Умри стоя! (Доблесть и честь) - Артём Мичурин

— Огрёб?

— Ну да.

— Он умер, Толян, — спокойно пояснил Глеб, рассматривая трещины на потолке. — Не огрёб, не отхватил, не словил, а умер. Я убил его. Забил до смерти. И знаешь что самое интересное? — он повернул голову и посмотрел Толе в глаза. — Мне не жаль. Совсем.

Во время обеда к Глебу подошла Анастасия Репина и приказала через десять минут явиться в кабинет воспитателя.

— Вот дерьмо, — печально протянул Толян, как только она удалилась. — А я уж подумал что обойдётся.

— Это вряд ли, — ответил Глеб.

Преклов опустил замершую на полпути ко рту вилку и шмыгнул носом.

— Что же теперь будет?

— Скоро узнаю.

— Это всё из-за меня, — Толя вздохнул и сокрушённо покачал головой.

— При чём здесь ты?

— При том. Если б я тогда, у турников, держал рот закрытым, ничего бы не произошло. Ты бы не посрался с Кажубеем. Господин Крайчек этого бы не услышал. Не поставил бы вас в ринг. Никто бы не умер, и никому не пришлось бы идти в кабинет воспитателя.

— Ерунда, — отмахнулся Глеб и вылез из-за стола.

Преклов тот час вскочил, едва не опрокинув стаканы, и протянул руку.

— Не поминай лихом, друг, — произнёс он торжественно, чуть дрожащим от волнения голосом.

Глеб ответил рукопожатием и озадаченно нахмурился.

— Ладно… Не буду.

В этот момент самообладание дало трещину. По дороге от столовой к офицерскому блоку оно продолжало стремительно слабеть, пока, наконец, не растаяло полностью. Траурный тон Преклова заронил в сознание тлетворные семена паники, которые тут же дали обильные всходы, за что Толин язык был неоднократно проклят наложением типуна. Впрочем, это не помогло. Возле двери Крайчека, Глеба уже колотила нервная дрожь, а ладони вспотели так, что казалось, ещё немного и с пальцев закапает. Он скрипнул зубами, собирая воедино жалкие остатки былой смелости, и постучал.

— Войдите, — ответил пробирающий до костей механический голос.

Глеб открыл дверь и шагнул навстречу судьбе.

— Курсант Глеб Глен прибыл по вашему приказу, господин воспитатель! — отрапортовал он тоном чуть выше, чем хотелось.

— Ну заходи, герой.

Крайчек в кабинете был не один. Возле окна, скрестив руки на груди, стояла Репина. В гостевом кресле у стола сидел Лехов.

— Рассказывай, — потребовал Архангел.

— О чём? — спросил Глеб совсем ослабшим голосом и почувствовал, как ноги предательски затряслись.

— О том, что произошло сегодня на занятиях по рукопашному бою, — невозмутимо уточнил Лехов.

— Это бы… — Глеб откашлялся и сглотнул. — Это был несчастный случай.

— Не тебе решать, что есть несчастный случай, а что — преднамеренное убийство.

— Почему ты не отреагировал на приказ, курсант? — включился в разговор Крайчек.

— Я не слышал, господин воспитатель. Я старался быстрее закончить…

— Вы с Кажубеем недолюбливали друг друга? — перебил его Лехов.

— Да. Мы не были друзьями.

— Я тебя не об этом спрашиваю. Или ты мечтаешь забить до смерти любого, кто не является твоим другом?

— Никак нет.

— Кажубей был тебе неприятен?

— Так точно. Неприятен.

— Почему?

— Он позволял себе неприемлемые высказывания в отношении меня и моего друга.

Архангел вопросительно взглянул на Крайчека.

— Преклов, — пояснил тот. — Они с первого года приятели.

— Ты вступился за товарища? — продолжил Лехов. — Из-за этого и произошла ссора?

— Так точно.

— И вся твоя неприязнь к Кажубею только в этом кроется?

— Да. Неприязнь… — Глеб взглянул Архангелу в глаза и почувствовал, что тот его действительно слушает. Не с целью формально пропустить мимо ушей и покарать, а с желанием разобраться. — Неприязнь кроется в этом. И ещё…

— Продолжай.

— Курсант Волкова. Наталья Волкова. Она учится в нашей группе.

Репина, стоящая вполоборота к окну, чуть повернула голову, и на нетронутой шрамами половине лица заиграла лёгкая улыбка.

— Она тебе нравится? — спросил Лехов. — Эта Наталья Волкова.

— Да, — кивнул Глеб.

— А Кажубей тут причём?

— Ему она тоже нравится… нравилась.

— Тебя это злило?

— Да.

— Почему?

