Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории - Людвиг Мизес

Опыт, с которым имеют дело науки о человеческой деятельности, всегда представляет собой сложные явления. В отношении человеческой деятельности нельзя ставить лабораторных экспериментов. Мы не имеем возможности наблюдать изменение только одного элемента при том, чтобы все остальные обстоятельства события оставались неизменными. Исторический опыт как опыт сложных явлений не предоставляет нам фактов в том значении, в каком этот термин используется в естественных науках для обозначения изолированных событий, проверяемых в экспериментах. Данные, сообщаемые историческим опытом, нельзя использовать в качестве материала для создания теорий и предсказания будущих событий. Любой исторический опыт не только открыт для различных интерпретаций, но на поверку и интерпретируется различными способами.

Поэтому постулаты позитивизма и родственных направлений метафизики иллюзорны. Науки о человеческой деятельности невозможно реформировать по примеру физики и других естественных наук. Не существует способов создания апостериорной теории человеческого поведения и общественных событий. История не может ни доказать, ни опровергнуть ни одного общего утверждения подобно тому, как естественные науки принимают или отвергают гипотезы на основе лабораторных экспериментов. В этой сфере невозможны ни экспериментальное подтверждение (верификация), ни экспериментальное опровержение (фальсификация) общих утверждений.

Сложные явления результат переплетения множества причинных цепочек не могут проверить никакую теорию. Наоборот, такие явления сами становятся понятны только через объяснение в терминах теорий, предварительно разработанных на основе других источников. В случае явлений природы объяснение события не должно противоречить теории, в достаточной степени подтвержденной экспериментами. Для исторических событий такие ограничения отсутствуют. Комментаторы имеют возможность прикрываться абсолютно произвольными объяснениями. Когда возникала необходимость что-то объяснить, разум человека без труда изобретал ad hoc* какую-нибудь мнимую теорию, не имеющую никакого логического оправдания.

В области человеческой истории праксиология обеспечивает ограничения, сходные с теми, которые экспериментально подтвержденная теория накладывает на объяснение и понимание конкретных физических, химических и психологических событий. Праксиология теоретическая и систематическая, а не историческая наука. Ее предмет человеческая деятельность как таковая независимо от внешних, случайных и индивидуальных обстоятельств конкретных действий. Ее знание чисто формально и всеобще безотносительно к материальному содержанию и индивидуальным характеристикам конкретного события. Она нацелена на знание, действительное для всех случаев, условия которых точно соответствуют ее допущениям и выводам. Ее утверждения и теоремы не выводятся из опыта. Так же как в логике и математике, они априорны. Эти утверждения не подлежат верификации или фальсификации на основе опыта и фактов. Они логически и по времени предшествуют любому пониманию исторических фактов. Они составляют необходимое условие любого мысленного понимания исторических событий. Без них мы не сможем увидеть в ходе событий ничего, кроме калейдоскопического мелькания и хаотической неразберихи.

2. Формальный и априорный характер праксиологии

Отрицание существования любого априорного знания новая модная тенденция современной философии. Все человеческое знание, утверждает она, выводится из опыта. Эту позицию легко можно объяснить как преувеличенную реакцию на крайности теологии и ложной философии истории и природы. Метафизики стремились интуитивно открыть нравственные заповеди, смысл исторической эволюции, свойства духа и материи и законы, управляющие физическими, химическими и психологическими событиями. Их неуловимые спекуляции беспечно игнорировали обыденное знание. Они были убеждены, что и без обращения к опыту разум способен все объяснить и дать ответы на все вопросы.

Современные естественные науки своими успехами обязаны методам наблюдения и эксперимента. Несомненно, эмпиризм и прагматизм правы, пока они просто описывают методики естественных наук. Но столь же несомненно и то, что они абсолютно неправы, когда пытаются отвергать любое априорное знание и характеризуют логику, математику и праксиологию либо как эмпирические и экспериментальные дисциплины, либо как просто тавтологию.

