Колодец с живой водой - Чарльз Мартин

В общем, мы прибыли в Хэмптонс. Мистер Пикеринг нежно поцеловал дочь, потом обнял за плечи меня:

– Добро пожаловать, Чарли. Проходи, располагайся. Мы очень много о тебе слышали…

Он держался очень приветливо, и я невольно подумал: «Какой приятный человек! С таким ни в коем случае нельзя садиться играть в покер!»

Но было слишком поздно. Партия уже началась.

За обедом я старательно подбирал слова и говорил, только когда ко мне обращались, тщательно обдумывая ответы на вопросы, которыми засыпáла меня мать Аманды. Впрочем, мои слова или поведение мало что могли изменить: эти люди приняли решение задолго до того, как увидели меня воочию, поэтому отвечал я достаточно искренне, не забывая отдавать должное выставленным на стол изысканным блюдам. Лезть из кожи вон не имело смысла еще и потому, что, не стараясь произвести впечатление на мать и отца Аманды, я делал именно это: производил впечатление. Эти двое наверняка не привыкли к тому, что гость ведет себя свободно и раскованно и даже не пытается скрыть факты, который любой другой на его месте постарался бы обойти молчанием. Впрочем, повторюсь, я был уверен, что мистер и миссис Пикеринг и так знают обо мне все, поэтому, когда меня спросили о родителях, я совершенно честно ответил, что мой отец был таксистом и погиб, спьяну врезавшись на полном ходу в бетонное дорожное ограждение, что мама работала на двух-трех работах, стараясь заработать нам обоим на хлеб, но скончалась от сердечной недостаточности, когда я учился в старшей школе. Упомянул я и том, что написал Академический оценочный тест лучше всех в школе, что Гарвард, где мне предложили стипендию, я выбрал, потому что не хотел делать карьеру в морской пехоте, что уже в университете я пробежал милю за 4:07 и заработал высший балл и что, если бы не стипендия Пикеринга-Кюхля, я закончил бы Гарвард еще полгода назад.

– А кто воспитывал вас после смерти мамы? – спросила миссис Пикеринг. – Кто помогал? Ведь, насколько я поняла, других близких родственников у вас не было.

– Никто меня не воспитывал, – ответил я честно.

– Но… как же вы жили? Ведь вам нужно было покупать продукты, оплачивать счета за электричество и прочее?

– Я работал разносчиком пиццы и приторговывал «травкой».

Пока она смеялась над моей шуткой (она действительно думала, что это шутка), ее супруг откинулся на спинку стула и самодовольно ухмыльнулся. Он, похоже, точно знал, что я нисколько не шучу.

Вино за столом разливал сам папа Пикеринг. Он никому не уступил эту обязанность, видимо, считая своим долгом лично проследить за тем, чтобы гость попробовал и оценил его «домашнее» вино, которое, как шепнула мне Аманда, продавалось по оптовой цене двести долларов за бутылку. Я, однако, к вину даже не прикоснулся. Каждый раз, когда мистер Пикеринг пытался наполнить мой бокал, я вежливо, но твердо отказывался.

Похоже, мое упорство всерьез заинтриговало его. Он то и дело с любопытством посматривал на мой нетронутый бокал. Уже в конце трапезы, когда зажгли банановый фостер[16], папа Пикеринг не выдержал и спросил – с довольно разочарованным видом:

– Может, тебе хотелось бы чего-то другого?

Это была его первая серьезная ставка. Он пытался повышать, но я не принял вызов. Покачав головой, я ответил только на поставленный вопрос:

– Нет, благодарю вас.

– Тебе не нравится мое вино? – не отступал Маршалл Пикеринг.

На этот раз я ответил, удвоив ставку:

– Не могу сказать. Я его не пробовал.

Он прищурился, прикидывая, насколько хороши карты у него в руке. Аманда потихоньку потягивала вино, с удовольствием наблюдая за нами. Одновременно она несильно наступила мне под столом на ногу.

– Я вообще не пью, – коротко сообщил я, отрицательно качнув головой.

Пикеринг наверняка был в курсе, однако ничего не сказал – только отсалютовал бокалом сначала мне, потом Аманде, и наконец – жене и собаке породы персидская борзая.

Даже не знаю, выиграл ли я эту взятку. Мне, впрочем, казалось, что место за игровым столом, куда приглашали очень немногих, я заработал.

После трапезы мы отправились «отдохнуть» на заднюю веранду особняка, выходившую на океан. Там мистер Пикеринг предложил мне сигару, но я снова отказался. Отец Аманды подержал свою сигару во рту, потом поджег и затянулся так глубоко, что ее кончик засветился, как раскаленная кочерга. Этот сверкающий уголек странным образом гармонировал если не с цветом, то с выражением его глаз.

