Молодость с нами - Всеволод Кочетов

— Мне нужен секретарь обкома, — сказала Варя. — Очень нужен. Извините, пожалуйста.

У нее был такой усталый и больной вид, что девушка со строгим взглядом ответила не так уж строго:

— Он занят, обождите минуточку. Присядьте тут. Товарищ выйдет, я о вас доложу. А вы откуда?

Варя сказала, откуда она, но не стала говорить, зачем ей надо товарища Ковалева. Пусть эта девушка думает, что по заводским делам.

Минут через пятнадцать из кабинета вышел генерал, попрощался с девушкой как со старой знакомой, та вошла в неплотно затворенную им дверь и тотчас вернулась.

— Пожалуйста, входите, — сказала она Варе.

Варя вновь оказалась в громадном кабинете, тоже отделанном светлым деревом. Навстречу ей из-за стола поднялся худощавый, хмурый человек, совсем не такой усмешливый и приветливый, каким в начале разговора с нею был товарищ Савватеев. Варе показалось, что пришла она сюда зря, что в этом городе она ничего не добьется, что надо ехать прямо в Москву, в ЦК, в Политбюро. Но уж раз она пришла, ничего не поделаешь, надо объяснить все и этому неприветливому человеку.

— Товарищ Ковалев… — начала она.

— Я не Ковалев, — перебил он ее. — Я Садовников.

— Простите, — тихо сказала Варя, отступая. — Мне нужен был секретарь обкома.

— Ну, я и есть секретарь обкома. Второй. А товарищ Ковалев в Москве, в ЦК.

— Простите, — повторила Варя, не зная, как ей уйти из этого кабинета. Но Садовников сказал:

— А вы садитесь и рассказывайте. Вы же, наверно, не в гости к Ковалеву пришли. Наверно, дело какое-нибудь сюда вас привело?

— Дело, — сказала Варя и села на стул возле длинного стола, стоявшего в отдалении от письменного. К этому же столу подсел и Садовников. Здесь тоже был телефонный аппарат. И едва Варя открыла рот, чтобы заговорить, аппарат коротко звякнул. Садовников взял трубку, слушал минуту или две и затем начал отвечать зло, недовольно, кого-то отчитывая за некормленных коров и за удобрения, брошенные под открытым небом на станции. Он говорил, что за такие дела из партии гонят, что он какого-то товарища вызовет на бюро и тому придется получить по одному месту. Варя поняла, что попала совсем не туда, куда надо, что этот секретарь занимается сельским хозяйством, что ему глубоко безразлично, что происходит в каких-то институтах, что он злой человек, который, конечно, встанет на сторону Мелентьева, как встал Савватеев, а вовсе не на ее и Павла Петровича сторону.

— Ну, говорите, — сказал он хмуро, положив трубку, и еще некоторое время двигал бровями и шевелил губами, будто продолжая разговаривать с тем человеком, которому вскоре придется быть на бюро и получить нагоняй за коров и удобрения.

Варя вновь стала рассказывать всю историю. Садовников выслушал так же, как и Савватеев, не перебивая. Выслушав, сказал:

— Как видите, я ничего не записывал. Потому что уже знаю это все. Вот, пожалуйста, — он поднял на столе какую-то бумажку, — заявление, которое подписано четырнадцатью сотрудниками института. Тут даже и беспартийные возмущены этим делом. И вы далеко не первая у меня по этому делу. Мы в нем разберемся, я вам обещаю. И если виноват Колосов, накажем Колосова. Если виноваты другие, накажем их. Независимо от результатов, вы молодец. За дело, которое коммунист считает правым, он обязан бороться до конца: или до полной победы, или до тех пор, пока ему не объяснят его ошибку и он не поймет, что ошибся. Вы смелый человек, я очень рад был с вами познакомиться.

— Но, товарищ Садовников, — сказала Варя, — ведь я же лицо заинтересованное, как мне сегодня сказали. Я же вот люблю товарища Колосова. Как-то, значит, связана с ним…

— Интересно, а кто же, как не те, кто нас любит, будут бороться за нас в случае беды? — спросил Садовников довольно зло.

Варя ушла, чувствуя в душе величайшую благодарность к злому человеку, которому она простила всю его неприветливость и который стал для нее одним из самых замечательных людей, каких она когда-либо встречала.

Назавтра же после заседания злополучного бюро к Садовникову пришли Малютин, Архипов и Бакланов. Малютин и Архипов заявили, что они несогласны с решением бюро, что они это решение опротестовывают, так как бюро заседало в половинном составе.

— Сущий бред, — говорил Малютин возмущенно. — Наш товарищ Мелентьев зарапортовался.

