Сумерки Богов - Артём Сайгалов

борщ с мясом делает ммм… ты бы знал. Ты такого по любому в жизни не пробовал. Она и меня в свое время научила. Всех, кто пробовал, от тарелки потом не оттащишь. — говорила она, с гордой интонацией стряхивая пепел от сигареты в стоящую на подоконнике пепельницу.

— Я тебе верю. Но к сожалению, я не ем продукты, в которых присутствует мясо. — ответил он, продолжая помешивать ложкой в кастрюле.

— Ааа… так ты этот… веган что ли?

— Кто?

— Ну вегетарианец? Типо за здоровую пищу и все такое?

— Не совсем. Просто не люблю мясо.

— Ну, дело твое. Просто знай, что ты многое теряешь.

Тем же вечером Тэрок зашел в комнату к Тане, чтобы посмотреть её радиоприемник. Комната в которой проживала юная девушка не сильно отличалась от комнаты Тэрока. Разве что вместо кровати у нее был раскладной диван, а стена над её спальным местом была увешена плакатами «Руки вверх», «Тату» и прочих музыкальных российских групп. Еще одну из стен полностью закрывала старая советская мебельная гарнитура, в которой хранились старые пыльные книги, хрустальный сервиз и небольшой квадратный телевизор, что она редко включала, так как он ловил только первые два центральных канала. Пока Тэрок ковырялся в приемнике Таня лежала на своем диване и время от времени поглядывая на него, рисовала что-то у себя тетрадке. Он заметил на ее тумбочке целую гору рисунков, которые сверху были придавлены разными учебниками по юридической науке и законодательному праву.

— А какую музыку ты слушаешь? — спросила она, не отрывая глаз от тетрадки.

— Музыку? Даже не знаю… давно её не слушал.

— Мне вот больше что-то из рока нравится. Типа «Мумий Тролля», «Земфиры», «Сплин» …

— Не слышал о таких.

— Я даже помню как-то на концерт «Люмена» ходила. Хотя я иногда люблю и под «Поп» потанцевать.

— Так ты танцуешь?

— О да. Видел бы ты как я танцую. Я танцевать с детства люблю. С тех пор как меня в шесть лет мама отдала в танцевальную секцию. Я даже мечтала когда-то участвовать в больших соревнованиях, но к сожалению, с этим у меня как-то в итоге не сложилось, по разным причинам. Наверное, это то, что я действительно люблю и чем мне до сих пор нравится заниматься.

— А как же твоя коллекция рисунков? — спросил он, указывая отверткой на стопку с рисунками.

— Аа это так, скорее хобби для меня. Хотя рисовать я тоже люблю. Вообще я раньше хотела отучиться на архитектора ну или там дизайнера какого-нибудь. Но бабушка с мамой мне запретили. Сказали, чтобы я поступала учиться на юридический, либо край на педагогический факультет. Они всегда мне говорили, мол архитекторы и дизайнеры никому в наше время не нужны и что работы я потом себе не найду. Думаю, из меня вряд ли бы вышла хорошая училка, поэтому пришлось идти учиться на юриста.

— А как твои родители относятся к твоей работе? — спросил Тэрок, продолжая ковыряться отверткой в приемнике. Немного помедлив, она ответила ему уже менее веселым тоном:

— Ну… Папа ушел, когда мне было примерно три года, а мамы не стало, когда мне было одиннадцать. Так что я в основном росла с бабушкой. Я ей не рассказываю всех подробностей о своей работе. Не хочу, чтоб она переживала за меня. Тэрок закончил орудовать отверткой в приемнике, и, закрыв крышкой корпус, включил его в розетку. Покрутив немного ползунок, помехи сменились музыкой какой-то зарубежной рок-группы.

— Ооо это же «Линкин парк»! Оставь, пожалуйста! — радостно воскликнула Таня. Музыка из приемника вновь заполнила собой комнату. Тэроку казалась странной людская музыка. Хотя он и мог уловить красоту мелодии для него в ней все же не хватало некой гармонии.

— Люблю эту песню — сказала Таня, расплывшись в улыбке и прикрыв свои глаза, немного покачиваясь в ритм музыке. На улице уже смеркалось. Через открытую форточку был слышен легкий прохладный летний ветерок и голоса детей каждый день игравших допоздна в футбол на каникулах, пока их не загнали домой родители. Тэрок присел на табуретку у стола, молча слушая музыку из радиоприемника и смотрел на подергивающую ногой и немного покачивающую свои телом Таню, позволив себе даже слегка улыбнуться. И снова в его памяти начали всплывать воспоминания из его прошлой жизни. Образы родных, близких, собравшихся вместе у костра и поющих песни. Он уже не помнил ни их лиц, ни имен, ни тем более песен, что все они вместе распевали когда-то. После стольких тысячелетий в памяти остались лишь их образы и размытые силуэты фигур. Но он все еще помнил то далекое, но при этом теплое чувство. То немногое что осталось где-то глубоко в его душе за годы этой чудовищной войны. Чувство, которое уже много лет помогало ему не сдаваться и несмотря ни на что продолжать сражаться. Чувство что все еще каким-то образом может наладиться, и что, несмотря на всю пролитую кровь, все в итоге может закончиться хорошо. Надежда. Опасное чувство. И все же он позволил себе насладиться им. Пока еще есть время.

*****

На следующее утро, Тэрок, как обычно, шел на свою работу. Рабочий день грузчика начинался рано, обычно уже к семи утра все стягивались к продуктовому складу. Все мужики были характерной для этой работы внешности: Взъерошенный вид, потертая недорогая одежда, сбитые руки и серьёзный немного усталый взгляд. Сам Тэрок с помощью микрочастиц своего маскировочного костюма изменял форму своей одежды перед тем как отправится на работу с голубоватой рубашки в клетку в рабочий костюм грузчика серого цвета. Перед работой обычно следовал традиционный перекур, поэтому Тэрок позволял себе прийти немного попозже остальных. Здесь на складе были простые правила:

— Во-первых — Не бухать! Во-вторых — Не воровать! — сказал ему начальник склада, когда принимал его на работу. Это был мужчина плотной комплекции, в недорогом костюме с галстуком и расстёгнутым пиджаком, двумя большими залысинами и большими потными руками. На вид ему было уже лет пятьдесят. Казалось, он знает этот рынок как себя самого и проработал на нем всю жизнь.

— Узнаем, что воруешь, даже ментам тебя не будем сдавать. Это долго и мороки много. У нас знаешь, какие тут хлопцы? Без всякой милиции с тобой разберутся