Сборник "Чистая фэнтези" - Генри Олди

— Отец, не бойся! Нас трое против троих, и, значит, судьба еще не решена!

Через шесть лет, все при том же Шпреккольде, трубя победу, Марчин-оруженосец получил от императора дворянство и рыцарские шпоры.

А в придачу — графство Бреттэн, граничащее с судьбоносным Бирнамом.

Злопыхатели и завистники будущей славы Ривердейлов шептались, что есть иной вариант семейной легенды. Без леса, мародеров и топора, зато с борделем в Треццо, императором, дровосеком, сыном дровосека, выдохшимся флаконом афродизиака и тремя ненасытными шлюхами. Впрочем, бессилие Пипина, от боевых ран или от чего иного, и ключевая реплика юного героя оставались неизменными.

Шептались злопыхатели правильно. В том смысле, что за более внятный разговор на подобные темы Ривердейлы отрезали языки — умело, быстро и безболезненно, на зависть хирургам-медикусам.

Резать, рубить и колоть оставалось главным занятием семьи на протяжении столетий. Сын Марчина, граф Роберт Быстрый, отличился в пресловутых Окружных Походах, наводя ужас на мамлюков султана Арье-Лейба бен-Цимах. Следом за честь рода вступились близнецы Сайрус и Сайлас, первенцы Роберта. Часовня Разбитых Надежд, возле которой братья плечом к плечу в течение двадцати лет, согласно данному обету, провозглашали первенство дам их сердец — сестер-двойняшек из Деррисдайра, — навеки осталась в памяти уцелевших рыцарей королевства, сильно проредив ряды последних. К сожалению, сестры не дождались паладинов, благополучно выскочив замуж за тех, чьих имен история не сохранила.

Лэньон Ривердейл был лейб-беллатором, иначе дуэльным заместителем короля Шарлеманя Вспыльчивого, снискав владыке репутацию тирана и человека, крайне щепетильного в вопросах чести.

Клайд Ривердейл, обеднев, открыл частную школу фехтования, публично объявив иных маэстро шарлатанами. Через некоторое время он принес извинения оставшимся в живых коллегам. Эти извинения в письменной форме более века украшали собой учебную залу школы, вместе с девизом: «Шпагу — королю, гонор — никому!». Поговаривали, что были они еще более оскорбительны, нежели первоначальное заявление Клайда. Так или иначе, остальные Ривердейлы, на чьем попечении оставалась школа в последующие годы, в уязвлении коллег словесными выпадами замечены не были.

С выпадами иного рода — по ситуации.

В скрипториях для юных забияк книги знаменитой семьи шли нарасхват: «О привлекательности ноги неодоспешенной», «Дуэль на бастардах: преимущества и недостатки», «Парадоксы оружия» и «Гладиаторий». Особенно с иллюстрациями авторов.

И, наконец, в новейшее время семья Ривердейл имела прямое отношение к храму Шестирукого Кри.

Здесь, пожалуй, стоит задержаться особо. В отличие от пресловутого острова Гаджамад, колыбели воинских искусств, с его великими мастерами, каждый из которых выглядел безобидней ребенка или, если угодно, старца-паралитика, — храм Шестирукого пошел другим путем. Кри, он же Кристобальд Скуна, маг и величайший гипнот-конверрер из накопителей, существовавших досель, посвятил годы жизни изучению боевых навыков хомобестий. Псоглавцы и гнолли, русалки и кентавры, гарпии и алконосты, минотавры и сатиры, анубисы и озирисы, Леониды и стокимы, великаны с лебяжьими шеями — все они попадали в поле зрения Шестирукого Кри.

Оборотнями Кристобальд не интересовался, предпочитая стабильные сочетания.

Каким образом гипнот договаривался с предметом своего интереса, да еще и добивался разрешения погрузиться с когтистой гарпией или, скажем, гривастым Леонидом в уни-сон на заданную тему — один Вечный Странник знает. Достоверно известно другое: войдя рука об руку в уни-сон, маг начинал метаморфировать грезу, порождая конфликт за конфликтом. Разумеется, речь шла о конфликтах внешних — ни один гипнот, будь он харизмат-лидер Маковой Ложи, не рискнул бы обратить агрессию компаньона на себя самого. Такие штучки грозили спонтанным разрушением уни-сна и разложением личности гипнота на массу разумных, но крайне неуживчивых «соседей». Посему, ведя подопечного дорогой баталий, Кристобальд Скуна всего лишь заносил инстант-образ сражающегося гнолля или анубиса в обширный меморандум — скрупулезно, со всем спектром методов, ухваток и навыков, характерных для данного существа.

Псоглавцы, мастера грызни и непревзойденные борцы, с их молниеносными бросками в ноги и мертвой хваткой челюстей, смыкающихся на горле сбитой жертвы. Гнолли и анубисы, близкая родня псоглавцев, вместо фронтальной атаки предпочитали серии быстрых укусов в места расположения крупных артерий — пока шла увертливая война за захват, предшествующая «бесовой мельнице» или «оползню».

Прыгучие сатиры ловко обезноживали противника ударами твердых копыт, брыкаясь с исключительной меткостью: колени, подъем стопы, внутренняя сторона бедра, пах, живот, и никогда — выше. В ближнем бою не было равных их родичам, пьяницам-силенам, сторонникам тайного принципа: «Кошусь на восток, падаю на запад!», и фавнам. Низко опущенная голова с выставленными рожками, слабая чувствительность к боли, умение зажимать врага в угол — после чего фавн без устали молотил кулаками, мало уступавшими копытам в твердости.

Пикирование гарпии на добычу — мощные когти ног глубоко впиваются в плоть, крылья лупят по лицу, ослепляя, а кривые и острые когти рук неустанно трудятся над всем, до чего дотянутся. Более мирные алконосты не обладали таким впечатляющим набором когтей, зато ужасающая скорость их полета опрокидывала любого, в кого врезался разгневанный алконост, вызывая повреждения органов и внутреннее кровотечение.

В морских баталиях русалки были непобедимы.

Минотавры одно время едва не привели к банкротству Агильерский Корридор. Подав прошение о милосердии к невинным животным, они, согласно решению суда о равноценной замене, приняли участие в корридах вместо обычных быков — чем сильно сократили численность торреро, гордых и вспыльчивых любимцев публики.

О Леонидах и вспоминать нечего — боеспособность льва, помноженная на изворотливость человека, говорила сама за себя.

По мере накопления знаний Шестирукий Кри перешел к следующему этапу эксперимента. Войдя в уни-сон с чистокровными людьми, адептами храма и бескорыстными ревнителями бранного дела, он опять формировал батальную ситуацию, — одновременно накладывая на человека-«попутчика» инстант-образ дерущейся хомобестии. Гибкая психика бойца адаптировала чужие, но, безусловно, полезные навыки, внося их в привычный арсенал измененными, но результативными. Разнообразя таким образом собственный театр военных действий, человек получал ряд несомненных преимуществ, сводя воедино данное от рождения, полученное при обучении, обретенное в итоге жизненного опыта — и привнесенное гипнотом-накопителем. А заодно, познав ухватки хомобестий, мог успешнее противостоять им в рукопашной.