Свиток Всевластия - Мария Чепурина

Помните ли Вы, сударь, роковой рассказ нашего бедного друга Феру, над которым сам он имел несчастье потешаться? Без сомнения, да. История о дарующем всевластие заклинании тамплиеров, кое необходимо трижды произнести „в столице столиц в царском дворце под сенью веры“, и о том, что свиток с этим заклинанием хранится в инкрустированной раковинами шкатулке у мадам де Жерминьяк, не могла не запасть Вам в душу. Быть может, Вы даже лелеете план раздобыть этот свиток? Человеческой натуре свойственно желание обладать всем самым лучшим, так что желание Ваше, с точки зрения разума, отнюдь не предосудительно. Но исполнимо ли оно? И да и нет.

Почему же нет? – спросите Вы. Да будет Вам известно, что месяц назад достопочтенная мадам де Жерминьяк отдала Богу душу. О причинах ее смерти ходят самые разные слухи. Свет горит нетерпением сыскать убийцу – подлинного или мнимого. Тем временем внучка мадам, прелестная девушка восемнадцати лет от роду, уже вернулась из монастыря, где воспитывалась, и вступила во владение наследством. Немудрено, что в городе появилось немало искателей руки мадемуазель. И знаете ли, сударь, кто первый среди них? О, трепещите же! Я Вам скажу! Сей ловкий ухажер не кто иной, как наш общий знакомый – виконт д’Эрикур, устроитель злосчастного пира и убийца Феру! Откуда мне известно, что Феру убил именно он? – желаете Вы спросить. Очень просто, Помье! Кто еще мог совершить это злодеяние, коль скоро это были не я и не Вы?

Итак, д’Эрикур в двух шагах от руки внучки мадам Жерминьяк и от ее палестинского сокровища. Поспешность, с которой он сделал предложение (а говорят, что это случилось всего через пару дней после его возвращения из Бастилии!), не оставляет сомнений: виконт женится не по любви, его цель – это свиток тамплиеров! Бог мой! Даже страшно представить, чего может натворить этот алчный и жестокий человек, этот бесчестный убийца, когда обретет желаемое всевластие! Впрочем, представим на секунду, будто бы это не д’Эрикур отравил нашего рассказчика – что с того? Неужели потомки Жака де Моле столько лет берегли палестинский свиток лишь затем, чтобы им завладел какой-то светский хлыщ, какой-то щеголь, купающийся в деньгах и уже пресытившийся всеми возможными удовольствиями?! Мое сердце трепещет при мысли об этом! Не справедливей ли было бы, если бы заклинание досталось честным людям, порой влачащим жалкое существование, но добродетельным и чистым душой, – словом, таким, как мы с вами?! Не справедиливей ли было бы, если бы заклинание помогло законному государю вернуть себе трон, похищенный узурпаторами?! Вы, без сомнения, желаете знать, о каком короле идет речь. Но тут я умолкаю. Бумаге нельзя поверять таких тайн.

Итак, Помье, исполнимо ли наше – да, теперь я решусь сказать именно так – „наше“! – желание получить заветный свиток, который, без сомнения, существует и за которым скоро будет охотиться весь Париж? Да, отвечу я! В том случае, если мы объединим свои силы. Как только Вы получите это письмо, заклинаю Вас, сударь, поспешите ко мне! Я живу на улице Папийон, в доме Карбино, на первом этаже, и приму Вас в любой час, в любой день недели. Свой план я могу изложить Вам только с глазу на глаз.

– Что там? – спросила Тереза.

– Да так… Ничего… Это новый заказ, – растерянно пробормотал литератор.

– Опять заказ?! – всплеснула руками женщина. – Смотри, как бы тебя снова не облапошили!

– Нет-нет, – пробормотал Помье, спешно натягивая кафтан. – Это совсем другое дело… На этот раз… Словом… Потом объясню…

– Ты куда на ночь глядя?

Помье не ответил. Он уже бежал вниз по лестнице, ощупью пересчитывая в кармане последние су на извозчика. До улицы Папийон можно было бы, конечно, дойти и пешком, но Ходецкий велел торопиться! Необычайное радостное предвкушение вдруг захватило Помье: теперь он был уверен, что до славы и богатства уже рукой подать.

До улицы Папийон литератор добрался уже в сумерках. Жилище Ходецкого, и без того овеянное таинственностью своего обитателя, казалось в полумраке еще более загадочным. Служанка домовладелицы указала Помье путь к квартире того, кто жил под фамилией Кавальон.

– Неужто вы не боитесь ходить к такому человеку? – произнесла она еле слышно, перед тем как исчезнуть.

– Я должен бояться?

– Месье Кавальона многие опасаются. Что до меня, то я всегда трепещу, когда вижу его!

– Отчего же?

– Говорят, он имеет власть как над живыми, так и над мертвыми.

– Не понимаю, о чем это ты говоришь?

