Мир, где приносят в жертву планеты - Виталий Вавикин

В день, когда Януша отправили в подводную тюрьму, Алекс и Мэри не видели друг друга уже больше двух лет, но Алекс смотрел по телевизору открытый процесс, превращенный в какое-то шоу. Прокурор снова и снова показывал присяжным фотографию девушки, которую убил Гаевски. Показывал до и после того, как над ней поработали кулаки боксера. Судебное заседание проводилось поздним вечером, поэтому возрастных ограничений не было.

Следом за фотографиями и присяжными режиссер трансляции показывал крупным планом Мэри Свон, сидевшую в первом ряду. Молодая, красивая. Никогда прежде Алекс не видел ее такой – простая одежда, косметики нет, бледные щеки, глаза растерянные. Алекс смотрел процесс не ради шоу, а ради Мэри, а после того, как ее мужу вынесли приговор, практически равноценный смертной казни, Алекс с трудом сдержался, чтобы не позвонить этой безучастной жене, которая не проронила ни одной слезы. Лишь однажды, когда рассказывали о детстве и юности жертвы, режиссер удачно выхватил крупным кадром скривившиеся в презрении губы Мэри.

Погибшую звали Черити Вердра. Звали после операции. До операции ее имя было Чарли. Вернее, его имя. Богатый мальчик, возжелавший стать девочкой. Когда прокурор спрашивал Януша Гаевски, не сожалеет ли боксер о том, что забрал жизнь человека, сомнений на лице Гаевски не было.

– Нет, – хмуро говорил он, вколачивая в крышку своего гроба еще один гвоздь.

Хотя вначале знаменитый боксер вообще пытался все отрицать. Наблюдая за процессом, Алекс Донов понял одно – Януш Гаевски не боится тюрьмы, его пугает огласка, страшит мысль, что все узнают о его связи с женщиной, которая раньше была мужчиной. После, когда скрыть это было невозможно, он хотел лишь одного – закончить все побыстрее и отправиться в тюрьму, подальше от вспышек фотоаппаратов и телевизионщиков. Того же, казалось, хотела и его жена.

– Мы не жили с ним в последний год. Не жили как муж и жена, если вы понимаете, о чем я, – сказала она в своем интервью.

В газетах появились сотни карикатур: от невинных до откровенно непристойных. Нанятые Мэри Свон и Янушем Гаевски юристы не успевали выписывать судебные запреты. Работавшие с Гаевски промоутеры устроили бой за пояс Януша раньше, чем судья зачитал приговор – хотя, что бывший чемпион отправится в тюрьму, уже никто не сомневался. Он убил человека, вывез за город и сбросил с моста, пытался скрыть улики. Все было против него. Даже он сам.

– Просто отправьте меня в тюрьму и точка, – сказал Гаевски присяжным. – Я виновен. Виновен во всем. Я убил этого человека.

Ни разу он не назвал Черити Вердра по имени. Нет. Не Черити. Чарли Вердра. Один из журналистов так настойчиво спрашивал Мэри Свон, не замечала ли она за мужем гомосексуальных наклонностей, что Мэри едва не сорвалась, послав его к черту. Особенно когда журналист буквально потребовал огласить пикантные детали их интимной жизни.

– Как можно спать с человеком и не заметить, что ему нравятся мальчики? – пошел журналист ва-банк, гонясь за легкой сенсацией. – А ваша дочь? Дита. Ее отец действительно Януш Гаевски?

Когда Алекс Донов услышал подобный вопрос, то решил, что его связь с Мэри Свон непременно станет достоянием общественности. Может быть, они назовут его отцом ее ребенка – пара лет разницы ничего не значит, если можно устроить сенсацию. Думая об этом, Алекс так и не смог решить, нужна ему эта огласка или нет. С одной стороны, хорошо привлечь к себе внимание, с другой… Нет, становиться частью большого скандала – не самый удачный способ повысить актерский рейтинг. Потом точно ни о какой рекламе кофе не будет и речи. Если он и сможет где-то сняться, то сыграть самого себя в фильме о жене боксера-гомосексуалиста. Причем в погоне за сенсацией его, скорее всего, сделают любовником самого боксера. «Нет, менять ориентацию я пока еще не готов», – решил тогда Алекс Донов. К тому же он ни разу не встречался с Янушем Гаевски лицом к лицу. Боксер лишь однажды позвонил ему и предупредил, что сломает шею, если узнает, что Алекс вертится возле его жены.

– Мне плевать, как и сколько раз вы это делали, – сипло сказал Януш. – Но если об этом узнает хоть один человек, то я приду и сломаю тебе шею. Должен буду сломать, понимаешь, актеришка? – голос его был ровным и спокойным. Лучше бы он кричал и плевался, чем говорил вот так… Потому что так Алекс не сомневался – Януш Гаевски действительно сделает то, о чем говорит. Придет и сломает ему шею.

