Единственная - Ричард Бах

Я подумал, раз эти двое нас видят, значит они — это мы из альтернативной жизни, они просто выбрали другие пути на этой карте судеб. И все же я не мог в это поверить. Фея идей это мы сами? Неужели другие уровни нашего "Я" многие жизни шлифуют знание, доводя идеи до кристальной ясности, надеясь, что мы увидим и воспользуемся ими в нашем мире?

В этот момент к нам подкатил маленький робот, державший в манипуляторах кристалл, под тяжестью которого тихонько поскрипывали шины. Робот осторожно установил пока еще незаполненный кристалл на стол Аткина, дал два мелодичных звонка и укатил вдаль по проходу.

— Отсюда, — спросил я , — …все идеи? Изобретения? Ответы?

— Не все, — сказала Тинк, — есть ответы, которые вы находите сами, основываясь на своем жизненном опыте. Отсюда приходят только самые неожиденные, на которые вы наталкиваетесь, когда освобождаетесь от наваждения повседневности. Мы просто просеиваем бесчисленные возможности и отбираем те, которые вам понравятся!

— А замысел книги? — спросил я. — «Чайка Джонатан Ливингстон» тоже пришла отсюда?

— Роман о чайке был для тебя просто идеален, — нахмурилась она, — но ты тогда еще только начинал писать и ничего не хотел слушать.

— Тинк, я слушал!

Ее глаза вспыхнули.

— И он еще говорит, что слушал! Ты хотел писать, но чтобы в этом не было ничего слишком необычного. Я из сил выбилась, пытаясь до тебя достучаться.

— Выбилась из сил?

— Пришлось прибегнуть к воздействию на психику, — сказала она, и воспоминания наполнили ее голос отчаянием, — я этого страшно не люблю. Но если бы я тогда не прокричала тебе в ухо название книги, если бы не прокрутила весь сюжет прямо перед твоим носом, бедный Джонатан был бы обречен!

— Неправда, ты не кричала.

— Ну ладно, но я готова была закричать после всех моих попыток добраться до тебя.

Так я тогда слышал голос Тинк! Это было темной ночью, очень и очень давно. Никакого крика, наоборот — совершенно спокойный голос произнес: «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Поблизости никого не было, и, услышав этот голоса я перепугался до полусмерти.

— Спасибо, что ты поверила в меня, — сказал я.

— Да уж не за что, — сказала она, смягчившись.

Она торжественно посмотрела на нас.

— Вокруг вас всегда витает много идей, но очень часто вы просто не хотите их видеть! Когда вы ждете вдохновения — вам нужны новые идеи. Когда вы ждете наставления на путь истинный — идеи показывают ва верный путь. Но вы должны быть внимательными! И только вы сами можете заставить идею воплотиться!

— Так точно, мэм, — сказал я.

— «Джонатан» был последним замыслом книги, который я тебе телепатировала, надеюсь, ты заметил!

— Нам больше не нужны фейерверки, — уверил я ее. — Мы верим в тебя.

Тинк ослепительно улыбнулась.

Аткин хмыкнул и повернулся к своему станку.

— Ну, пока, ребята, — сказал он. — До встречи.

— А мы еще увидимся? — спросила Лесли, мысленно берясь за ручку газа Ворчуна.

Директор фабрики идей встряхнула головой.

— Конечно. А пока к каждой мысли, которую мы вам посылаем, я буду прибавлять записку от себя. Не спешите выскакивать из постели. Побольше гуляйте и работайте в саду!

Мы помахали ей рукой, и комната растворилась, исчезла в уже привычном хаосе. А в следующее мгновение мы снова оказались в нашем гидросамолете, готовом оторваться от воды. Впервые, с тех пор как началось это необычное путешествие, мы улетали, и у нас на душе было легко.

— Пай! — воскликнула Лесли. — Спасибо тебе за эту радость!

— Мне приятно, что я смогла обрадовать вас перед тем, как я вас покину.

— Ты уходишь от нас? — неожиданно встревожился я.

— Ненадолго, — ответила она. — Вы знаете, как найти тех, кого вы хотите увидеть, и очутиться там, где вы можете чемунибудь научиться. Лесли знает, как вернуться в самолет, и ты тоже этому научишься, Ричард, когда ты научишься доверять своим внутренним ощущениям. Вам больше не нужен наставник.

Она улыбнулась, как улыбается инструктор, отправляя своих учеников в первый самостоятельный полет.

— Возможности бесконечны. Доверяйте себе, и вы окажетесь там, где вам важнее всего побывать. Учитесь новому вместе. Мы еще увидимся.

Улыбка, ослепительная голубая вспышка, и Пай исчезла.

VII.

— А без Пай здесь не так уютно, правда? — спросила Лесли, глядя вниз. — Там вроде стало темнее.

