Случай на постоялом дворе - Сергей Дмитриевич Юров

Да, конечно, тут саженях в двухстах имеется березовая рощица с вкраплениями елок и осины. Астреин когда-то купил ее для своих нужд и купил задешево, отдал за нее что-то около пятнадцати рублей серебром. Попробовать собрать в ней хворост и разжечь небольшой костер? Нет, греясь у него, можно стать отличной мишенью для Синего и его дружков, если те задумают провести вылазку. А они ее рано или поздно обязательно проведут… Они решили его уничтожить и сделают это, если он позволит себе расслабиться.

Он должен выкарабкаться из этой переделки. Должен! Но как?.. Смело подойти к избе и вызвать на бой разбойников, будет в высшей мере глупо. Один пистолет против трех или более – убийственно не равные шансы. Митрофан не поможет, он лежит на печи в бреду, объятый злой горячкой. Если эти подонки его уже не прикончили… Ждать приезда путников не имело смысла, вряд ли кто в такой буран найдет сюда дорогу. Десять раз околеешь в эту чертову стужу и не увидишь никакого экипажа! Остается одно – искать помощи на стороне. Пешим ходом. Варяга из конюшни не вывести, он под надежным пудовым замком. Куда же идти? Ответ прост: в ближайшее селение, на хутор Ханыкова. Сколько до него отсюда? Верст пять, не более. Достаточно близко, если б светило летнее солнышко, а зимой, с поврежденной ногой да в разыгравшийся буран это расстояние увеличится вдвое. Но делать нечего. Добраться до него с Божьей помощью, собрать мужиков и устроить поганым ублюдкам, укрывшимся в избе постоялого двора, веселую жизнь! Надо только держаться грунтовой дороги, тянущейся по полям в сторону хутора. Ни в коем случае не сбиться с нее, не затеряться в сумерках на снежных просторах…

Приняв решение, Хитрово-Квашнин положил пистолет в карман шинели, вогнал голову в плечи и, опираясь на трость, зашагал от ворот в юго-западном направлении. Преодолев по колено в снегу отлогий распадок, он вскоре вышел на полевую дорогу. Набрел на нее по наитию, в метельной поземке ее практически не было видно. С облегчением вздохнул и перекрестился – первая часть задачи решена! Прекрасно, вперед, к намеченной цели!

Держась узкой дорожной полосы, он стал идти значительно быстрее. Приободряло то, что хромоты, практически, не наблюдалось. Но это было только начало пути. Через некоторое время скорость продвижения упала, простреленная в Отечественную войну правая нога дала о себе знать со всей беспощадностью. Черт! Кажется, и есть силы, но эта жгучая, отдающая в самые мозги, боль!..

Спустя полчаса одинокий ходок в бушующем снежном море представлял собой жалкое зрелище. С трудом переставляя ноги, с инеем на ресницах и ледяной коркой на усах и бакенбардах, похожий на ожившее заиндевелое чучело, он, казалось, не шел под напором стихии, а топтался на месте. Печальный его вид говорил о том, что какая бы ни была у него цель, она никогда не будет достигнута. Но, тем не менее, шаг за шагом он двигался дальше. Опираясь едва ли не всем телом на трость, сильно прихрамывая, шел только потому, что имел сильный характер, непреодолимую волю.

Метель умерила свой пыл, ее свист стихал, становился глуше. Что это? Буран на исходе или это только затишье?

По ходу движения, основательно продрогнув, находясь в каком-то отупении, он увидел, как наяву, мать и отца. Матушка улыбалась своей благословенной улыбкой и называла его своим любимцем, своим ненаглядным сыночком. Отец тоже дарил улыбку, но скупо, как будто боялся осуждения со стороны в слабохарактерной мягкотелости. Вот уж чего не было в нем, так не было! Израненный турецкими саблями, простреленный насквозь пулями, свое дитя он воспитал в надлежащей строгости, не перебарщивая с ней, но и не давая потачки… А вот и бабушка, Софья Федоровна… Милая, моя милая старушка… Как ты любила своего внучка, как баловала его, как укладывала его спать и ходила вокруг него на цыпочках! Как шикала на деда, если он вдруг кашлял или брался бранить провинившегося слугу! А какое вкусное у тебя было малиновое варенье! А сдобные пироги, а ватрушки!.. Но что-то с ней не то… Почему бабушка так плачет, даже не плачет, а как бы подвывает… Погоди!..

Хитрово-Квашнин замер на месте и, выпрямившись во весь свой высокий рост, прислушался. Через секунду тихий свист метели прорезал отдаленный вой. Сердце путника сжал страх. Волки!.. Он повертел головой, ища хоть какое-либо укрытие, но везде расстилалось снежное море. Возобновить движение?.. Зачем? Какой в том смысл?..

Вой оглашал округу, становясь все ближе и ближе. В нем явственно слышалась угроза.

Оставаясь на месте, дворянин вытащил пистолет и зажал в правой руке. Первобытный, передающийся из поколения в поколение страх перед волками по-прежнему давил сердце, но безвыходное положение прояснило разум до четкой ясности. Последний бой штабс-ротмистра Хитрово-Квашнина?.. Похоже, что именно так. Ему, застигнутому врасплох на запорошенной полевой дороге, не выкрутиться. Что ж, коли все ясно, если это конец, то он дорого продаст свою жизнь. Не один хищник найдет здесь смерть, прежде чем отлетит к Богу его душа! Он задаст жару этим голодным тварям!..

В какой-то миг обильного снегопада, в стороне от дороги, саженях в пятидесяти от нее, вдруг замаячили очертания большого дерева. Это же дуб, тот самый дуб! Боже!..

Во времена службы капитаном-исправником Хитрово-Квашнин, если оказывался в этих местах, всегда уделял внимание столетнему великану. Могучий ствол и широко раскинувшиеся крепкие ветви невольно бросались в глаза. Вот как оно бывает: смотришь порой мимоходом на что-то, не подозревая ни о чем, а это что-то, в конечном счете, так задевает твою судьбу, что захватывает дух!.. Если я доберусь до него, то есть шансы на спасение, есть… Давай, штабс-ротмистр, беги! Беги, что есть сил!..

И он побежал, насколько позволяла это делать раненная нога. Стоная, кусая до крови нижнюю губу, он спешил к спасительному дубу под уже близкий, отчетливый волчий вой. Ледяной воздух обжигал горло, острыми иглами проникал в легкие. Наплевать! Он продолжал рваться вперед.

До дерева оставалось не более двадцати саженей, когда он увидел стаю. Сквозь снежную мглу проступили силуэты семи взрослых особей, мчавшихся по его следу. Завидев добычу, тут же, не сбавляя скорости, стая разбилась на две почти равные группы. Вожак, косматый черно-серый зверюга, как и положено, был впереди. Из его оскаленной пасти с грозными клыками вырывалось прерывистое дыхание с клубами пара. Он был настолько худ, что и при сумеречном свете вечера под его шкурой просматривались ребра. Светло-серый волк со шрамом по всему лбу, готовый в