Осада, или Шахматы со смертью - Артуро Перес-Реверте

Напротив, объясняет Дефоссё, о вероятности. Это чистая математика. Будет или нет удачен выстрел, произведенный, скажем, гаубицей, зависит от таких факторов, как время суток, ветер, климатические условия и тому подобное. Его канониры и он сам — вольно или невольно, сознательно или нет — тоже действуют согласно этим вероятностям.

Лицо испанца просветлело — он понял сказанное и по неведомой причине оно как будто успокоило его. Подтвердило его собственные умозаключения.

— То есть вы говорите, что, хотя и сами даже не можете определить, куда полетят ваши бомбы, они падают не как попало, не по воле случая, а в соответствии с какими-то правилами или физическими законами? Так?

— Именно так. В некоем своде или кодексе, который люди пока еще не в состоянии прочесть, хотя современная наука с каждым днем все ближе к этому, кривая, описываемая каждой из моих бомб, определена так же точно и непреложно, как орбиты планет. Разница между ними есть исключительно производная от нашего невежества. И в этом случае ваш убийца…

— Наш убийца, — с нажимом поправляет испанец. — Сами видите — с вами он связан не менее тесно, чем со мной.

В тоне его нет злой насмешки. Так, по крайней мере, кажется. И чем глубже погружается капитан Дефоссё в собственные построения, тем больше какой-то странной отрады находит он в них. Ситуация, представая под неким новым углом, становится привлекательна и очень приятна. Это подобно попыткам вслепую нашарить ключ к шифру. Отгадать какую-то техническую загадку.

— Ладно, пусть будет «наш»… Я хочу лишь сказать, что этот человек сумел на свой манер и с высокой точностью высчитать вероятность… Представьте себе машину, куда закладывают все те данные, о которых мы говорили, чтобы получить на выходе точное место и приблизительное время…

— И этой машиной стал убийца?

— Да.

Лицо испанца тонет в густом облаке табачного дыма. С явным интересом он, облокотясь о стол, подается вперед:

— Вероятности, сказали вы… А их можно вычислить?

— До известного предела. В юности я учился в Париже. Я еще не был военным и очень интересовался физикой и химией. В девяносто пятом ходил во Французский Арсенал слушать лекции Пьера-Симона Лапласа… Вам что-нибудь говорит это имя?

— Не припоминаю.

Ну, неважно, говорит капитан. Господин Лаплас еще жив и входит в число крупнейших французских математиков и астрономов. Но в ту пору он занимался химией, в том числе — применительно к производству порохов и литью пушек И на лекции говорил, будто можно с уверенностью утверждать: из нескольких возможных событий произойдет только одно, однако в принципе ничто не убеждает, что именно оно, а не какое-либо другое. Тем не менее, сопоставляя ситуацию с подобными ей и ей предшествовавшими, приходишь к заключению: весьма вероятно, что некоторые из этих возможных ситуаций не произойдут.

— Не знаю… — обрывает он себя. — Это не слишком сложно для вас?

Испанец криво улыбается. Половина его лица — на свету, половина — в темноте.

— Вы хотите сказать, «по зубам ли полицейскому такие премудрости»? Не беспокойтесь, переварю. Итак, вы говорили, что опыт способен отбрасывать менее возможные вероятности…

Дефоссё кивает:

— Именно так Метод состоит в том, чтобы свести все однотипные происшествия к определенному числу случаев, в равной степени возможных. И тотчас же найти среди них наибольшее количество случаев, благоприятствующих событию, чью вероятность мы пытаемся установить… Соотношение между ними и всеми возможными случаями даст нам меру этой вероятности. Понимаете?

— Да… Более или менее.

— Подвожу итог. Убийца наделен математическими способностями, которые применяет сознательно или интуитивно. При определенных физических условиях он отметает траектории и точки падения, невозможные для моих бомб, и сводит вероятность до абсолютной точности.

— Ах ты ж мать твою!.. Ну конечно же!

Эти слова сказаны по-испански, и Дефоссё глядит на него непонимающе:

— Пардон?

Тот не отвечает и не сводит глаз с плана Кадиса.

— Все это теория, разумеется… — бормочет он, словно думая о чем-то постороннем.

— Ну да. Однако это единственное, что, с моей точки зрения, дает рациональное толкование тому, что вы мне поведали не так давно.

Полицейский по-прежнему сидит, склонившись над планом. Сосредоточенно всматривается в него. Сигарный дым, соприкасаясь с пламенем свечки, завивается спиралями.

— А возможно ли такое, чтобы в нужное время вы ударили по точно определенным секторам города?

