Свадьбы - Владислав Бахревский

Молча перенес Инайет Гирей посвящение в ханы, по с той поры он думал только об одном: у султана Мурада нет наследников мужского пола. Правда, султану еще не исполнилось и тридцати лет, но как он похож на мертвеца, когда пьян. А пьян султан, по слухам, каждый день.

И снова ярость подхватывала Инайет Гирея на черные свои крылья. Кафский кадий осмеливался лепетать о шариате, пороча законы Чингисхана. Что же турецкий султан, наследник калифов, защитник дела пророка Магомета, убежище веры, не соблюдает тех законов, которые должен хранить? По шариату, пьянство наказывается смертью или восемьюдесятью ударами плетей, а султан Мурад преследует курильщиков табака, а вино разрешил пить специальным султанским указом.

Пей, больше пей, оттоманское отродье! Да потопят тебя зеленые пары хмеля! Пей, ибо стоит засохнуть дереву Оттомана, и на пустой престол империи есть только один наследник - хан Крыма. У Мурада пока еще живы братья, но ведь - пока. Они пока в тюрьме. Но ведь пока! До первого султанского гнева. Султаны Турции имеют право убивать своих братьев.

Первым совершил братоубийство султан Баязид. Он задушил брата Якула и завещал братоубийство своим царственным потомкам. Оправдание содеянного нашлось в Коране. “Возмущение хуже казни, - говорит Коран, - и поэтому надлежит следовать примеру, данному Богом, который желает быть единым и не имеет себе соперника. Согласно с сим и представитель Бога на земле, то есть султан, равномерно должен быть один на престоле и не иметь себе никакого соперника”.

Баязид умер в плену, у Тумурленга в клетке, но его завет - слава аллаху! - живет. Султаны душат своих братьев, а детей содержат в гаремах, как в тюрьмах.

Государственные думы хана Инайет Гирея прервал гонец.. Он был в пыли - одни глаза сверкают.

- Великий хан! - гонец поцеловал прах ног повелителя. - Великий хан! Казаки осадили Азов.

Инайет Гирей от неожиданности хлопнул ладонью о ладонь. И захохотал, закатился, упал на подушки в изнеможении.

Испуганным слугам указал на гонца.

- Дайте ему сто грушей!

За дурную весть неслыханно щедрая награда? В уме ли хан?

Э, нет! Хан с ума не сошел. А вот быть ли в здравии Мураду, когда ему донесут: турецкая крепость Азов в осаде, хан Крыма взял Кафу, в Венгрии Ракоци разбил Будского пашу, персидский шах Сефи I прогнал турецкие войска из-под Еревана, турецкий гарнизон, оставленный в Ереване, уничтожен?

Глава вторая

Рабы стали отставать от повозок. Черное небо ночи посерело. Хозяин рабов и повозок татарин Абдул показал на ближний лесок, потом сложил ладони подушечкой, и положил на эту подушечку голову, и всхрапнул. И засмеялся! И ударил ладонью по крупу своей лошади.

- Скорей! Скорей! Чем скорее придете к лесу, тем скорее будет вам отдых.

По всему было видно, Абдул себе на уме. Вместо того чтобы продать рабов в Кафе, где он и отнял их у грека- купца, почему-то гонит прочь от моря, в свое хозяйство, должно быть.

Рабы были прикованы один к другому цепью. Десять молодых русских мужиков. Высоки, русы, плечисты. Абдул встанет на коне в сторонке, поглядит на них, пропуская, и головой от удовольствия крутит, в седле ерзает: уж так ему по душе его полон. А потом сорвет коня с места вскачь - и к первой двухколесной повозке. Там среди тряпок - дева. Тоже русская, но такая русская - польской пани ни в чем не уступит: ни ростом, ни станом, ни блеском синих глаз. Для ножек такой царицы терлики73 нужно расшивать морским жемчугом.

Абдул вокруг повозки этой так и вьется. Там шубу оправит, чтоб ветерком холодным, ночным, красавицу не охватило, там в подстилку кулаком ткнет: мягко ли? По всему видно, не для себя везет деву. Такая не для Абдула, такой в самую пору в ханский дворец, а то и в Истамбул, к Порогу Счастья74, в гарем повелителя народов.

- Скорей! Скорей! - машет рабам Абдул рукой.

На небо поглядывает - светлеет небо. На лесок впереди. На коне до леса близко, а надо пешком идти.

Всю ночь на пустой желудок по каменистой дороге - тяжкая участь, а все же ни разу плеть не свистела.

Побежали.

Раб, шагающий первым, обернулся к своим:

- Никогда еще такого не видел, чтоб татарин христиан почитал за людей. Ему, чую, в лесу нужно скрыть нас до солнца.

Абдул от радости в ладоши бьет.

- Карашо, урусы!

Остановились на опушке. Абдул разрешил запалить костер. Бог весть от каких щедрот, бросил рабам тушку целого барана. А сам и руками показывает, и словами по-своему говорит. Ешьте, мол! Чего лучше сытого живота. И молите за меня вашего бога! Я человек хороший!

