Нечистая сила - С. Максимов

Изо всех этих рассказов видно лишь одно, что образ кикиморы, как жильца в избах, начал обезличиваться. Народ считает кикимору, то за самого домового, то за его жену (за каковую, между прочим, признают ее в ярославском Пошехонье, и в Вятской стороне), а в Сибири водится еще и лесная кикимора — лешачиха.[20] Мало того, до сих пор не установилось понятия, к какому полу принадлежит этот дух.

Определеннее думают там, где этого проказника поселяют в курятниках, в тех углах хлевов, где садятся на насест куры. Здесь занятие кикимор прямое, и сама работа виднее. Если куры от хуДого корма сами у себя выщипывают все перья, то обвиняют кикимору. Чтобы не вредила она, вешают под куриной нашестью лоскутья кумача или горлышко от разбитого глиняного умывальника, или отыскивают самого «куричьего бога». Это камень, нередко попадающийся в полях, с природной сквозной дырой. Его и прикрепляют на лыке к жерди, на которой садятся куры. Только при таких условиях не нападает на кур «вертун» (когда они кружатся, как угорелые, и падают околевшими).

В вологодских лесах (напр. в отдаленной части Никольск у.) за кикиморой числятся и добрые свойства. Умелым и старательным хозяйкам она даже покровительствует: убаюкивает по ночам маленьких ребят, невидимо перемывает кринки и оказывает разные другие услуги по хозяйству, так что при ее содействии и тесто хорошо взойдет, и пироги будут хорошо выпечены и пр. Наоборот, ленивых баб кикимора ненавидит: она щекочет малых ребят так, что те целые ночи ревут благим матом, пугает подростков, высовывая свою голову с блестящими, навыкате глазами и с козьими рожками, и вообще всячески вредит. Так что нерадивой бабе, у которой не спорится дело, остается одно средство: бежать в лес, отыскать папоротник, выкопать его горький корень, настоять на воде и перемыть все горшки и кринки — кикимора очень любит папоротник и за такое угождение может оставить в покое.

Но единственно верным и вполне могущественным средством против этой нечисти служит святой крест. Не возьмет чужой прялки кикимора, не рас-клокочет на ней кудели, не спутает ниток у пряхи, и не оборвет начатого плетения у кружевниц, если они с молитвой положили на место и прялки с веретенами, и кутузы с коклюхами.

На Сяможенских полях (Вологод. 176., Кадников. у.) в летнее время особая кикимора сторожит гороховища. Она ходит по ним, держа в руках каленую добела железную сковороду огромных размеров. Кого поймает на чужом поле, того и изжарит.

Мифы о кикиморе принадлежат к числу наименее характерных, и народная фантазия, отличающаяся таким богатством красок, в данном случае не отлилась в определенную форму и не создала законченного образа.[21] Это можно видеть уже из того, что имя кикиморы, сделавшееся бранным словом, употребляется в самых разнообразных случаях и по самым разнообразным поводам. Кикиморой охотно зовут и нелюдимого домоседа, и женщину, которая очень прилежно занимается пряжей. Имя шишиморы свободно пристегивается ко всякому плуту и обманщику (курянами), ко всякому невзрачному по виду человеку (смолянами и калужанами), к скряге и голышу (тверичами), прилежному, но кропотливому рабочему (костромичами), переносчику вестей и наушнику в старинном смысле слова, когда «шиши» были лазутчиками и соглядатаями, и когда «для шишиморства» (как писали в актах) давались (как напр., при Шуйских), сверх окладов, поместья за услуги, оказанные шпионством.

VII. ЛЕШИЙ

«Стоят леса темные от земли и до неба», — поют слепые старцы по ярмаркам, восхваляя подвиги могучих русских богатырей, и борьбу их с силами природы. И в самом деле: неодолимой плотной стеной кажутся синеющие вдали, роскошные хвойные леса, нет через них ни прохода, ни проезда. Только птицам под стать и под силу трущобы еловых и сосновых боров, эти темные «сюземы» или «раменья», как их зовут на севере. А человеку, если и удастся сюда войти, то не удастся выйти. В этой части останавливаются и глохнут даже огненные моря лесных пожаров. Сюземы тем уже страшны, что здесь на каждом шагу, рядом с молодой жизнью свежих порослей, стоят тут же деревья, приговоренные к смерти, и валяются уже окончательно сгнившие и покрытые, как гробовой доской, моховым покровом. Но еще страшнее сюземы тем, что в них господствует вечный мрак и постоянная влажная прохлада среди жаркого лета. Всякое движение здесь, кажется, замерло; всякий крик пугает до дрожи и мурашек в теле. Колеблемые ветром древесные стволы трутся один о другой и скрипят с такой силой, что вызывают у наблюдателя острую, ноющую боль под сердцем. Здесь чувство тягостного одиночества и непобедимого ужаса постигает всякого, какие бы усилия он над собой ни делал. Здесь всякий ужасается своего ничтожества и бессилия. Здесь родилась мрачная безнадежная вера дикарей и сложилась в форму шаманства со злыми, немилостивыми богами. В этих трущобах поселяется и издревле живет тот черт, с которым до сих пор еще не может разлучиться напуганное воображение русского православного люда. Среди деревьев с нависшими лишаями, украшающими их наподобие бород, в народных сказках и в религиозном культе первобытных племен, издревле помещены жилища богов и лесных духов. В еловых лесах, предпочтительно перед сосновыми, селится и леший, или, как называют его также, лесовик, лешак.[22] В этих лесах наиболее чувствуется живой трепет, и леший является его олицетворенным представителем.