У него совсем иное лицо теперь, думает капитан. Взгляд стал жестче. На мгновение Дефоссё кажется, будто в углу рта блеснул клык. Как у ощерившегося волка.

— Боюсь, вы сами не понимаете, что предлагаете мне сейчас.

— Не бойтесь, — отвечает испанец. — Понимаю — и очень даже хорошо. Ну так что вы мне скажете?

— Можно попытаться. Но ведь я уже говорил вам: точность…

Попыхтев сигарой, испанец окутывается новым облаком дыма. Он заметно оживился.

— Для вас бомбы — как шило в одном месте, — непринужденно и даже развязно говорит он. — Для меня — розыск преступника. Я предоставлю вам данные для стрельбы по определенным секторам. По целям, которые легко будет накрыть. Какие участки предпочтительней?

— Знаете… Это уж как-то чересчур… — отвечает Дефоссё, несколько оторопев.

— Какой там, к чертовой матери, «чересчур»? Это же ваше ремесло!

Капитан не обращает внимания на вольный тон, который позволяет себе гость. В конце концов, этот полицейский, о том не подозревая, попал в самое яблочко. И теперь уже Дефоссё, придвинув свечу, склоняется над картой. Прямые и кривые, вес заряда и запальные трубки. Дистанция. В воображении его уже вычерчиваются безупречные параболы траекторий и наносятся точки разрывов. Все это похоже на внезапное обострение хронической лихорадки, и он не в силах противиться ей.

— При подходящих условиях… при той дальности выстрела, которую я могу обеспечить сейчас… — бормочет он, и палец его очерчивает восточную оконечность города. — Вот здесь! Практически вся эта полоса… Двести туазов к востоку от стены.

— То есть от Сан-Фелипе до Пуэрта-де-Тьерра.

— Ну, примерно.

Испанец доволен. Кивает, не поднимая глаз. Потом показывает на отмеченный карандашом участок.

— Это место входит туда. Улица Сан-Мигель и Куэста-де-ла-Мурга. Попробуете накрыть их в тот день и час, которые я укажу?

— Попробовать могу. Но я ведь предупредил уже, что за точность не отвечаю…

Дефоссё производит в уме быстрые вычисления. Да, это возможно. При благоприятных условиях, то есть если не будет сильного встречного или бокового ветра, который может дать снос или сократить дистанцию полета.

— Бомбы должны взорваться?

— Хорошо было бы.

Капитан думает уже о запальных трубках своей конструкции, которые обеспечат полное воспламенение заряда. На таком расстоянии — пойдет. Ясно одно: он может это сделать. Или хотя бы попытаться.

— Повторяю, точности не обещаю. Скажу вам по секрету, я несколько месяцев кряду пытаюсь накрыть здание таможни, где заседает ваше Регентство. Тщетно.

— Таможня меня не интересует. Только то, что в радиусе вот этой точки.

Теперь француз смотрит не на план, а в лицо гостю.

— Поначалу мне подумалось, что вы — просто умалишенный. Потом пришло ваше письмо, и все разъяснилось. Я знаю, кто вы и чем занимаетесь.

Испанец не отвечает. Только молча смотрит на Дефоссё, дымя зажатой в зубах сигарой.

— А вообще-то… с какой стати я должен вам помогать?

— Потому что никому — ни испанцу, ни французу — не нравится, когда убивают девочек.

Ответ неплох, про себя признает капитан. С этим согласился бы даже лейтенант Бертольди. Тем не менее он не желает вести беседу в этом ключе. Волчий клык, блеснувший несколько мгновений назад, рассеет любой обман. Человек, стоящий перед Дефоссё, явно не из породы гуманистов. А всего лишь полицейский.

— Идет война, сударь, — отвечает он, тоном своим ставя собеседника на место. — Люди гибнут здесь ежедневно десятками и сотнями. И я, как артиллерийский офицер императорской армии, почитаю своим долгом убивать столько жителей этого города, сколько будет в моих силах… Не делая исключения ни для вас, ни для девочек, подобных тем…

Испанец улыбается. Согласен, говорит эта улыбка, больше похожая на гримасу. Оставим лирику.

— Ну, хватит рассуждать, — отвечает он грубо. — Вы сами знаете, что должны помочь мне. У вас это на лбу написано.

Дефоссё смеется.

— Беру свои слова обратно. Вы и вправду — умалишенный.

— Вовсе нет. Просто я веду свою собственную войну.

Он говорит это, пожимая плечами — с неожиданной и хмурой простотой. И от нее Дефоссё поневоле впадает в задумчивость. То, что он услышал сейчас, — предельно понятно. Что ж, завершает он свои умозаключения, каждый вычерчивает собственную траекторию выстрела…