— Жаль, что мы не успели о многом ее спросить. — Я поежился.

— А почему она была так уверена, что мы справимся? спросила Лесли.

— Если она — это мы, только ушедшие далеко вперед, — ответил я, — она должна знать наверняка.

— А-а.

— Может, выберем место и посмотрим, что случиться?

Она кивнула. И мы пошли на посадку.

Мы очутились посреди луга. Казалось, что вокруг нас плещется изумрудное озеро, заключенное в чашу из гор. В малиновых облаках пламенел закат. Швейцария, тут же решил я, мы приземлились на открытке с видом Швейцарии. В долине, среди деревьев были разбросаны домики с остроконечными крышами, белела колокольня. По деревенской дороге тащилась телега. Ее тянул не трактор и не лошадь, а животное, похожее издали на корову.

Поблизости не было не души, а на лугу — ни дорожки, ни козьей тропки. Только озеро травы с васильками, да горы с заснеженными вершинами стояли безмолвным полукругом.

— Слушай, зачем, по-твоему… — начал я. — Где мы?

— Во Франции, — не задумываясь, ответила Лесли, и прежде чем я успел спросить, откуда она это знает, Лесли шепнула: Смотри!

Она указывала на расщелину в скале, где возле небольшего костра стоял на коленях старик в одеянии из грубого коричневого полотна. Он работал паяльной лампой — перед ним по камням плясало яркое бело-желтое пламя.

— Что это он здесь паяет? — удивился я.

Лесли посмотрела на старика.

— Он не паяет. — Мне показалось, что она говорит так, словно эта сцена не происходи ла у нее перед глазами, а всплывала в ее памяти. — Он молится.

Она направилась к старику, а я пошел за ней, решив больше не задавать вопросов. Может быть, в этом отшельнике она увидела себя.

Мы подошли поближе — там, конечно же, никакой паяльной лампы не было. В метре от старца над землей беззвучно пульсировал столб ослепительного солнечного света.

— …и в мир отдашь ты то, что было тебе передано, — донесся удивительно добрый голос. — Отдашь тем, кто жаждет познать правду о том, откуда мы приходим сюда, зачем мы существуем, узнать о том пути, который мы должны пройти по дороге к нашему вечному дому.

Мы остановились в нескольких метрах от старца, ошеломленные этим зрелищем. Однажды, много лет назад, я уже видел этот сияющий свет. Тогда я был поражен, случайно, краешком глаза увидев то, что по сей день я называю Любовью. Сейчас мы видели точно такой же свет, он был настолько ярок, что мир вокруг казался призрачным видением.

А затем свет погас. На том месте, гда он полыхал, на земле лежал свиток золотистой бумаги.

Старик безмолвно стоял на коленях, не догадываясь о том, что мы были рядом.

Лесли шагнула вперед и подняла с земли мерцающий манускрипт. Мы ожидали увидеть руны или иероглифы, но слова были написаны по-английски очень красивым почерком. Конечно, подумал я. Старик прочтет этот свиток по-французски, а перс на фарси. Значит, он содержит в себе откровение — доносит до нас не слова, а идеи.

«Вы — существа света», — прочли мы. «Из света вы пришли, в свет вы уйдете, и каждый пройденный вами шаг озаряет свет вашей бессмертной жизни».

Она перевернула страницу.

По вашему собственному выбору сейчас пребываете вы в мире, вами же созданном. Что держите в сердце своем, исполнится, чему поклоняетесь, тем вы и станете.

Не бойтесь и не приходите в смятение, увидев призраков тьмы, личину зла и пустые покровы смерти — вы сами выбрали их себе в испытание. Они — камни, на которых оттачиваете вы остроту граней вашего духа. Знайте, что реальность мира любви незримо всегда подле вас и в любой момент вам даны силы преобразить ваш собственный мир тем, чему вы научились.

Страниц было очень много, несколько сотен. Мы в благоговении перелистывали свиток.

Вы — сама жизнь, находящая новые формы. И пасть от меча или долгих лет вы можете не более, чем погибаете вы на пороге, переходя из одной комнаты в другую. Каждая комната дарит вам свое слово — вам его высказать, а каждый переход свою песню — вам ее спеть.

Лесли посмотрела на меня, ее глаза светились. Если эти слова так тронули нас, пришедших из двадцатого века, подумал я, как же сильно они могут подействовать на людей, когда на дворе какой-то там… век двенадцатый!

Мы вновь обратились к рукописи. Никаких ритуалов, никаких указаний, как надо поклоняться, нет обещаний ниспослать огонь и разрушение на врагов и всякие напасти на неверующих, нет жестоких варварских богов. Нет и упоминания о храмах, священниках, прихожанах, хорах, богоугодных одеждах и святых днях. Этот свиток был написан для исполненного любовью существа, живущего в каждом из нас, и только для него.