— Но как же вы допустили до этого? — спросил Садовников. — Ведь вы тоже члены бюро, товарищи Малютин и Архипов.

— А мы бы и не допустили до такого решения, — ответил Архипов, — если бы присутствовали на заседании. Когда нас вызвали в горком, мы просили Мелентьева отложить заседание. Он сказал: неудобно, люди приглашены. Он ни словом не обмолвился о том, что будет ставить вопрос об исключении Колосова из партии. Так, мол, ограничимся внушением.

— Мы и насчет внушения были против! — сказал Малютин. — Внушать надо Мелентьеву, а не Колосову.

Неделю подряд к Садовникову ходили люди из Института металлов и протестовали против решения партийного бюро. За пять дней до Вари побывала тут Людмила Васильевна Румянцева. У Людмилы Васильевны разговор с секретарем обкома был совсем иной, она разговаривала с ним не так, как Варя.

Когда Людмила Васильевна узнала, что Павел Петрович вдруг ни с того ни с сего исключен из партии, в ней проснулась та боевая медицинская сестра, которая, размахивая наганом, останавливала машины на зимней дороге и спасала жизнь доверенным ей раненым.

— Григорий, — сказала она мужу, — ты должен пойти и заявить, что они затеяли чушь, слышишь?

— Милочка, — ответил Румянцев. — Все это хорошо, справедливо и так далее. Когда на дело смотреть чисто теоретически. Но стоит взглянуть на него практически, то — куда идти, с кем бороться, кому и что доказывать?

— Когда дело касалось тебя, Григорий, ты же знаешь, куда я ходила, с кем боролась и кому что доказывала. Но у меня были свободны руки — ты был мой муж, я грызла глотку этим паршивым Мукосеевым за своего мужа. А тут что? В качестве кого я пойду бороться за Павла Петровича? Гриша, как ты этого не понимаешь?

Румянцев, напуганный той историей, в какую втянул его когда-то Мукосеев, находил тысячи предлогов для того, чтобы никуда не идти, ничего не делать и ни за кого не хлопотать. Людмила Васильевна очень на него обиделась, сказала: «Вот, значит, ты какой!..» — и на другой же день сама отправилась в райком партии. Секретарь райкома развел руками, сказал, что дело запутанное, что в нем участвует секретарь горкома товарищ Савватеев, что товарищ Савватеев лично давал какие-то указания Мелентьеву. Но он пообещал, что когда дело дойдет до райкома, то там оно будет подвергнуто особо тщательному расследованию, а пока в институт он отправит инструктора для ознакомления с делом.

Такое решение. Людмилу Васильевну не удовлетворило. Она устремилась в горком к Савватееву. Савватеев ее не принял. Тогда она пришла в обком к Садовникову. Тут она не просила, а требовала. Ее нисколько те испугали злые глаза Садовникова, на фронте она видывала глаза пострашнее, она помнила жуткого майора Семиразова; она почти кричала на Садовникова, Садовников тоже повышал голос и в конце концов, вызвав какого-то работника, при Людмиле Васильевне спросил его, начато ли расследование дела Колосова. Тот ответил, что да, начато.

— Довольны? — обратился Садовников к Людмиле Васильевне.

— Когда накажете как полагается всю эту мелентьевскую камарилью, тогда буду довольна! — ответила Людмила Васильевна.

Она яростнее всех била тревогу в институте, она всем и каждому доказывала, что у них всегда будет твориться черт знает что до тех пор, пока не выгонят Мукосеева, а с ним и шляпу Мелентьева; она не стеснялась в выражениях, и пришел такой день, когда Мелентьев вызвал Людмилу Васильевну к себе в кабинет.

— Вы что же, порочите честных коммунистов? — зашипел он на нее угрожающе. — Вы клевещете на партбюро? Троцкистские методы! Кто вам платит деньги, за подрыв авторитета партийной организации?

Из членов партийного бюро при этом разговоре присутствовали только двое, но Мелентьев все время ссылался на мнение бюро.

Людмилу Васильевну окрики не испугали.

— Вы грубый, глупый мужик! — ответила она Мелентьеву. — Я рада, что я кандидат в члены партии и не голосовала за избрание вас в партийное бюро.

Мелентьев вновь стал поминать троцкистские методы, сказал, что еще неизвестно, кто она такая, защитница директора, еще надо проверить ее биографию.

Людмила Васильевна встала и пошла к дверям. Вслед ей Мелентьев прокричал:

— Единогласно выносим строгий выговор с предупреждением! За дискредитирование партии. Если повторится — выгоним!

Людмила Васильевна хлопнула дверью.

Дома Румянцев устроил ей не менее тяжкую сцену.

Он хватался за голову, стонал, падал на кушетки и диваны, бессильно опускался в кресла.