари, посредствомъ которыхъ она можетъ, наконецъ, свободно сообщаться съ остальнымъ міромъ, не завися отъ доброй воли своей враждебной и опасной сосѣдки Австріи, но все-таки, и по близости своей, и по удобству, и по торговому значенію, теперешніе черногорскіе порты не могутъ идти въ сравненіе съ великолѣпнымъ рейдомъ Которской бухты.

Которъ и всю Бокку черногорцы считаютъ своею не потому только, что въ средніе вѣка маленькая которская республика была долгое время подъ покровительствомъ Сербіи, какъ бы младшимъ братомъ ея, пока она, по разрушеніи сербскаго царства, не перешла, въ XV столѣтіи, подъ такое же покровительство могущественной сосѣдки своей Венеціи. Помимо этого, Которъ съ своею бухтою былъ еще въ очень недавнее время (въ 1806 году) отвоеванъ у французовъ мечомъ и кровью черногорцевъ въ союзѣ съ русскими, а потомъ, когда по тильзитскому миру русскіе уступили Которъ Наполеону, черногорцы уже сами, безъ помощи русскихъ, еще разъ отняли, въ 1813 г., у французовъ чуть не всю Бокку-Которскую. Ихъ князь-поэтъ, владыка Петръ Нѣгошъ, или Петръ I, котораго черногорцы называютъ не иначе, какъ «Святопочившій Петръ» — поселился-было въ «своемъ» Которѣ, и когда новая несправедливость дипломатовъ передала на вѣнскомъ конгрессѣ эту законную боевую добычу черногорскихъ орловъ, не спрашивая ихъ и даже не предупреждая, невѣдомо за какія услуги, во власть Австріи, которая не пожертвовала для этого ни однимъ солдатомъ, ни однимъ гульденомъ денегъ, то храбрый владыка и юнаки его стали-было стѣною на защиту необходимаго имъ морского порта, и отказались впускать въ эти естественныя укрѣпленныя ворота своей горной родины — историческихъ враговъ славянства — австрійцевъ. Только настоятельные совѣты русскаго двора вынудили глубоко огорченныхъ черногорцевъ опустить свои побѣдоносные ятаганы и уйти, скрѣпи сердце, опять далеко отъ моря, въ свои безплодныя горы, оставивъ милый имъ Которъ и родныхъ имъ по крови, вѣрѣ и рѣчи бокезцевъ на произволъ нѣмецкихъ пришельцевъ… Этой обиды и этой неправды черногорцы не могутъ забыть до сихъ поръ.

Не забыли ихъ и сами бокезы, — изъ которыхъ огромное большинство православные, — горячо сочувствуютъ черногорцамъ, и говорятъ, по крайней мѣрѣ, въ деревняхъ тѣмъ se языкомъ черногорцевъ и сербовъ, хотя и съ небольшою примѣсью итальянскихъ словъ. Только въ городахъ, подъ многолѣтнимъ католическимъ вліяніемъ Венеціи на нихъ, и черезъ постоянныя торговыя сношенія съ Италіей, утвердилась на ряду съ родною славянскою и чуждая итальянская рѣчь.

IV

Подъемъ на Черную-Гору

Услужливый вѣнецъ любезно помогъ намъ и въ предстоявшей поѣздкѣ въ Цетинье. Онъ привелъ намъ въ отель просторную коляску парою, нанятую имъ за девять австрійскихъ гульденовъ до самаго Цетинье, что мнѣ показалось очень милостиво, если принять во вниманіе, на какія сказочныя кручи мы должны были подниматься вмѣстѣ съ своимъ багажомъ. Впрочемъ, мы разочли, что путешествовать по дебрямъ Черногоріи съ сундуками и большими чемоданами было бы уже слишкомъ по-русски и слишкомъ по-барски, а потому рѣшились оставить весь тяжелый свой грузъ въ Которѣ у хозяина гостинницы, захвативъ съ собою въ коляску только самое необходимое.