Что касается праксиологии, то здесь ошибки философов проистекают из полного невежества в экономической науке[Вряд ли кто-либо из философов обладал более универсальными познаниями в различных областях современной науки, чем Бергсон. Но случайная ремарка в его последней великой книге ясно демонстрирует его полное незнание фундаментальных теорем современной теории ценности и обмена. Говоря об обмене, он замечает: [обменом] невозможно заниматься, не задаваясь вопросом, представляют ли два обмениваемых предмета одну и ту же ценность, т.е. обмениваются ли они на один и тот же третий (Бергсон А. Два источника морали и религии. М.: Канон, 1994. С. 73).] и весьма часто из шокирующе недостаточного знания истории. В глазах философов занятие философскими вопросами возвышенная и благородная профессия, которой не должно снисходить до преследующих выгоду занятий. Профессора возмущает то, что он извлекает доход из философствования; его задевает то, что он зарабатывает деньги подобно артисту или поденному рабочему на ферме. Денежные вопросы означают вещи, а философ, исследующий величественные проблемы истины и абсолютных вечных ценностей, не должен засорять свой ум обращением к экономической науке.

Проблема наличия или отсутствия априорных элементов мышления, т.е. необходимых и неизбежных интеллектуальных условий мышления, предшествующих любому замыслу или опыту, не следует путать с генетическими проблемами обретения человеком своих специфически человеческих умственных способностей. У предков человека такие способности отсутствовали. Они обладали определенным потенциалом, в процессе эволюции превратившим их в разумные существа. Это превращение совершилось под влиянием изменяющейся космической среды, воздействовавшей на последовательный ряд поколений. Отсюда представители эмпиризма заключают, что основополагающие принципы разума являются результатом опыта и представляют собой приспособление человека к условиям среды.

Из этой идеи следует вывод, что между нашим дочеловеческим предком и homo sapiens существовали многочисленные промежуточные виды. Существа, которые, хотя и не обладали разумностью человека, тем не менее были наделены зачаточными элементами логического рассуждения. Их фрагментарная и несовершенная логическая функция постепенно эволюционировала от дологической к логической стадии. Разум, интеллект, логика суть явления исторические. Наравне с историей технологии существует история логики. Ничто не указывает на то, что логика в том виде, в каком мы ее знаем, представляет собой конечную стадию мыслительных способностей человека. Человеческая логика историческая ступень от дочеловеческой не-логики к сверхчеловеческой логике. Рассудок и разум наиболее эффективное оружие человеческих существ в борьбе за выживание являются неотъемлемыми моментами общего течения событий. Они не выступают ни вечными, ни неизменными, а являются переходными.

К тому же не вызывает сомнения тот факт, что каждое человеческое существо в своей персональной эволюции повторяет не только физиологическую метаморфозу простой клетки в сложнейший организм млекопитающего, но и духовную метаморфозу чисто вегетативного и животного существования в разумное состояние. Эта трансформация совершается не в период внутриутробной жизни эмбриона, а лишь позднее, когда в новорожденном ребенке постепенно пробуждается человеческое сознание. Таким образом, каждый человек в раннем детстве, начиная с глубин темноты, проходит через различные состояния логической структуры разума.

Теперь поговорим о животных. Мы полностью осознаем пропасть, отделяющую наш разум от реактивных процессов их мозга и нервов. Но в то же время мы угадываем силы, отчаянно толкающие их к свету понимания. Они подобны узникам, стремящимся избавиться от ужаса вечной темноты и непреодолимого автоматизма. Мы сочувствуем им, потому что сами находимся в схожем положении: тщетно бьемся о стену ограниченности нашего интеллектуального инструментария, безуспешно стремясь к недостижимо совершенному знанию.

Но проблема априори другого плана. Она не включает проблему возникновения сознания и разума, а связана с существенными и необходимыми свойствами логической структуры человеческого разума.