Приказ самому себе - Юрий Дьяконов

Эльвира Карповна души не чаяла в своей дочери, была уверена, что Сильва самая умная, одаренная и, главное, самая красивая девочка на свете. И всем твердила это без устали.

Сильва верила маме безоговорочно и требовала к себе внимания: от всех… кроме папы. У папы не покапризничаешь!

Папа Сильвы, Иннокентий Фомич, был коммерческим директором крупного завода. Его ценили в городе и в министерстве за отличные деловые качества, требовательность к себе и другим. С работы он возвращался всегда поздно. И, кроме того, по долгу службы часто уезжал в длительные заграничные командировки.

Поэтому воспитанием Сильвы занималась мама. — Какая мать пошлет в школу такого ослабленного ребенка?! — сказала она учительнице, пришедшей записывать Сильву в школу. — Весь бархатный сезон она будет в Крыму. Слышите, как она кашляет?! Да и вообще, куда ей спешить?!.

Сильна благоразумно молчала. Не говорить же при посторонних, кашель появился после трех порций мороженого… Кашель прошел через два дня. А она с мамой три месяца пробыла в Ялте. Вдоволь накупались в море и поели фруктов. И вернулись в город, когда занятия в школе уже давно начались. Всю зиму в дом ходили две учительницы. Одна учила Сильву музыке, а другая — всему, что проходят в начальных классах.

Зато, став первоклассницей, когда ей шел уже девятый год, Сильва поразила всех знаниями, сообразительностью, легко делала то, что подругам давалось с трудом. С первого по четвертый класс она считалась лучшей ученицей. Ее хвалили, ставили в пример. Ее же учительница назначила старостой класса.

Отдав дочь в школу, Эльвира Карповна стала бессменным членом родительского комитета, не спускала с Сильвы глаз и всячески содействовала ее успехам. Если от школьников нужно было приветствовать участников какого-либо районного торжества, всегда обращались к Эльвире Карповне.

— Ах, опять, — скромно опустив глаза, говорила она. — Бедные дети. Они так перегружены! И уроки, и музыка, а тут еще это… Нет, нет!! Я не отказываюсь. Кому же, как не моей Сильвочке. У нее такая дикция!.. Наш папа тоже будет доволен…

Про папу она каждый раз добавляла умышленно. Иннокентий Фомич, который когда-то, еще до войны, учился здесь, теперь систематически помогал в ремонте школы, доставал необходимые материалы. Поэтому все, от директора до нянечки, знали его и относились к нему с большим уважением. И вот наступал день Сильвиного торжества. На ярко освещенной сцене появлялась девочка с тонкими правильными чертами лица, Большие голубые глаза сияют. Движения ее свободны. Легкие белокурые волосы, уложенные крупными локонами, взлетают и опадают в такт гордым взмахам головы. Звонкий, привыкший к выступлениям голос достигает самых отдаленных уголков зала. Она даже не видит, что рядом и позади шеренгой стоят такие же девочки, изредка хором повторяющие несколько слов приветствия. Это ее праздник! На нее смотрят глаза взрослых и умных людей. Она купается в этих взглядах. Это ей, стоя, аплодирует зал… Она верила в это. А если бы и усомнилась в своей исключительности хоть на миг, то тотчас, за кулисами, мама, обнимая и целуя дочку, восторженно шептала:

— Солнышко ты мое! Ты была лучше всех!.. Не то, что эта Нинка Копылова, двух слов запомнить не могла…

Потом мама много раз говорила об этом всем.

Зоя Липкина не имела ни таких обеспеченных родителей, ни такой привлекательной наружности, как у Сильвы. Худенькая, остроносая, будто вся состояла из острых углов. И вечно натыкалась ми углами на окружающие предметы. Если начинали подживать расцарапанные локти, то завтра-послезавтра Зойка явится в школу с разбитым коленом или ушибленным до крови пальцем. Старенькая форма сидела на ней мешком. Фартук вечно съезжал набок. А рыжеватые косички-хвостики торчали в стороны. Тоненькие ножки-палочки носили ее в разных направлениях с быстротой ветра. Она хотела знать все, поспеть везде, не пропустить ни одной новости или события. Непостижимыми путями она первой узнавала, когда будет контрольная, куда поведут класс на зимних каникулах и что будет в кульках на новогодней елке. Она была нашпигована новостями от пяток до кончиков косичек и охотно делилась ими, требуя взамен только одного: расскажи и ты мне что-нибудь интересное.

Зойку не считали сплетницей. Она не желала кому-нибудь сделать зло. А если иногда так получалось, так это против Зойкиной воли. Просто она не могла удержать ни одного секрета. Даже если ее просили: «Смотри, никому не говори!» Она изо всех сил старалась не проговориться, но стоило ей раскрыть рот, как слова сами начинали соскакивать с языка. И разве уследишь, когда вместе с обычными, новостями вдруг выпорхнет и секрет.