В ярославском Пошехонье лешего называют даже просто «мужичок», а в вологодском полесовье лешему даны даже приметы: красный кушак, левая пола кафтана обыкновенно запахнута за правую, а не наоборот, как все носят. Обувь перепутана: правый лапоть надет на левую ногу, левый — на правую. Глаза у лешего зеленые и горят, как угли. Как бы он тщательно ни скрывал своего нечистого происхождения, ему не удается это сделать, если посмотреть на него через правое ухо лошади.

Леший отличается от прочих духов особыми свойствами, присущими ему одному: если он идет лесом, то ростом равняется с самыми высокими деревьями. Но в то же время он обладает способностью и умаляться. Так, выходя для прогулок, забав и шуток на лесные опушки, он ходит там (когда ему предстоит в том нужда) малой былинкой, ниже травы, свободно укрываясь под любым ягодным листочком. Но на луга, собственно, он выходит редко, строго соблюдая права соседа, называемого полевиком или «полевым».

Не заходит леший и в деревни, чтобы не ссориться с домовыми и банниками, — особенно в те, где поют совсем черные петухи, живут при избах «двуглазые» собаки (с пятнами над глазами в виде вторых глаз) и трехшерстные кошки. Зато в лесу леший является полноправным и неограниченным хозяином: все звери и птицы находятся в его ведении и повинуются ему безответно. Особенно подчинены ему зайцы. Они у него на полном крепостном праве, по крайней мере, он даже имеет власть проигрывать их в карты соседнему лешему. Не освобождены от такой зависимости и беличьи стада, и если они. переселяясь несметными полчищами, и забывая всякий страх перед человеком, забегают в большие сибирские города, причем скачут по крышам, обрываются в печные трубы и прыгают даже в окна, — то дело ясное: значит, лешие целой артелью вели азартную игру, и побежденная сторона гнала проигрыш во владения счастливого соперника. По рассказам старожилов, одна из таких грандиозных игр велась в 1859 году между русскими и сибирскими лешими, причем победили русские, а продувшиеся сибиряки гнали затем из тайги свой проигрыш через Тобольск на Уральские горы, в печорскую и мезенскую тайболы. Кроме большой игры артелями, лешие охотно ведут и малую, между собой, с ближайшими соседями, и перегоняют зайцев и белок из колка в колок почти ежедневно. А то случается и так, что нагонят в эти колки зайцев и угонят мышей и т. д. У леших же в подчинении находятся и птицы и в полной зависимости от них все охотники: любимцам своим они сгоняют пернатых чуть не под самое дуло. Кого же задумают наказать за непочтение к себе, — у тех всегда осечка.

Кому удавалось видеть лешего, хотя бы и через лошадиное ухо, те рассказывают, что у него человеческий образ. Так, например, в Новгородчине видали лешего в образе распоясанного старика в белой одежде и белой большой шляпе. Олончане же настолько искусились в опознавании всей лесной нечисти, что умеют отличать настоящих леших в целых толпах их от тех «заклятых» людей, которые обречены нечистой силе в недобрый час лихим проклятьем. Леший отливает синеватым цветом, так как кровь у него синяя, а у заклятых на лицах румянец, так как живая кровь не перестает играть на их щеках. Орловский леший — пучеглазый, с густыми бровями, длинной зеленой бородой; волосы у него ниже плеч и длиннее, чем у попов. Но, впрочем, в черноземной Орловской губернии лешие стали редки, за истреблением их жилищ (т. е. лесов), а потому, за наиболее достоверными сведениями об этой нечисти, следует обращаться к жителям севера. Здесь эта нечисть сохраняется местами в неизменном старозаветном виде (напр., в Вятской и Вологодской губ.).