Васил Левский - Александр Стекольников

Устремления болгар находили горячий отзвук в России. Поэт Петр Андреевич Вяземский, друг Пушкина, услышав о выступлении русских войск, откликнулся на эту весть стихами:

С гор балканских наши братьяПростирают к нам объятьяС упованьем и мольбой.Скорби их нам не чужие:Им сочувствует РоссияИ за них готова в бой.

На помощь братьям болгарам призывала русская печать. Жители городов и селений России горячо напутствовали отправлявшихся на войну солдат.

Весенними зорями полыхал над болгарской землей 1854 год. Люди, встречаясь, спрашивали: «Ну что? Ну как там?» И вот, наконец, услышали долгожданную весть:

— Русские перешли Дунай!

Егор Ковалевский в своей книге о войне с Турцией 1853 и 1854 годов писал о том дне:

«Воины наши 12 марта вступили в Тульчу... Того же числа казаки заняли Исакчи. Христианское население городов и деревень повсюду встречало русских с восторгом, целовались, как в светлое Христово воскресенье, бедные райи, изнемогшие, замершие под вековым гнетом, пробуждались для новой жизни».

От болгарина к болгарину, с севера на юг и с востока на запад летела радостная весть. Возбужденный прибежал к матери Васил. Он только что слышал, как древний старец, уже давно не видевший белого света, простерев руки к небу, говорил окружавшим его людям:

— Идет гроза! Уже видны ее всполохи, слышны ее раскаты. Пройдет она по нашей земле благодатным дождем, омоет кровавые раны. Испепелит небесный огонь врагов наших. Вижу, люди, ясно вижу свет солнца восходящего...

Вскоре военные действия развернулись в самой Болгарии. Русские войска осадили Силистру, город и крепость на южном берегу Дуная.

«Наш лагерь, — рассказывал участник осады, молодой офицер Дунайской армии Лев Николаевич Толстой, — был расположен по ту сторону Дуная, т. е. на правом берегу, на возвышенном месте, среди превосходных садов, принадлежащих Мустафе-паше, губернатору Силистрии. Вид с этого места не только великолепен, но и для всех нас большой важности. Не говоря уже о Дунае, об его островах и берегах, из которых одни были заняты нами, другие турками, с этой высоты были видны город, крепость, мелкие форты Силистрии как на ладони».

Но перед самым штурмом осада Силистры была снята. Войскам приказано отойти на левый берег.

Отходя от Силистры, русская армия взяла с собой около пяти тысяч болгар, чтобы спасти их от' зверства турок «зверства, которому я,— писал Л. Н. Толстой, — несмотря на свою недоверчивость, должен был поверить. Как только мы оставили несколько болгарских деревень, которые раньше занимали, турки пришли туда и, исключая молодых женщин, годных для гарема, уничтожили все, что там было».

К вечеру 14 июня 1854 года под Силистрой все было кончено. Перед войсками развернулась картина, которую, как свидетельствует очевидец, никогда не забудут те, которые видели ее:

«На левом берегу Дуная широким станом расположились болгары со своим скотом и имуществом, какое успели захватить второпях. Иные хлопотали около домашнего скарба, весьма немногие готовили себе пищу, большая часть сидела кружками, приунылая. Жалко было старикам покидать родные места, родные могилы и пускаться вдаль за неизвестным будущим. Только молодые и беззаботные не унывали, радуясь, что вырвались из-под ненавистного ярма. Между ними мелькали наши солдаты: одни усердно помогали укладывать их добро, другие, усевшись у кружка, рассказывали о будущем их отечестве. Далее двигались колонны войск, там, где они оселись, раздавались песни и пылали огни.

С правого берега неслись вопли болгар, их мольбы и то унылое причитание славян, которое раздирает душу. Эти несчастные не могли перейти, потому что мост был уже снят.

На самом Дунае рубили канаты от якорей, жгли лодки. Вся картина освещалась ярким заревом горевших стогов сена и всякой ненужной рухляди, оставленной под Силистрой и зажженной, чтобы ничего не досталось неприятелю. Бивуачный шум заглушался по временам пальбой, производившейся из крепости и с наших батарей...»[14]

Гроза прошла стороной. Не пролилась она над Болгарией живительным дождем. Из грозового фронта на долю исстрадавшейся болгарской земли пришелся лишь разрушительный ураган.

В СТАРА-ЗАГОРЕ

В 1855 году хилендарский монах хаджи Василий был переведен из Карлова в Стара-Загору. Переехал с ним и Васил. Поселились они в монастырском подворье при церкви святого Димитрия.

Это был город много больше Карлова. Раскинувшийся на южных склонах Средна-горы, он царил над богатой земледельческой округой.

Древнее славянское поселение, Стара-Загора и в пору турецкого ига оставалась оплотом болгарского независимого духа. В ней не затухала искра сопротивления чужеземному захватчику. Стара-Загора горячо поддерживала каждое устремление к свободе, свету, прогрессу.

Шла она и в первых рядах великого движения за просвещение.

Турецкое иго на целые столетия задержало культурное развитие болгарского народа. На протяжении веков единственными очагами просвещения были килийные училища, рожденные в монастырских кельях [15]. Народ пребывал в нищете и невежестве. Характеризуя ту эпоху, Христо Ботев напишет: «Умственные и политические события новой истории наш народ проспал, находясь в условиях рабства, под властью гораздо худшей, более варварской, чем сама инквизиция, под политическим гнетом, неслыханным в истории какого бы то ни было народа. Мертвый лежал он под башмаком турка и монаха, когда Европа разрушала средневековое здание рабства, религии, предрассудков... Мертвый и полузабытый лежал он почти до тридцатых годов нынешнего века, когда наступила эпоха славянского возрождения и дух нового времени, новых идей повеял и в этой стране, заброшенной на юго-восток Европы».

Возрождающийся к активной политической жизни народ стремился наверстать упущенное. Просвещение становилось делом не монастырей и частных лиц, а целых болгарских общин. Сами жители городов я селений на добровольные пожертвования открывали у себя школы и содержали их, сами заботились о подборе и подготовке учителей. Остановив свой выбор на каком-либо юноше, община на свой счет отправляла его учиться. А когда он возвращался в родное село и вступал в должность учителя, то возмещал долями из жалованья затраченные на него общественные средства.

За одно лишь десятилетие к середине XIX века во всех болгарских городах и почти во всех крупных селах открылись новые школы.

Это был великий подвиг народа. Тепло и радостно отметил его в своем труде о путешествии по Болгарии в 1844—1845 годах русский ученый-славист В. И. Григорович: «Если принять во внимание недостаток пособий, равнодушие тех, которые скорее хотят быть покровителями, чем содействователями, и, наконец, совершенное отчуждение высшей власти, то учреждение болгарских училищ можно почесть достопримечательнейшим явлением в просвещении европейской Турции. В сравнении с другими, соседними племенами болгарам принадлежит заслуга, что они без постороннего содействия положили основание своему собственному образованию».