За день до послезавтра - Сергей Анисимов

Выслушивая очередной доклад, иллюстрируемый открываемыми на планшете меню, генерал-лейтенант Марк Хертлинг «фоном» подумал, что с очень похожими интонациями он ответил Верховному главнокомандующему Объединенными Вооруженными Силами НАТО в Европе адмиралу Ставридису меньше суток назад. Тот задал совершенно уже бесполезный к этому моменту вопрос — о его личном, неофициальном мнении по поводу наличия у русских теоретических шансов сформировать некую «линию фронта». Остановить войска коалиции хотя бы в глубине своей территории, не прибегнув при этом к ОМП в любом варианте применения. Хертлинг ответил не думая, от сердца: «Нет, ни единого. Уже ни единого». И оба понимающе улыбнулись — как уверенные в своих способностях и в своих силах профессионалы.

Да, это было уже в Решель. В Решель тоже было интересно. Эту никому не известную польскую деревеньку перекрыли со всех сторон, настоятельно рекомендовав местным жителям просто не выходить из домов для своей же собственной безопасности. Группа охраны командующего Многонациональными Силами заметно нервничала, и это бросалось в глаза даже ему. Специалисты Корпуса связи отключили проводную телефонную связь и намертво заглушили гражданские сети сотовой телефонии на многие сотни километров вокруг. Вовсе не для того, чтобы генералы могли выспаться, конечно. Для другого. Чтобы за часы до начала операции вывести верхушку командования войск НАТО из известных противнику точек. Нанеси русские в 3 часа ночи удар тактическим ядерным зарядом по превосходно оборудованному средствами связи командному бункеру в пригороде Висбадена, Раммштайна или Гейдельберга, — и американцы проиграли бы, не начав. Так, во всяком случае, придумал какой-то неизвестный ему умник в окружении адмирала Ставридиса. Сам Хертлинг, кстати, был против этого и не побоялся озвучить свою точку зрения даже перед адмиралом. По его мнению, отлаженность систем связи перманентного командного пункта была в драгоценнейшие последние сутки еще важнее, чем риск угрозы стать объектом применения русскими тактического ядерного боеприпаса. Как он и напомнил телеаудитории в проведенном пафосном интервью, русские сняли их с вооружения своих сухопутных войск еще в 1998 году, на пике демократических преобразований. Но хотя время от времени в их специальной литературе продолжают мелькать упоминания о «продолжающемся разоружении», Хертлинг не считал этот компонент русского ядерного потенциала важным. Применение ядерного оружия было вопросом прежде всего политической воли, а политическая воля из русского арсенала исчезла тогда же, когда с карты стерли слово «СССР».

Более существенным генерал Хертлинг полагал риск ночного полета на вертолете. Впрочем, риск, связанный собственно с полетом из защищенного и отлично охраняемого бункера в любую располагающуюся вплотную к границе точку, непосредственно перед нанесением удара был незначительным. Серьезным он становился только в случае, если предположить, что русские точно знали о каждом движении противника и о смысле этих движений. Тогда да, тогда выпущенная каким-нибудь «неизвестным террористом» в полосатой нательной рубахе русских парашютистов зенитная ракета могла бы позволить предотвратить войну. Или отложить ее на время. Может быть, даже на месяцы или годы. Наверняка что-то подобное и лежало в основе покушения на вице-канцлера Германии. Лишь эффективная работа германской полиции (которую русские явно недооценили) вывернула все наизнанку, и идентификация безымянных покушавшихся как «русских военных диверсантов» дала бундесверу необходимый посыл. Готовы ли они пойти на такой риск второй раз? Знают ли они? Тот же русский полк, который сожгли полусонным в казармах и общежитиях, имеет на вооружении ПЗРК 9К38 «Игла». Причем, как ни странно, до сих пор неизвестно, в какой именно модификации: то ли «Grouse», то ли «Gimlet», то ли «Grinch», довольно заметно различающиеся между собой по тактико-техническим данным…