Сигара, конечно, была кубинская. Мистер Пикеринг несколько раз с удовольствием затянулся, отчего воздух вокруг нас заполнился ароматным дымом, и проговорил:

– Похоже, Чарли, у тебя просто нет недостатков!

И хотя сказано это было вполне светским тоном, я почувствовал приближающуюся опасность. Да и любой на моем месте почувствовал бы. Таких парней, как я, мистер Пикеринг ел на завтрак десятками, а нашими косточками выковыривал застрявшее в зубах мясо. Еще за обедом – где-то после третьей перемены – я сумел расшифровать невербальные сигналы, которые посылало его внезапно напрягшееся тело, и понял, что в ближайшем будущем нам с Амандой придется реже видеться друг с другом. И изменить этого я не мог, что бы я ни сказал и ни сделал. Нет, мистер Пикеринг вовсе не хотел, чтобы его зятем стал безвольный, бесхребетный червяк, но и человек, который столь откровенно бросал ему вызов в его собственном доме (а именно этим я и занимался весь вечер), его не устраивал. Я это знал, и он знал, что я знаю.

Что ж, карты мне достались не самые лучшие, однако положение было не совсем безнадежным, и я решил, что потрепыхаюсь еще немного. «Честность – лучшая политика». Эти слова не были девизом всей моей жизни, но сегодня подобный подход уже принес мне кое-какие дивиденды, и я решил при случае испробовать его еще раз. Хитрить я умел не хуже папы Пикеринга, но сейчас был не тот случай. Почему-то у меня сложилось впечатление, что он способен разоблачить мой блеф куда быстрее, чем я успею состроить подходящее выражение лица, а раз так… Кроме того, мне еще никогда не доводилось обедать с человеком, чье состояние приближалось к миллиарду.

Выкурив примерно половину сигары, Маршалл Пикеринг сказал:

– Аманда говорила, что ты неплохо играешь в покер.

– Да, одно время я проделывал это достаточно часто.

Он показал на обитый сукном столик и улыбнулся почти по-отечески:

– Может, сыграем партейку?..

Я скрестил вытянутые перед собой ноги и сложил на коленях руки.

– Думаю, не стоит.

Почти минуту мистер Пикеринг сосредоточенно разглядывал свою сигару, потом еще раз глубоко затянулся. Кажется, он начинал испытывать раздражение.

– Почему же?

– Я обыгрывал в покер только «золотых мальчиков», которые рассматривали карты как развлечение. А вы, как мне кажется, пригласили меня сюда вовсе не затем, чтобы я вас развлекал.

Он снова затянулся, любуясь огоньком, мерцающим на кончике сигары.

– То есть ты обирал доверчивых простаков?

– Вовсе нет. Я просто оказывал услугу людям, которым не терпелось поскорее прокутить родительские денежки.

– А ты этим пользовался?

– Я просто не стал упускать представившуюся возможность.

Он кивнул:

– Что ж, это, наверное, правильно. Во всяком случае, мне это нравится. – Отеческое выражение исчезло с его лица, а тон стал жестким. – Я плачу́ большие деньги людям, которые умеют угадывать чужие мотивы и желания.

– Мне кажется, мистер Пикеринг, что вы читаете мои мотивы куда лучше, чем я – ваши.

Он улыбнулся и смахнул со стола воображаемые фишки.

– Туше́!..

Быть может, я не так уж сильно ему нравился, но моя способность сбросить карты, когда на руках у соперника появилась более сильная комбинация, вызвала у него если не уважение, то по крайней мере одобрение. Глядя на меня, мистер Пикеринг проговорил, изрыгая изо рта клубы дыма, как дракон:

– Маршалл. Зови меня просто – Маршалл.

Благословение родителей, таким образом, было получено, и весь последний курс мы с Амандой «встречались». Мои лондонские учебные успехи произвели на ректорат достаточно благоприятное впечатление, поэтому мне предложили дополнительно пройти специальный курс и получить степень магистра делового администрирования[17]. Наверняка я, конечно, ничего не знал, но мне почему-то казалось, что мистер Пикеринг – «просто Маршалл» – имел к этому решению ректората самое непосредственное отношение. Как бы там ни было, в конце первой же недели занятий он вызвал меня к себе в офис и сделал предложение, отказаться от которого было невероятно трудно.

В конце концов я решил сыграть с ним еще один раунд и согласился.

Маршалл Пикеринг управлял огромными деньгами – и своими, и принадлежащими другим людям. Он также владел несколькими компаниями по всему миру. Чем больше я его узнавал, тем сильнее мне казалось, что журналисты, оценивавшие размеры его состояния почти в миллиард, здорово ошиблись. Миллиарда этак на два. Для меня, таким образом, ставки серьезно повышались. Или, если смотреть на дело с другой стороны, причин тщательно обдумать свое решение поработать у Маршалла Пикеринга оказалось на два миллиарда больше, чем я считал вначале.