- Пока не врет, - согласился вожатый.

- А ты что, по-ихнему кумекаешь? - спросили его.

- Кумекаю.

- Узнай, куда он ведет нас. От кого прячет?

- Спросил бы, да вот беда, по кнуту не скучаю.

Абдул разговор услыхал, подошел к вожатому, в глаза

ему смотрит: о чем, мол, договариваетесь? На лице тревога, на саблю показывает, на кинжал. Делать нечего, заговорил вожатый по-татарски.

- Прости, господин, и не сердись! О побеге мы не помышляем.

Обрадовался Абдул, услыхав татарскую речь, а никак не успокоится.

- Знаю я русских. Дурные люди. Как их ни корми, как ни возвышай, все одно о побеге думают. Оттого и дают за них цену куда меньшую, чем за поляков. А ведь такие сильные, смекалистые люди.

Вожатый свое.

-*- Говорю тебе, господин, не о побеге думали. Просили меня товарищи мои спросить у тебя, почему ты нас в Кафе не продал, а тайным обычаем ведешь неведомо куда. А я, господин, отвечал им, что не смею отворять рта, покуда тобою не спрошен буду.

Понравилась Абдуле речь ведущего.

- Как тебя зовут?

Да у нас на Руси каждый второй Иван. Иваном зовут.

- Карашо, Иван! Скажи своим: веду я вас к себе домой. Мне хан землю пожаловал. На той земле хочу я сад посадить и пчел завести. Моя земля неподалеку от аула Османчик. В Османчике все пчеловоды: лучший мед в Крыму. Никому они свой мед не продают, весь отправляют ко двору султана, в Истамбул. Пчеловоды золотые, а люди - глиняные. На каждого нового человека по-волчьи глядят. Разговоров не разговаривают, боятся свои пчелиные секреты выдать…

Я рад, что мне русские достались. Люди вы большие, сильные. И с пчелой обращаться умеете. У русских много меда. Правду говорю?

- Правду.

- А продать вас в Кафе невыгодно было. Мы Кафу взяли и сожгли. Купцов пограбили. Сегодня в Кафе за рабов платят гроши.

Разговорился Абдул, размечтался.

- Коли вы работать будете хорошо, ульи устроите, пчел разведете, я вас кормить хорошо буду… А девицу, хоть и не полячка она и не черкешенка, хану подарю. Он мне за нее еще земли даст. Коли за коня дал, за такую красавицу непременно пожалует или землю, или колодец.

- Если ты к самому хану в дом ходишь, кого ж тогда боишься? От кого прячешь нас?

- В праздники крымский хан любому человеку доступен, знатному и незнатному. Я в сейменах служу.

- Это как у нас - стрельцы, что ли?

- Да, вроде того. Только ваши стрельцы в разных городах живут. Собрать их русский царь быстро не умеет. А у нашего царя войско всегда под рукой. Сегодня скажет, сегодня и в поход пойдем.

- Стало быть, ты не из больно простых?

- Ну, теперь-то у меня земля. На рамазан подарил я хану коня валашского. Сам его добыл, десятерых стоит. Хан меня и пожаловал… Только нас, пожалованных, много. Мурзы дочерей за нас не отдают. Для них это зазорно. А веду я вас тайком потому, что хан из войска теперь никого не отпускает. Он турецкого бейлербея велел задавить. Султан на то разгневается, нового хана пошлет в Крым, а Инайет Гирей собирается его перенять и не пустить… Меня мой юзбаши75 домой тайно послал.

Он взял богатую добычу. Двух купцов ограбил. Пять повозок его, моих две. А возница на первой повозке - это его работник валах. Он у него давно.

- То-то я гляжу, чудно! Семь повозок, а возница один. Оттого и плетемся.

- Лошади наши приучены ходить гуртом. Я поговорил с тобой и теперь верю тебе. Хочу расковать вас. Посажу всех на повозки, гнать будем. Так-то скорее доберемся до дома. А то недолго и до беды. Теперь хан суров. Под горячую

руку попадешь - конец. И за вас боюсь. Казаки Азов осадили. Теперь наши на русских сердиты.

Сказал и язык прикусил, в глаза вожатому смотрит, что, мол, в мыслях у русского. Огонек сверкнет, значит, бежать решит.

Нпчего, выдержал испытание.

Расковал для начала Абдул одного вожатого.

- Пойди, Иван, к девице! Спроси, не надобно ли ей чего. Скажи: баран изжарится - ей лучший кусок.

Подошел Иван к повозке. Спит девушка. Лицо белое как снег. Да не холодна белизна, на щеках зорька. Так солнышко яблоки теплом своим обливает.

И ведь взлетели. И не обожгли. Синее, как лен, полилось по Иванову сердцу.

- Как тебя зовут?

- Надежда. Где мы? Кто ты?

- В лесу. Ночи ждем, чтоб дальше идти. Меня Иваном зовут. Хозяин послал спросить: не надобно ли тебе чего?