На этот вопрос Глеб и сам не знал ответа. Действительно — почему? Вот если бы Кажубей терпеть не мог Волкову, если бы всячески доставал её, как Преклова, к примеру, тогда всё было бы понятно. Но нет. Волкову он не трогал. Как раз наоборот, частенько отзывался о ней весьма лестно. Особенно о внешних данных. Что было объяснимо. Глеб думал так же. Но по какой-то причине совпадение мнений не сближало его с Кажубеем, а разжигало ненависть. Странную, бессмысленную.

— Не могу объяснить. Я просто не хотел, чтобы Волкова и Кажубей…

— Глен, твою же мать, — скривился Крайчек.

— Так я и думал, — продолжил Лехов, говоря скорее с собой, нежели с присутствующими. — Видимо, новые инъекции действую сильнее прежних. Особенно в период созревания. Нужно изменить дозировку семнадцать-бэта-эфиров, — он ещё немного помолчал и взглянул на Крайчека. — У меня больше нет вопросов к курсанту.

— Свободен.

— Слушаюсь, господин воспитатель.

Глеб вышел за дверь и почувствовал, как по спине бегут холодные капли, смачивая форменную рубашку, прилипшую к пояснице.

«Неужели это всё? Меня не отчислят? И никакого наказания? Просто „свободен“?»

Он шагал по коридору, не веря в случившееся. Должен быть подвох. Скорее всего, у крыльца ждёт конвой. Пара штурмовиков с кандалами. Они закуют его, посадят в машину, и никто никогда не услышит больше о Глебе Глене. Всего лишь очередная потеря обучаемой единицы. Неизбежный отсев.

Но у крыльца никто не ждал. И возле казармы было пусто.

— Глеб! — Толян подскочил, будто ужаленный, и рванул навстречу появившемуся в дверях товарищу. — Ну что?! Ты как?! Наряды дали? Не переживай, я помогу. Я после обеда буду. Попрошу господина Крайчека…

— Всё нормально, Толь.

— Конечно, всё нормально! Главное, что не отчислили. Остальное — ерунда.

— Нет остального. Меня даже не пожурили. Будто и не случилось ничего.

— Как это?

— Вот так. Всё в норме, Толян. Всё в норме.

Глава 4

Группа 14-16Е, в составе пятнадцати курсантов, стояла на плацу под моросящим дождём. Влага крошечными каплями оседала на плотной форменной ткани и неподвижных, полных спокойной уверенности лицах. Лишь облачка пара в холодном утреннем воздухе отличали строй от каменных изваяний.

Напротив, сцепленная стальным тросом, пропущенным сквозь кольца металлических поясов, выстроилась другая группа, только что выведенная четвёркой штурмовиков из кузова армейского грузовика. Двадцать шесть дрожащих, испуганно озирающихся человек в лохмотьях защитного цвета. Руки за спиной. Чёрные, давно не стриженые волосы падают на будто прищуренные глаза. Кожа широких скуластых лиц отдаёт желтизною. Тщедушные, почти детские тела, не дотягивающие и до семидесяти килограммов, сотрясает нервный озноб. От них пахнет грязью. Грязью и страхом.

— Думаю, все знают, кто стоит перед вами, — начал Крайчек, неспешно вышагивая по плацу. — А если не знаете, я поясню. Это, — небрежно кивнул он в сторону оборванцев, — китайские военнопленные. Их батальон сдался, попав в окружение под Харбином. Они очень сильно хотели жить. Так сильно, что предали свою Родину, отказавшись умереть за неё. Хотя, — воспитатель покривился и развёл руками, — не мне судить их. Я ведь не знаю, каково там, в армии красных драконов. Быть может, кто-то из наших гостей согласится поведать о своих тяжёлых фронтовых буднях, и нам станет понятнее, отчего Великий Индокитай не заслуживает такой жертвы? Отцепить, — указал Крайчек на босоногого солдата.

Двое штурмовиков ухватили трясущегося как осиновый лист пленного и, отсоединив от общей связки, подтащили к воспитателю.

— Ну что, дракон, — Крайчек положил свою громадную лапищу на плечо китайца, — как звать тебя?

Стоящая рядом с воспитателем Репина перевела вопрос, издавая непривычные слуху тягучие звуки.

Китаец тут же оживился и пролепетал нечто неразборчивое, активно кланяясь.

— Его зовут — Чжан Юйсян, — пояснила Репина.

— Сколько лет?

— Восемнадцать, — продолжила переводить младший воспитатель.

— Где родился?

— В деревне, недалеко от Гирина.

— М-м, Гирин, я бывал там. Красивые места. Братья-сёстры есть?

— Пять сестёр и два брата.

— Да ты что?! — Крайчек слегка наклонился, чтобы заглянуть «дракону» в глаза. — Вот это я понимаю! Безостановочное восполнение потерь — ключ к победе! У тебя отличные родители, можешь ими гордиться.

Китаец выслушал перевод и снова начал кланяться, боязливо улыбаясь.

— А у самого дети есть?

— Пока всего трое: два сына — близнецы, по году, и дочь, неделю назад родилась.