В те дни Мэри Свон так и не поняла, почему Алекс прервал их связь. Просто оборвал и все. Не отвечал на звонки, уехал из города, снял другую квартиру.

Сейчас, стоя возле особняка Януша Гаевски, бывшего чемпиона в среднем весе, Алекс думал, что нужно будет обо всем рассказать Мэри. Он не собирался начинать с ней все заново, но если они будут вместе работать над фильмом, то необходимо снова стать друзьями. Как и прежде. И к черту прошлое. К черту боксеров-психопатов, мальчиков, превращенных хирургами в девочек, ночи, близость, любовный треп…

– Выпьешь что-нибудь? – предложила Мэри Свон, как только прислуга открыла Алексу дверь.

– Мне бы лучше крепкого кофе, – честно сказал он.

– Ах, да, – Мэри грустно улыбнулась. – Совсем забыла. Ты, кажется, сказал, что еще не ложился?

– Ложился, но не спать, – Алекс кисло улыбнулся.

– Снова старушка? Кто на этот раз?

– Нет. Со старушками проще. Старушки спят почти всю ночь. – Алекс почувствовал, что краснеет. Хотел отшутиться, но не мог. – У меня была всего одна старушка, – сказал он. – Да и разве у тебя самой не было фантазий касательно звезд, сверкавших на экране, когда ты была ребенком?

– Были, но…

Они заглянули друг другу в глаза и, не сговариваясь, кивнули, решив, что будет лучше сменить тему.

– Чертовски большой дом, – сказал Алекс, оглядываясь. – Где, черт возьми, ты берешь деньги, чтобы платить за все это? У тебя же не было ни одной стоящей роли.

– Как и у тебя, – тут же парировала Мэри.

– Но я и не живу в таком доме.

– Какое-то время тратила деньги мужа, – сказала неожиданно примирительно Мэри. – Теперь платят родители.

– А мои послали меня к черту. Сказали, что нет смысла снимать кино, когда намечается Великое переселение. Кажется, они вложили все свои деньги в какой-то проект атараксиков. Не знаю. Не пытался уточнять.

– Да… – Мэри грустно улыбнулась. – Мир катится к черту, и мы вместе с ним…

Они замолчали, глядя друг другу в глаза. Возможно, пауза затянулась бы, если бы не вошла служанка с двумя чашками кофе. Мэри наградила ее недовольным взглядом.

– Ты какая-то злая, – подметил Алекс, когда они с Мэри снова остались вдвоем.

– Злая? – она подняла на него большие глаза.

– Хотя, возможно, ты всегда была злой, – пожал плечами Алекс. – Да и после того, во что пресса превратила процесс твоего мужа…

– К черту мужа.

– Он звонил мне, когда мы с тобой… – Алекс понимал, что сейчас не время говорить об этом, но… – Обещал сломать мне шею, если кто-то узнает. Думаю, он бы сделал это. Не потому что ревновал, а потому что…

– Потому что боялся, что его поднимут на смех?

– Да.

– И поэтому ты сбежал?

– Я решил, что так будет лучше нам всем.

– Мог хотя бы позвонить, рассказать.

– Я сейчас рассказываю.

– Прости, не помню, сколько прошло лет?

– Не злись.

– Тогда заткнись и не напоминай мне о том, что было.

– Хорошо, не буду, если хочешь.

– Вот и отлично. Сиди и пей свой кофе.

– Хорошо, – Алекс послушно взял чашку, выудил неловко из кармана пачку сигарет.

– Я разве разрешала тебе курить здесь?

– А разве запрещала?

– Нет.

– Так я закурю?

– Кури.

Мэри дождалась, когда он прикурит, забрала у него сигарету и затянулась.

– Сигарету вернешь или мне достать новую? – спросил Алекс.

– Достань новую.

– Мне нравится, как ты злишься.

– Заткнись и соси свою сигарету.

Они встретились взглядом и криво ухмыльнулись – оба, синхронно.

– Чертов Феликс, хочет, чтобы мы с тобой сыграли мужа и жену, – сказала Мэри Свон, хотела изобразить презрение, но вместо этого снова кисло улыбнулась.

– И что ты ему сказала? – спросил Алекс.

– Пообещала подумать.

– Твой звонок мне означает, что ты все-таки решила сняться в этом фильме?

– Пока это ничего не означает. Я просто хотела посмотреть на тебя для начала.

– Не насмотрелась, когда мы… Ну…

– Это было давно. Многое изменилось.

– А ты сама изменилась?

– Конечно, – Мэри помрачнела. – Феликс говорит, что нашу дочь может сыграть Дита, если я объясню ей, что к чему. Она ведь моя настоящая дочь. Понимаешь? Ей будет несложно сыграть.

– Как она относится ко мне?

– Она не знает о нас, если ты об этом. Об отце она тоже мало что знает. Адвокаты смогли удержать репортеров в стороне. Последний журналист, который пытался заговорить с Дитой, отправился в тюрьму.