Учитель фехтования - Артуро Перес-Реверте

– Однажды, – сказал он, – ученик должен победить учителя. Тебе больше нечему у меня учиться. В добрый путь!

Они никогда не вспоминали этот случай, но больше ни разу не брались за рапиры. Несколько месяцев спустя, при очередном визите, дон Хайме увидел учителя сидящим возле камина. Его ноги были укутаны в теплый плед. Три дня назад он закрыл свою школу фехтования, передав всех учеников дону Хайме. Его страдания не мог облегчить даже опиум, и он чувствовал приближение смерти. До него донесся слух, что его бывший ученик затеял новую дуэль, на этот раз с неким субъектом, преподававшим фехтование без диплома Академии. Осмелиться на преподавание без необходимого разрешения означало впасть в немилость к остальным маэстро, для которых наличие диплома было железным правилом, и неизбежно навлечь на себя наказание. Это было непростительное нарушение, и члены Академии, крайне щепетильные в такого рода вопросах, решили проучить самозванца. Защитить честь корпорации выпало на долю самого молодого маэстро, дона Хайме Астарлоа.

Учитель и ученик долго беседовали о предстоящей дуэли. Монтеспан навел кое-какие справки о виновнике всеобщего недовольства – им был некий Жан де Роланди – и теперь рассказывал славному защитнику Академии о нраве его соперника. Этот Роланди был неплохой фехтовальщик, однако, по сути дела, ничего выдающегося он собой не представлял. Его стиль отличался некоторыми серьезными недоработками, которые можно было использовать против него. Он был левша, и хотя это качество представляло собой определенный риск для дона Хайме, привыкшего сражаться с противниками, чья рапира была в правой руке, Монтеспан нисколько не сомневался, что в дуэли победит ученик.

– Имей в виду, сын мой: левша часто проигрывает во времени и не может нанести укол в бок, потому что не в состоянии применить правильной оппозиции… С этим Роланди можешь смело защищаться четвертой защитой. Согласен?

– Да, маэстро.

– Выбирая действия, помни, что, как показывает мой опыт, рапира в левой руке не лучшая защита. Вначале левша обычно держит рапиру чуть выше рапиры соперника, но поединок захватывает его, и он опускает руку. Как только увидишь, что рука опущена, смело атакуй.

Хайме Астарлоа нахмурился. Несмотря на пренебрежительный отзыв старика учителя, Роланди был искусным фехтовальщиком.

Мсье Монтеспан покачал головой.

– Вздор. Тот, кто это сказал, еще хуже Роланди, а уж тебя-то и подавно. Неужели ты беспокоишься из-за этого шарлатана?

Дон Хайме покраснел.

– Вы же сами учили меня, маэстро, насколько опасно недооценивать соперника, каков бы он ни был.

Старик улыбнулся:

– Совершенно верно. Но переоценивать соперника тоже не стоит. Роланди – левша, и этим все сказано. Это его свойство содержит в себе не только риск, но и преимущество, которым ты обязан воспользоваться. Самозванцу не хватает точности. Твоя задача – атаковать, как только ты увидишь, что он опустил руку; атакуй, парируй, застань соперника врасплох и отступи. Ты должен во всем его опережать, предупреждать каждое его движение, стоит ему шевельнуть рукой или сделать шаг. Если ты воспользуешься случаем и предупредишь его атаку, ты уколешь его, потому что ты сделаешь одно движение, в то время как он – два.

– Я последую вашему совету, маэстро.

– Я в тебе нисколько не сомневаюсь, – удовлетворенно произнес старик – Ты мой лучший ученик; когда у тебя в руке рапира, ты само хладнокровие и невозмутимость. В поединке, который тебя ждет, ты будешь достоин своего имени, да и моего тоже. Наноси несложные уколы справа, защищайся без особых затей, вольтами и полувольтами; уколами во второй сектор старайся отвечать на уколы в четвертый… Когда сочтешь нужным, используй левую руку. Пижоны не используют этот прием, считая его неэстетичным; но на дуэли, когда на карту поставлена сама жизнь, в ход должно идти все, что может тебя защитить; если, конечно, это не противоречит закону чести.

Встреча произошла тремя днями позже в Венсеннском лесу. Собралась довольно многочисленная публика. Это было не просто зрелище: дуэль превратилась в целое событие, о нем даже упоминалось в газетах. Присланный по особому распоряжению отряд гвардейцев сдерживал толпу любопытных. Существовал закон, запрещавший дуэли; но на карту была поставлена репутация французской Академии, и официальные власти смотрели на поединок сквозь пальцы. Кое-кто был недоволен, что для выполнения столь важной миссии выбор пал на испанца, однако Хайме Астарлоа был маэстро Парижской академии, жил во Франции давно, а его учителем считался не кто иной, как сам знаменитый Лусьен де Монтеспан; такие аргументы убедили даже самых рьяных шовинистов. Помимо зрителей и одетых в черное торжественных и серьезных секундантов на лесной поляне собрались все парижские учителя фехтования и их коллеги, приехавшие из провинции специально для того, чтобы присутствовать на дуэли. Не было только старика Монтеспана: врачи запретили ему выходить из дому.