Тогда, после раздумий, Хертлинг счел, что оснований верить в то, что русские знают, нет никаких. Даже за последние 6 часов перед собственно началом операции не было вскрыто малейших признаков даже не мобилизации, а просто повышения уровня готовности войск, пограничников, сил гражданской обороны, — вообще ничего. Такое ощущение, что русские были слепы и глухи. А ведь для того, чтобы по крайней мере насторожиться, их разведчикам и контрразведчикам не надо было красться через границы в плаще до пят, сжимая в кармане кинжал и бумажник с измятыми евро. Существовала радиоразведка, существовали космические аппараты, которые половина мира продолжала называть давно устаревшим словом «спутник». В Европе и во всем мире было полно русских эмигрантов и идеалистов, сочувствующих России да и вообще любому государству, находящемуся в оппозиции мировой стабильности. С возможностями анализировать in situ то, что они читают в местных газетах и слышат по местному радио, возможностями собственными силами шифровать любую информацию на уровне старой немецкой «Энигмы», а главное — вооруженных мобильной связью и высокоскоростным Интернетом. Скрыть от совокупности всего этого происходящую концентрацию военной мощи, переброску техники и людей на громадные расстояния было невозможно в принципе. Но у Хертлинга и некоторых старших офицеров его штаба, с которыми можно было разговаривать откровенно, создалось интересное впечатление: они будто провалились в XVIII или ранний XIX век, когда разведка сводилась к работе каких-нибудь хитрых набукленных дипломатов. К их отчетам и аналитическим запискам, которые благородные молодые офицеры с вдохновляющими романистов приключениями потом неделями везли в родные столицы. Стратегической внезапности тогда действительно можно было достигнуть без особого труда. В наши дни, на втором десятке лет уже XXI века, это казалось невозможным, однако почему-то срабатывало раз за разом. Просто благодаря отлично налаженной работе пропагандистской машины и политической системы. Первой — способной убедить кого угодно в чем угодно. Как было с Саддамом/Ираком (имеющим незаконное оружие массового поражения) и Милошевичем/Югославией (в глазах американского обывателя — «оккупировавших уже почти половину Европы и готовых идти дальше, если они, американцы, их не остановят»).[38] Второй — способной выдержать давление и извне, и изнутри, но не развалиться. И даже «дать реверс» за пару дней, если это потребуется. Так было с Ливией: сдержанное одобрение изменений к лучшему в отношении интеграции в мировое бизнес-сообщество, такие же сдержанные, спокойные упоминания о том, что плохо там дело с демократией. А потом «раз» — с утра обыватели просыпаются, а Ливию бомбят. Причем не на минутку (это случалось и раньше), а капитально, уничтожая живую силу, армейскую и частично гражданскую инфраструктуру и все прочее, что необходимо. Вплоть до малолетних детей, являющихся внуками диктатора. И вот ее бомбят — сдержанно, не в полную силу, но неуклонно, настойчиво, с минимальным риском для себя и не обращая внимания на возмущение правозащитников и либералов всех мастей. Именно тогда, в 2011 году, когда мир пережил это, не слишком отвлекшись от собственных сиюминутных проблем, генерал-лейтенант окончательно убедился: да, настало новое время. Теперь прав не тот, кто лучше, тоньше, изобретательнее или просто дольше проводит пропагандистскую кампанию либо ориентирует ее на более широкие целевые группы. Теперь прав тот, кто сильнее, и на этом все, точка. «Поразительное нарушение международного права и сложившихся норм, неспровоцированное нападение? Да бросьте, это они на нас первые напали. И не надо бы вам копаться в грязном белье, старое поминать, прошлое ворошить и тому подобное, разбирая, кто там на кого напал. Все равно виноваты они. И вы что, пытаетесь с нами поссориться? Зачем бы это, все ведь в наших отношениях до сих пор было нормально? Ах нет, вы просто выполняете необходимые формальности, чтобы не выглядеть дурно в глазах определенного контингента избирателей? Тогда ладно, только не слишком усердствуйте. А лучше все-таки прекратите. Сейчас же. И приведите своих собственных шавок к порядку. Пусть правду говорят, а не выдумывают невесть что. Мы им свободу несем, тратим силы и жизни своих ребят, — мир должен это ценить». Что ж, это должно сработать и теперь.

Марк Хертлинг хмыкнул себе под нос. Минута размышлений в таком юмористическом стиле — и усталость ушла глубже, далеко в глубь тела. Снова можно работать.

Ситуация с провалом русской разведки действительно была искусственной, ненастоящей. Никакие ее успехи в принципе не могли преодолеть годами воспитываемого у русской верхушки восприятия себя как «почти своих» в глазах западного общества. Их ничему не научил даже урок, преподанный Муаммару Каддафи и его государству. Да, можно быть почти своим для десятков президентов и премьеров, удостаиваться похвал, жать руки под сверкание фотовспышек, — но позвольте, это ведь будут не премьеры и не президенты, кто вышибет твои двери катками своих заляпанных грязью и покрытых копотью танков! Это будут военные — другие, злые, грубые люди! Не надо было «переносить» (и это официальный термин из курса медицинской психологии) хорошие отношения с президентами на государственную политику в целом. Никакой объем выпитого на встречах высшего уровня шампанского, никакое количество подписанных документов не способны предоставить возможность избежать военного вторжения, если ты беззащитен в политическом и военном отношении.