Безнадега - Стивен Кинг

— А почему вы здесь?

— Чтобы убедиться, что ты понял, почему ты здесь, Дэвид… Начнем, пожалуй, с этого. Вот и скажи мне: почему ты здесь?

— Я не знаю, кто вы…

— Да перестань, — отмахнулся мужчина с радиоприемником. — Если ты этого не знаешь, то ты в полном дерьме. Зачем ты появился на Земле? Зачем Бог сотворил тебя?

Дэвид смотрел на мужчину, оцепенев от ужаса.

— Давай, давай! — торопил его мужчина. — Это простые вопросы. Зачем Бог создал тебя? Зачем Бог создал меня? Зачем Бог вообще кого-то создал?

— Чтобы любить Его и служить Ему, — медленно ответил Дэвид.

— Хорошо, хорошо. Продолжим. И кто есть Бог? Какова, по твоему мнению, сущность Бога?

— Я не хочу говорить об этом. — Дэвид посмотрел на свои руки, потом поднял глаза на этого серьезного, очень знакомого ему мужчину в солнцезащитных очках. — Я боюсь попасть впросак. — Он помялся, а потом признался в том, чего он действительно боялся. — Я боюсь, что вы Бог.

Мужчина коротко и грустно хохотнул.

— В некотором смысле это даже забавно, но не будем отвлекаться. Сосредоточимся на главном. Что ты знаешь о сущности Бога? По собственному опыту.

С большой неохотой Дэвид выдавил из себя ответ:

— Бог жесток.

Он опять посмотрел на свои руки и медленно сосчитал до пяти. Лишь убедившись, что их не поразило молнией, он поднял голову. Мужчина в джинсах и футболке по-прежнему вглядывался в него, но Дэвид видел, что он не сердится.

— Совершенно верно, Бог жесток. Мы топчемся на месте, Мамми уже наседает нам на пятки, и Бог жесток. Почему Бог жесток, Дэвид?

Ответа он не знал, но тут ему вспомнились слова преподобного Мартина, произнесенные в тот день, когда по телевизору шел беззвучный бейсбольный матч.

— Жестокость Бога очищает.

— Мы шахта, а Бог шахтер?

— Ну…

— Вся ли жестокость хороша? Бог хорош и жестокость хороша?

— Нет, едва ли вся она хороша! — Перед мысленным взором Дэвида возникла его маленькая сестренка, болтающаяся на крюке, сестренка, которая обходила ползущих по тротуару муравьев, чтобы не раздавить их.

— Что есть жестокость, творимая во зло?

— Злоба. Кто вы, сэр?

— Не будем об этом. Кто творец злобы?

— Дьявол… а может, те, другие боги, о которых говорила моя мама.

— О кан тахах и кан таках можешь забыть. По крайней мере сейчас. Мы охотимся за более крупной рыбой, так что не отвлекайся. Что есть вера?

Этот вопрос у Дэвида затруднений не вызвал.

— Суть того, на что надеяться, доказательство того, чего не видел.

— Да. И каково духовное состояние верующих?

— Э… любовь и полное согласие. Я думаю.

— А что есть противоположность веры?

Вопрос на засыпку. Вроде тех тестов, когда на выбор предлагается несколько ответов. Да только ему выбора не предложили.

— Неверие? — рискнул Дэвид.

— Нет. Не неверие, а отказ от веры. Первое естественно, второе сознательно. И если человек отказывается от веры, каково его духовное состояние?

Дэвид задумался, потом покачал головой:

— Я не знаю.

— Знаешь.

Он вновь задумался и понял, что знает.

— Духовное состояние отказавшегося от веры — отчаяние, безнадежность.

— Правильно. Посмотри вниз, Дэвид.

Он посмотрел и ужаснулся, увидев, что «вьетконговский наблюдательный пост» теперь уже не находился на дереве. Он летел, превратившись в сказочный ковер-самолет, правда, сколоченный из досок, над безликой равниной. Тут и там Дэвид видел дома и какие-то серые, без единого листочка, растения. Он узнал трейлер с надписью, извещающей, что его хозяин не дурак выпить и не любит Клинтона, узнал большой ржавый ангар, который они видели на въезде в город, узнал здание муниципалитета, «Пивную пену» с флюгером на крыше: ухмыляющийся гном, крепко ухвативший мешок с золотом.

— Это отравленное поле, — вновь заговорил мужчина в солнцезащитных очках. — В сравнении с тем, что делается здесь, «эджент орандж»[73] — сладкий сироп. Эту землю использовать уже не удастся. Остается только уничтожить ее. Знаешь почему?

— Потому что зараза может распространяться?

— Нет. Не может. Зло нестойкое и глупое и умирает вскоре после того, как отравляется вся экосистема.

— Тогда зачем…

— Потому что это оскорбление Бога. Другой причины нет. Не надо искать написанного между строчками или мелким шрифтом. Отравленное поле — оскорбление Бога. А теперь вновь посмотри вниз.

Дэвид посмотрел. Здания исчезли. Теперь «вьетконговский наблюдательный пост» летел над карьером. С высоты он казался раной на теле земли, вгрызающейся в ее плоть. Склоны сходились в глубине, спускаясь вниз гигантскими ступенями. Все это напоминало перевернутую пирамиду, сложенную из воздуха. На холмах к югу от карьера росли сосны, какую-то растительность Дэвид заметил и у кромки карьера, но в самом карьере не росло ничего. На ближней стороне, северной, как предположил Дэвид, аккуратные уступы слились в длинный язык каменного крошева. Недалеко от усыпанной гравием дороги, ведущей в карьер с гребня вала, чернела дыра. Дэвиду стало не по себе. Словно чудовище, зарытое в землю, открыло один глаз. И оползень вызвал у него нехорошие чувства. Вроде бы он произошел далеко не случайно, его… вызвали.

На дне карьера, ниже черной дыры, находился машинный двор, заставленный самосвалами, экскаваторами, пикапами, гусеничными вездеходами, напоминающими танки времен второй мировой войны. Около них высился металлический ангар с надписью на крыше: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА РЭТТЛСНЕЙК № 2». И ниже: «СОЗДАЕМ РАБОЧИЕ МЕСТА И ПЛАТИМ НАЛОГИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ НЕВАДЕ С 1951 ГОДА». Слева от ангара — бетонный куб с более короткой надписью на стене: «СКЛАД ВЗРЫВЧАТЫХ ВЕЩЕСТВ. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!»

Между двумя зданиями стоял покрытый дорожной пылью «каприс» Колли Энтрегьяна с открытой дверцей со стороны сиденья водителя. В салоне горела лампочка. На приборном щитке Дэвид увидел медвежонка. Потом машинный двор остался позади.

— Ты знаешь, что это за место, Дэвид?

— Китайская шахта, да?

— Совершенно верно.

Они приблизились к уходящему вниз склону, и Дэвид увидел, что шахта еще более пустынна, чем отравленное поле. Не было даже больших камней, не говоря уже о растительности, лишь желтая щебенка. За машинным двором и зданиями на полотнищах черного пластика лежали груды еще более измельченного камня.

— Это отвалы, — пояснил гид Дэвида. — Пустая порода. Но компания не прекращает с ними работать. В породе остались… золото, серебро, молибден, платина. И разумеется, медь. Главным образом медь. Разумеется, в мизерных количествах. Раньше разработка таких месторождений считалась экономически невыгодной, но, когда наиболее богатые месторождения выработаны, а спрос на металл растет, экономические критерии меняются. Сам процесс добычи металлов называется выщелачиванием. И работать с породой будут до тех пор, пока она не превратится в пыль.