Встали въ 4 часа утра, напились кофе съ молокомъ въ кофейнѣ сада на набережной, гдѣ въ этотъ ранній часъ все уже было готово, и въ пять тронулись въ путь. Надо отдать честь австрійцамъ, — они провели вездѣ въ своихъ горныхъ владѣніяхъ отличныя шоссированныя дороги. Конечно, они провели ихъ для своихъ пушекъ и кавалерійскихъ отрядовъ, а не для удобства туристовъ, которыхъ здѣсь почти не бываетъ, и не для выгодъ мѣстной торговли, которая едва ли окупила бы такія крупныя затраты своими ничтожными оборотами. Сначала дорога идетъ легкими изволоками, кидая длинныя петли то впередъ, то назадъ, я крутясь около однѣхъ и тѣхъ же возвышенностей, такъ что кажется, будто мы все вертимся на одномъ и томъ же мѣстѣ, словно бѣлка въ своемъ колесѣ. Сады фигъ, орѣховъ, айланта провожаютъ нѣкоторое время эту дорогу, но она скоро совсѣмъ вылѣзаетъ изъ ущелья и начинаетъ лѣпиться по ребрамъ горъ. Кучеръ нашъ Божо, черногорецъ, давно переселившійся въ Каттаро и совсѣмъ обратившійся въ австрійца, такъ что изрядно теперь болтаетъ по-нѣмецки, покивалъ намъ снизу на рѣзкіе и смѣлые зигзаги, которыми словно разлинеена до самой макушки своей стоявшая надъ нашими головами подоблачная сѣрая стѣна; но мы вѣрить не хотѣли, чтобы дѣйствительно можно было подниматься въ экипажѣ на эту отвѣсную стѣну, загородившую собою полъ-неба. А между тѣмъ это несомнѣнно была предстоявшая намъ дорога, которая искусно одолѣла недоступныя горныя кручи своими безчисленными изворотами, прорѣзанными по груди горы и казавшимися намъ издали и снизу какими-то ступенями титановъ, поднимающимися на самое небо… Пока еще прохладно въ горахъ, на водахъ залива еще неподвижно лежатъ тѣни ночи, и только-что отошедшій отъ пристани пароходъ бороздитъ его своею пѣнистою чертою, словно остріе алмаза темнозеленое стекло… Вотъ мы и на перевалѣ св. Троицы. Неожиданно выросъ сбоку насъ и надъ головами нашими австрійскій фортъ св. Троицы. Пушки наведены на бухту, на море, ружейныя бойницы — прямо на дорогу. Немного ниже форта обильный фонтанъ, обсыпанный кругомъ черногорками водоносицами. Черногорецъ здѣсь вообще обычный поденный рабочій. Черногорскія женщины одѣваются очень траурно: черныя юбки, черные фартуки, на головѣ — свернутые по-сицилійски, черные платки, на ногахъ — бѣлые чулки, да на плечахъ бѣлая чуня — въ родѣ бешмета, закрывающая только спину; словомъ, одно только черное да бѣлое. Женщины эти терпѣливо набираютъ воду въ большіе плоскіе бочонки и тащатъ ихъ потомъ версты за двѣ на крутую гору Вермачь, въ новостроящуюся тамъ крѣпость, которая отлично видна намъ отсюда, и которая — вмѣстѣ съ существующими уже на Вермачѣ двумя баттареями — должна представить, по расчетамъ австрійцевъ, неодолимую твердыню для защиты береговъ отъ непріятельскихъ кораблей и для отпора черногорцамъ въ случаѣ ихъ попытки овладѣть Боккою Которской.

Отъ форта св. Троицы дорога перебѣгаетъ совсѣмъ на другую сторону горы, и мы вдругъ очутились на узкомъ горномъ карнизѣ, у ногъ котораго проваливалась глубоко внизу просторная прибрежная равнина, покрытая кукурузниками и оливковыми деревьями.

— Это Крстольское поле! — сообщилъ намъ говорливый Божо. — Оно тянется на пять часовъ пути отъ моря. А вонъ та мощеная дорога, что бѣлѣется по серединѣ, ведетъ въ Будву, въ другому берегу моря…

На Крстольскомъ полѣ въ прежнее время битва страшная была у бокезовъ съ французами; 3.000 черногорцевъ помогали тогда бокезамъ. Много тутъ народу полегло, и французовъ, и бокезовъ, а ужъ особенно французовъ. Ну, да у нихъ сила большая была, — забрали они и крѣпость Которскую, и всю Бокку, потому что въ Боккѣ почти и людей тогда совсѣмъ не осталось, — всѣхъ перебили. Церковь, что въ крѣпости, въ пороховой магазинъ обратили французы, святыхъ повыкинули. Богъ сейчасъ se и наказалъ ихъ: стали они по ночамъ неизвѣстно отчего умирать. Вотъ майоръ, начальникъ ихній, и пошелъ самъ ночью крѣпость караулить, чтобы узнать, отчего это войско его умираетъ. Божія Матерь явилась ему и объявила, что это она французовъ убиваетъ, и чтобы они на другой же день убирались вонъ. Проснулся майоръ, а ужъ онъ — вмѣсто крѣпости — внизу лежитъ. Ну, онъ тутъ же всѣмъ своимъ уходить приказалъ. Сколько оружія, припасовъ въ крѣпости бросили! Народъ бокезскій собрался опять, выгналъ французовъ изо всѣхъ своихъ мѣстъ.

— Не отъ однихъ французовъ, я думаю, и отъ австрійцевъ порядочно доставалось бокезцамъ? — замѣтилъ я.

— Не отъ австрійцевъ, а отъ венгерцевъ! — тономъ непоколебимаго убѣжденія объяснилъ мнѣ Ббжо. — Венгерцы стали насильно брать бокезцевъ въ военную службу, а Бокка никогда не была ни завоевана, ни куплена австрійскимъ императоромъ, а по добровольному договору подъ него Отдалась, и договоръ былъ — въ службѣ не принуждать; вотъ оттого и возставали бокезцы два раза — въ 69 и въ 82 году. Императоръ не хотѣлъ брать ихъ въ солдаты, а венгерцы хотѣли. Іовановичъ въ 69-мъ году съ 30.000 въ Бокку пришелъ, а ушелъ назадъ всего съ 5-ю! Много битвъ было съ нимъ, даже въ самой крѣпости которской, да и въ другихъ крѣпостяхъ, хоть бы ротъ въ Гораздѣ, гдѣ мы сейчасъ будемъ…