За гранью - Марк Энтони

— Первые подозрения зародились, когда я нашел эту штуку в ущелье Теней, — начал бард. — Однако доказательств у меня не имелось — вплоть до вчерашнего дня. Но вчера я проник в башню и прочел кое-что из написанного на рунном камне. Вынужден сообщить вам, друзья, что подтвердились самые худшие мои опасения.

— И что же подтвердилось? — первым не выдержал Бельтан.

— Бледный Властелин был повержен и побежден тысячу лет назад, — вновь заговорил Фолкен усталым голосом. — Тогда же были откованы и установлены над ущельем Теней железные Черные Врата. Они выходят прямо на Оскаленную Пасть — единственный доступный перевал на всем протяжении Железных Клыков — и надежно закрывают как вход в Имбрифейл, так и выход из него. Сильнейшие из белых магов — повелителей рун — запечатали створки Черных Врат самыми могущественными из подвластных им рун, дабы ввергнутый в бездну Враг никогда больше не смог покинуть свои подземные чертоги. Мы долгое время свято верили, что так и будет, — по крайней мере те, кто не забыл. Но мы ошиблись. — Бард ткнул пальцем в трещину на белом диске. — Это одна из трех печатей, наложенных на Врата Имбрифейла. Не представляю, кто и как сумел ее сокрушить, но защита уже не столь прочна, как раньше. Если та же участь постигнет две другие печати, Врата откроются вновь.

Мелия и Бельтан не сводили глаз с примолкшего Фолкена. Трэвис пошевелился, откашлялся, встряхнул головой, отгоняя щемящее предчувствие неизъяснимой угрозы, и робко попросил:

— Ты бы хоть объяснил, что все это значит?

Бард с жалостью посмотрел на него и отчетливо произнес:

— Если вдруг из бездны времен выплывает неведомо когда затерявшийся Великий Камень, если по дорогам Фаленгарта снова начинают рыскать Бледные Призраки, если слабеют рунные печати на створках Черных Врат, все это может означать только одно: Бледный Властелин, тысячу лет пребывавший в узилище, залечил раны, сбросил оковы заклятий и рвется на свободу.

Сумрачная тень промелькнула по лицу Фолкена. В ветвях над его головой вдруг взвыл по-волчьи студеный ночной ветер.

56

Шел десятый день с момента появления Грейс Беккетт в Кейлавере. Новизна впечатлений от проживания в настоящем королевском замке понемногу стерлась и уступила место привычке.

Первым и основным признаком привыкания стала чрезмерная раздражительность по поводу разнообразных мелочей, раньше не привлекавших ее внимание. Во-первых, она постоянно мерзла. Впрочем, холод донимал всех обитателей цитадели, поголовно жалующихся на необычайно рано наступившую в этом году зиму. Холод сочился из каждого камня, обдавал ледяным дыханием из каждой трещины в стенах, сквозняком таился в переходах и набрасывался на зазевавшихся прохожих, впиваясь в тело обжигающими морозом поцелуями. У Грейс все время болели ноги и ныли суставы, несмотря на теплое нижнее белье и длинные, до пят, юбки из толстой шерсти. Руки тоже моментально коченели, и никакие перчатки не помогали.

Низкая температура усугублялась повышенной влажностью. Река Димдуорн, она же Темноструйная, протекала не далее чем в лиге — около трех миль, по подсчетам Грейс, — от Кейлавера, так что в замке днем с огнем не найти было ни одной сухой тряпки, не говоря уже о простынях или полотенцах. Впрочем, холод и сырость Грейс еще могла бы как-то пережить, но запахи просто сводили ее с ума.

Пахло буквально все: сортиры, факелы, ночные вазы, свечи, коридоры и подавляющее большинство кейлаверцев. Все эти разнообразные ароматы можно было условно разделить на три категории: обычная вонь, едкая вонь и гнилостная вонь, хотя чаще всего приходилось сталкиваться с комбинацией элементов, существенно превосходящей убойной силой каждую из составляющих по отдельности. Еще пару недель назад она не поверила бы, что будет тосковать по бездушному запаху антисептика, пропитавшему стены и коридоры Денверского мемориального. Она всю жизнь ненавидела этот запах, понимая в то же время, что это обычное химическое соединение, предназначенное для обеззараживания атмосферы и нейтрализации куда более неприятных запахов крови, блевотины и смерти. Но в больнице ее угнетал всего один запах, тогда как здесь, в Кейлавере, их было столько, что Грейс не раз одолевало искушение раскалить на огне кочергу и одним махом выжечь все свои обонятельные рецепторы.

Еще одной причиной депрессии явилось сокращение до минимума времени общения с Эйрин. Баронесса заявлялась к Грейс при первой же возможности, но на подготовку гостевых помещений, руководство армией слуг и лакеев, ревизию запасов провианта и надсмотр за кухней в преддверии визита царствующих особ у нее уходило так много времени, что свободная минутка выдавалась крайне редко.

— Послушай, Эйрин, давай я буду тебе помогать, — предложила ей как-то раз Грейс.

Предложение вызвало у баронессы шок.

— Ты с ума сошла, Грейс! — воскликнула она, немного опомнившись. — Ты же королевская гостья и высокородная дама. Это… это неподобающе!

— В самом деле?

Эйрин энергично закивала:

— Никто не поймет, уверяю тебя. Особам благородного звания подобные помыслы категорически противопоказаны.

— Все ясно. Как говорится, положение обязывает, — вздохнула Грейс, а про себя добавила: «Скучай хоть до посинения, а ручкой пошевелить не смей!» Вслух она, разумеется, ничего такого не высказала и даже улыбнулась Эйрин на прощание, когда та вдруг заспешила и куда-то опять унеслась, не пробыв с ней и десяти минут.

Король Бореас тоже как будто забыл о существовании Грейс. Прошло уже целых три дня с тех пор, как он в последний раз соизволил проявить внимание к ее персоне. Аудиенция состоялась на следующее утро после официального приема в честь представителей доминионов. Правда, разбудил ее и проводил в покои его величества не простой паж, а достопочтенный сенешаль лорд Олрейн собственной персоной. Грейс впопыхах накинула первое попавшееся платье да еще всю дорогу бежала, с трудом поспевая за царедворцем. В результате она ввалилась к Бореасу запыхавшаяся, в сбившемся набок наряде и с растрепанными волосами, липнущими к мокрому от пота лицу.

— Я вижу, лорд Олрейн застал вас во время утренних гимнастических упражнений, миледи, — заметил король, одним взглядом оценив состояние ее туалета, и благосклонно кивнул. — Похвальное занятие, клянусь Ватрисом! Древние мудрецы не зря учили: кто слаб телом, тот слаб и умом.

«В здоровом теле — здоровый дух», — перефразировала Грейс на земной лад и мысленно усмехнулась. Не говорить же королю, что за последние несколько месяцев самой большой физической нагрузкой для нее была беготня по бесконечным коридорам его замка. Она украдкой бросила взгляд на широченные плечи, мощный торс и могучие руки. Интересно бы узнать, какой вид спорта предпочитает сам Бореас? Честно говоря, она бы ничуть не удивилась, узнав, что его величество обожает в часы досуга пожонглировать парой-тройкой своих придворных.