Роланди оказался смуглым, несколько тщедушным человеком лет сорока с маленькими живыми глазками. Его жидкие волосы завивались крупными кольцами. Он знал, что симпатии публики не на его стороне, и, по правде говоря, предпочел бы очутиться где-нибудь подальше от этого злосчастного места. Однако события сложились таким образом, что ему оставалось только смириться и участвовать в поединке, зная, что слава о его позорном поражении немедленно облетит всю Европу. Бедняге Роланди трижды отказывались дать титул учителя фехтования, хотя он неплохо владел шпагой и рапирой. Итальянец по происхождению, бывший солдат кавалерии, он давал уроки фехтования в жалкой комнатенке, чтобы прокормить жену и четверых детей. Пока шли приготовления, он нервно поглядывал на Хайме Астарлоа, который стоял в отдалении с невозмутимым видом. Узкие черные брюки и просторная белая рубашка подчеркивали его худобу. «Юный Дон-Кихот» – так назвала его одна из газет, откликнувшаяся на это событие. Он был настоящим профессионалом и чувствовал молчаливую поддержку членов Академии, этих строгих, одетых во все черное людей в цилиндрах, с тростью в руке, увешанных наградами. Стоя в нескольких шагах от него, они резко выделялись в толпе зрителей.

Публика жаждала грандиозной битвы, однако всех ждало разочарование. Едва поединок начался, Роланди совершил непростительный промах, опустив руку на пару дюймов. Он начал атаку, чтобы застать противника врасплох; в ответ Хайме Астарлоа искусно парировал и, оставаясь закрытым, сделал решительный выпад и мгновенно нанес укол. Лезвие его рапиры скользнуло вдоль руки Роланди и, не встречая никакого сопротивления, свободно вошло в подмышечную впадину. Бедняга отлетел назад, увлекая за собой рапиру… Он тяжело рухнул на траву: из его спины торчало окровавленное острие. Подоспевший на выручку врач не смог спасти ему жизнь. Лежа на земле, Роланди, насквозь пронзенный шпагой, бросил угасающий взгляд на своего палача и, захлебнувшись кровавой пеной, скончался.

Услышав новость, Монтеспан пробормотал:

– Ну, вот и славно.

Сидя в кресле, он не отрываясь смотрел на весело горящие в камине дрова. Старик умер два дня спустя, и его любимому ученику, который уехал из Парижа, чтобы переждать, пока не уляжется шум, так и не удалось с ним проститься.

Вернувшись в столицу, дон Хайме узнал о смерти старого учителя от друзей. Он выслушал известие молча, без гримасы страдания или боли, и отправился бродить по набережной Сены. Он остановился напротив Лувра, глядя на мутную воду убегающей вниз реки, и долго стоял неподвижно, пока не потерял всякое представление о времени. Когда он пришел в себя, настала ночь. Он не спеша побрел домой. На следующее утро он узнал, что Монтеспан оставил ему свое единственное сокровище: коллекцию старинного оружия. Он купил букетик цветов, поймал экипаж, поехал на кладбище Пер-Лашез и положил на серую каменную плиту, под которой покоилось тело учителя, цветы и рапиру, пронзившую Роланди.

Это случилось почти тридцать лет назад. Дон Хайме смотрел на свое отражение в зеркале, висевшем на стене фехтовального зала. Он нагнулся, взял фонарь и внимательно, морщинку за морщинкой, изучил свое лицо. Монтеспан умер в пятьдесят девять лет; он был всего на три года старше нынешнего дона Хайме, и последним воспоминанием об учителе был силуэт старика, сидящего у камина. Он провел рукой по седым волосам. Прожитая жизнь не вызывала в нем сожалений: он любил и сражался, не совершая ничего, что не соответствовало его убеждениям; он хранил множество бесценных воспоминаний, которые оправдывали его жизнь, будучи при этом его единственным сокровищем… Лишь одно вызывало у него печаль: у него не было никого, кому бы он мог, подобно Лусьену де Монтеспану, завещать после смерти свое оружие… Лишившись бережных и сильных рук, наполняющих безмолвную сталь жизнью, рапиры и шпаги превратятся в никчемный хлам и сгинут в небытии, погребенные в самом темном углу лавчонки старьевщика. Их покроет пыль и ржавчина, и они навеки умолкнут, как их покойный хозяин. Никто не положит рапиру на могилу дона Хайме.