Ретт Батлер - Джулия Хилпатрик

Скарлетт последний раз искупалась в отделанной голубым мрамором ванной с пеной фантастического запаха гардений и роз. После ванной она расчесывала волосы до тех пор, пока они не засияли цветом черного базальта, наложила косметику и, не торопясь, оделась. Глядя на свое отражение в зеркале, Скарлетт осталась довольна увиденным. Пусть теперь показывают на нее пальцем и шепчутся о том, что вот эта не молодая уже женщина соблазнила юнца и разом потеряла все, что имела.

Зал аукциона был заполнен людьми: дилерами, коллекционерами, зеваками, покупателями. Все замолкли, только Скарлетт вошла в зал. Два человека вскочили, чтобы посмотреть на нее поближе, но она даже не обратила на это внимание. Скарлетт с достоинством прошла к первому ряду, сбросила на спинку стула меховую накидку. Глаза Скарлетт не улыбались, она не узнавала никого из тех, кто пытался завладеть ее вниманием.

Миссис Батлер представляла собой удивительное зрелище: в черном наряде с копной черных же блестящих волос. Из украшений на ней была только длинная цепь крупного, превосходного жемчуга, подаренная когда-то Реттом, в ушах – подходящие жемчугу серьги, а на пальце – кольцо из оникса и жемчуга. Единственное, что Скарлетт не распродала за последний год, были ювелирные украшения. Бо убедил Скарлетт, что драгоценности еще могут ей пригодиться, и потом они должны быть с ней, как память о счастливом прошлом. Бо был, как всегда, прав.

Скарлетт устроилась в кресле первого ряда и взглянула на сцену, она знала, что на этой сцене будут появляться одна за другой знакомые вещи: картины, мебель, лампы. В углах комнаты и вдоль стен стояли некоторые предметы, которые были слишком громоздкими, чтобы их таскать на сцену и обратно: высокий комод на ножках, огромный сервант, книжный шкаф, двое очень больших напольных часов. Большинство вещей в стиле Людовика XVI, часть английского происхождения, но все редкие, представляющие особый интерес, как и подобало вещам из дома Батлеров.

Торги начались семь минут одиннадцатого, а Бо все еще не было. Скарлетт посмотрела на часики на левом запястье, подняла глаза на мужчину на подиуме, аукциониста, продавшего только что огромный инкрустированный комод в стиле Людовика XV, с мраморным верхом, за 22 тысячи. Вращающаяся поверхность сцены открыла перед глазами следующую знакомую вещь: большое зеркало семнадцатого века, украшенное орнаментом, висевшее в холле дома Батлеров.

– Первоначальная цена две тысячи пятьсот… три… четыре… пять… шесть… семь… семь пятьсот… восемь!.. девять в передних рядах комнаты… девять пятьсот… десять!.. десять… десять… одиннадцать… одиннадцать пятьсот… двенадцать! – и на этих словах прозвучал удар молотка. Все было закончено менее чем за минуту. Продажа совершилась молниеносно, хотя процесс был едва заметен. Пальцы едва двигались, руки едва поднимались, только легкие кивки, чуть заметные движения глаз, едва уловимые движения рук, и тренированные дилеры все замечали, моментально подсказывали аукционисту, но зрители почти никогда не знали, кто увеличивает ставку. Скарлетт понятия не имела, кто купил антикварное зеркало. Она только сделала запись в своем блокноте и снова села на стул, чтобы снова увидеть следующую знакомую вещь.

Это были два прекрасных французских стула, обтянутых изящным шелком, стоявшие раньше в спальне Ретта. Сразу же выставили и шезлонг, следующий в каталоге за стульями. Скарлетт приготовила ручку, чтобы записать первоначальную цену, как вдруг почувствовала, что кто-то пробирается на пустое кресло, находящееся как раз за ней, и услышала знакомый голос.

– Ты хочешь оставить себе эти вещи, тетя? – это были Бо и Дэвид Бредбери. Скарлетт не ожидала увидеть его здесь, но поняла, зачем он пришел. Очевидно Бо рассказал ему, в каком состоянии она находится, и Дэвид пришел поддержать ее. И как только Скарлетт увидела их, похоронная атмосфера напряженности, царившая в течение предыдущего часа, слетела.

Она обняла Бо за шею и прижалась к нему. Дэвид наблюдал за ними, и на его усталом и печальном лице появилась улыбка.

Скарлетт отстранилась от Бо и прошептала ему на ухо:

– Спасибо, что пришел. Я уже на последнем издыхании.

Бо кивнул и, вздохнув, повторил свой вопрос. Ставка держалась уже на девяти тысячах пятистах.

– Ты хочешь эти вещи? – Но Скарлетт только покачала головой. Бо ближе наклонился к ней, мягко взял ее за руку: – Я хочу, чтобы ты сказала мне, тетя, что ты хочешь оставить из вещей. Что особенно памятно для тебя. Скажи мне. Я куплю ее и оставлю у себя дома. Ты потом можешь забрать все это. – Бо снова улыбнулся и, устроившись поудобнее, принялся осматривать присутствующих. – Никого интересного, тетя. Напрасно ты так тщательно готовилась к обороне. Здесь просто зеваки, которые ходят на все подобные мероприятия, чтобы убить свободное время.

– Ну и пусть, – прошептала Скарлетт в ответ. – Я это делаю не для них, а для себя! – Ставка за стулья остановилась на тринадцати с половиной. В это время к ней наклонился Дэвид и ласково прошептал: «Вы прекрасно выглядите, Скарлетт».

– В мои-то годы, Дэвид, – пококетничала Скарлетт. – Вы шутите. Они взглянули друг на друга так, как будто и не расставались. Было трудно поверить, что они не виделись несколько лет. – У вас все хорошо?

Дэвид медленно кивнул.

– Все прекрасно. Я беспокоился о вас. – Пара, сидящая впереди, цыкнула на Скарлетт и Дэвида. Он одарил пару недоброжелательным взглядом и повернулся к Скарлетт с усталой улыбкой.

– Я только что вернулся из Европы. Поэтому мы с Бо и задержались немного. Я хочу помочь вам, Скарлетт, пережить это. Не будем вспоминать прошлое, загадывать на будущее. Я хочу, чтобы вы больше не чувствовали себя одинокой, загнанной в угол. Все пройдет, – шептал Дэвид. И в душе Скарлетт поднималась волна благодарности. Таков был Дэвид, который мог, не тая обиды, появиться в нужный момент и протянуть руку помощи. Скарлетт, слушая его, взглянула на сцену и окаменела. На продажу был выставлен спальный гарнитур Кэтти.

Бо наклонился к уху Скарлетт и снова спросил:

– Тетя, может быть…? – Но она неопределенно взглянула на него и отвернулась. Только сейчас, когда на подиуме появилась мебель из комнаты дочери, она почувствовала всю чудовищность того, на что сама же и решилась: выставить на продажу, на всеобщее обозрение свою любовь, свои чувства, свою боль… Зачем все это?

– Семнадцать тысяч… семнадцать… восемнадцать… восемнадцать!., девятнадцать…, – голос аукциониста бесстрастно называл суммы, которые покупатели готовы были предложить за эту вещь, а в голове Скарлетт металась мысль: «Я должна прекратить все это. Мы с Реттом – это одно. Пусть так и будет. Но Кэтти… Весь этот фарс не должен касаться ее или того, что с ней связано…».