Еще когда учились в первом классе, девочки иногда обижались и пытались скрыть от нее свои тайны. Но это оказалось невозможным. Зойкины зеленые, шкодливые, как у козы, глаза становились грустными. Она, как привязанная, ходила за подружкой:

— Маша! Ну, Машенька же! Я ведь не хотела. Вот самое чест-ное-пречестное слово! Оно так само получилось… Ну, скажи, что больше не сердишься… Ну, хочешь, я тебе что-нибудь сделаю?.. Вот пуговицу пришью, видишь, отрывается… Ну, хочешь, ластик насовсем подарю? Красненький! С зайчиком…

И не отстанет, пока подружка не скажет: «Не сержусь».

За это Зойку прозвали Липучкой. А так как тайны у девочек были крошечные, то на Зойку совсем перестали сердиться. Все равно ее не переделаешь. Зойка есть Зойка!

Окружающих Зойка считала одинаковыми. Но двух человек превозносила до небес. Первый человек — это учительница Клавдия Прохоровна, которая, как была уверена Зойка, знала все на свете и далее могла читать мысли. Стоит только не выучить урок, как она, скользнув взглядом, скажет:

— Липкина, не напрашивайся на двойку.

Как она узнала?! Зойка и сидела прямо, не пряталась за спины подружек, и руку тянула… И вот все равно…

Но и Зойка изучила Клавдию Прохоровну за эти годы. Глянет учительница на доску, хмыкнет недовольно — Зойка уже знает: дежурные прошляпили. Будто пружина подбросит ее с парты:

— Вот, Клавдия Прохоровна! Пожалуйста, — и подает заранее выпрошенный у нянечки аккуратный мелок.

Пошарит глазами по столу, нахмурится учительница в конце урока — Зойка поймет: забыла голубой шнурочек, чтобы перевязать тетради. И через миг моточек шпагата уже лежит на краю учительского стола. Улыбнется Клавдия Прохоровна, скажет:

— Спасибо, Зоя. Ты очень внимательна…

Второй человек — это ее подружка Сильва. Зойка тоже считала Сильву самой красивой девочкой в классе. Куда до нее остальным! А как она гордо поворачивает голову! Как ходит, разговаривает. Как принцесса из сказки. Зойка сто раз тренировалась перед зеркалом и все равно ничего не получается. А уж таких красивых платьев, туфелек и кофточек, как у Сильвы, ни у кого в школе нет. Учится Сильва на одни пятерки. И она очень добрая. Отдала ей туфельки беленькие, совсем новые, заграничные. Как разорвала их Сильва об какую-то железку, так сразу и подарила. Но ведь у Зойки же папа на все руки мастер — зашил так, что и не заметишь… И форму шерстяную подарила. Ее утюгом прожгли. А Зойкина мама взяла и совсем этот кусок вырезала. Получилось чудесно! Зойка-то чуть не в два раза тоньше Сильвы… Сильва — подружка настоящая. Перед Зойкой совсем не задается. И если не получается задачка, Зойка бежит к Сильве. У нее уже все давно готово. И Сильвина мама хорошая. Она очень любит Сильву и часто спрашивает:

— Скажи, Зоя, в школе никто не обижает мою Сильвочку? Она такая впечатлительная и доверчивая! Ее всякий обидеть может…

— Что вы! Разве я дам ее обидеть! Пусть попробуют!

— Умница, Зоя, — скажет Эльвира Карповна. — Я на тебя надеюсь. Ты же знаешь, как мы к тебе хорошо относимся.

Сережа Капустин, Ваня Савченко и Стасик Филиппов родились в одном году и в одном дворе на Петровской улице. Окрестили мальчишек «чертовыми деточками» и «хулиганами» намного позже, когда в полную меру проявились их способности.

Первым показал себя Сережка. Едва он научился твердо стоять на ногах и преодолевать пространство от люльки до двери, растроганная бабушка, не подозревая о последствиях, купила внуку большой бело-красный мяч.

Сережкины глаза загорелись. Он кинулся вперед. Ловко пнул мячик ногой. Бабушка, не готовая к выполнению вратарских обязанностей, успела только испуганно ойкнуть, как раздался звон оконного стекла, и счет был открыт!..

Но первые успехи не вскружили голову юному форварду. Он уже тогда понял главное: хочешь добиться успеха — тренируйся! И счет разбитых стекол рос день ото дня и год от года. А по мере роста мастерства и физических возможностей утверждалась и слава, которая вскоре перешагнула узкие рамки двора и распространилась по всей улице от Нахичеванского до Крепостного.

Едва завидев Сережку во главе босоногой команды, какая-нибудь юркая старушка с быстротой телеграфа оповещала об опасности всех соседей. И тотчас, испуганно пискнув петлями, одно за другим маленькие окошечки скрывались за непроницаемой броней ставен. Куры и кошки, легкомысленно бродившие вдоль заборов, поспешно шмыгали в подворотни. И на улице полным хозяином становился футбольный мяч.