– Не понимаете? Так вы, видать, еще ни разу его и не видели, сударь? Всякий, кто хоть несколько минут разговаривал с Кавальоном, говорит, что это непростой человек…

– Да что же в нем непростого?!

– Простите меня… Я не смею говорить… Боюсь, как бы наш могущественный жилец не покарал меня за излишнюю болтливость… – Потупившись, служанка замерла.

Помье понял, чего она ждет, и сунул в маленькую девичью ручку, покрытую цыпками, последнюю медную монету.

«Ни разу не видел! – повторил он про себя. – Ну и ну! Ведь я же добрых два часа просидел с ним бок о бок! Впрочем… Я не очень хорошо рассматривал этого Кавальона… Может статься, действительно что-то в нем не углядел. Бьюсь об заклад, во всем этом кроется какая-то тайна, и мне не терпится ее разгадать!»

Однако до разгадок было далеко, а вот новые загадки появлялись на каждом шагу. Едва Помье занес руку, чтобы постучать в дверь квартиры Кавальона, как она открылась сама собой. Ошарашенному писателю показалось, будто перед ним вход в иную вселенную: из полумрака, царившего в обиталище таинственного жильца, лились звуки чудесной мелодии, воздух за дверью был напоен удивительным благоуханием восточных ароматов – даже лучше, чем духи, которыми брызгался в тюрьме виконт д’Эрикур, запах которых литератор еще не забыл. Помье шагнул на порог и едва не столкнулся лбом с высоким стройным лакеем, неподвижно стоявшим у входа. Чуть поодаль вежливо склонил голову еще один слуга. Ни тот ни другой не проронили ни слова, когда писатель тихонько прошел мимо них. Попривыкнув к темноте, он различил в глубине передней двух прекрасных девушек, одетых восточными одалисками. В позах обеих выражались смирение и покорность. «Надо же, сколько у Кавальона прислуги! – подумал Помье. – Да какой необычной, какой вышколенной! Никто из этих ребят не потребовал у меня чаевых. Видать, хозяин платит им немало! Да, черт возьми, судя по всему, он богаче, чем мне казалось!»

Стоило писателю подумать о Кавальоне, как тот появился – важный, степенный, одетый в турецкий халат и тюрбан, благоухающий неизвестными травами. Молча, не сводя с гостя пристального, испытующего взора, ввел его в свой кабинет. У Помье глаза разбежались: чего тут только не было! Настоящая восточная сокровищница! Персидские ковры по всем стенам, величественный кальян, изображения русских святых с привешенными к ним разноцветными стеклянными амулетами, несколько рядов расставленных по полкам остроносых турецких тапочек, павлиньи и страусиные перья, статуэтка толстого китайского божка, изящные арабские кувшины и еще какие-то экзотические сосуды, похожие на медные ведра с ручками по бокам и краником посередине – их назначения писатель не смог уяснить, очевидно, они служили неким магическим целям. В том, что Кавальон занимается магией, сомневаться уже не приходилось: стеклянный шар на столе и человеческий череп возле него говорили сами за себя… Но откуда все-таки льется эта удивительная музыка? Помье оглядывался, тщетно пытаясь обнаружить ее исполнителя. Нет, видно, и тут без магии не обошлось!..

4

Судя по восторженному выражению физиономии горе-писателя, обстановка произвела на него должный эффект. Кавальон был доволен собой. С каждым днем он все лучше познавал человеческие души и все ловчее научался ими манипулировать. «Не так уж и далек тот день, когда мое имя поставят вровень с именем Калиостро», – с удовлетворением подумал «маг-алхимик».

– Месье Помье! – воскликнул он со всем возможным радушием, протягивая обе руки навстречу оборванному, замызганному литератору. – Какое счастье! Вы откликнулись на мое письмо! Бесконечно благодарен вам за это и бесконечно рад опять видеть ваше лицо! Кстати, знаете, кого оно мне напоминает? В Бастилии я никак не мог понять, на кого вы похожи, а теперь наконец-то сообразил! Вы – вылитый Вольтер в зрелые годы!

Одутловатое лицо собеседника Кавальона пребразилось.

– Я?! Похож на Вольтера?! Но, право, вы шутите! Для меня, конечно, чрезвычайно лестно это сравнение… Я никогда не надеялся… не дерзал… Да и потом… Судя по портретам нашего великого Фернейского старца, в его чертах нет ничего общего с моими!

– Неумелость художника! – махнул рукой Кавальон. – Вы ведь знаете, что рука человеческая несовершенна и она никогда не сумеет отобразить в полной мере творение Демиурга. Скажу прямо: тот портрет Вольтера, что обычно помещают на первых страницах его бессмертных произведений, не слишком-то удачен. Живьем он был совершенно иным! Этот взгляд… эта поразительная живость… это превосходное лицо, светящееся вдохновением…