Банда 2 - Виктор Пронин

— Уже присмотрели?

— Да! — с вызовом сказала Вика. — Да, Андрюша. Все у нас прекрасно, все отлично. И отвали. Отвали, Андрюша. Проехали.

— Значит, далеко зашло...

— Далеко, быстро, неожиданно и, надеюсь, необратимо.

— Желаю счастья, — сказал Андрей, поднимаясь.

— Да ладно тебе дурь молоть! Ничего ты нам ив желаешь. Не до того тебе сейчас... Сам же говоришь, что врубиться не можешь. Вот врубишься, тогда и пожелаешь. Если пожелаешь. Андрюша.

Когда Костя внес горячую сковородку с яичницей и сыром, Вика сидела одна, перед ней стояли два стакана красного вина. Сидела она, откинувшись на. зад и запрокинув голову. И улыбалась из последних сил. Нет, она ни о чем не жалела, ни" в чем не раскаивалась, но слова, которые произнесла беззащитному человеку, такие слова никому не даются легко и часто проходят годы, прежде чем удается простить себя за такие слова, вымолить у самого себя прощения или хотя бы их подзабыть, чтобы не скребли в душе, чтобы не тянулась рука к телефону каждый раз, когда вспоминаешь человека, на которого выплеснул их в какой-то странной жажде выговориться и сразу, навсегда все поставить на свои места.

— А где этот... — Костя замялся, не зная как назвать ночного гостя. — Где этот прекрасный молодой человек, который так потряс мое воображение своей мужественной внешностью?

— Он заскакивал на минутку... Какие-то у него дела, какие-то заботы... Слышишь? — Вика повернулась к окну — со двора послышался отчаянный рев мотоцикла. — Торопится.

— Ночью? — удивился Костя.

— Костя, — медленно проговорила Вика, — торопятся больше всего ночью. И, как ты сам понимаешь, не на работу.

— Куда же он торопится?

— К себе. Он к себе стремится и никак не доберется.

— Доберется, — проговорил Костя, поднимая свой стакан.

— Да, — Вика раздумчиво посмотрела на него. — Тебе тоже далеко ехать, не забыл?

— А не страшно оставаться одной с вывороченной дверью?

— Скалку вставлю в ручку, цепочку накину, газовый баллончик под подушку положу...

— Во времена! — усмехнулся Костя. — Раньше красивые женщины цветы клали под подушку, письма от любимых, чувствительные романы... А нынешние — газовые баллончики. Надежный хоть баллончик-то?

— Надежный.

— Проверенный?

— И не один раз.

— От Павла Николаевича, небось?

—  — Ты угадал. Костя. От него.

— Тогда ладно, тогда ничего, тогда счастливо оставаться, — и он медленно выпил вино из своего стакана. — Неужели я все-таки должен сейчас куда-то ехать?

— Да, Костя. А то я потом буду об этом жалеть.

— Неужели и об этом можно жалеть?

— Больше, чем о чем бы то ни было.

— Откуда же ты все это знаешь, Вика?

— Жизнь, — неопределенно улыбнулась Вика, сделав слабое движение рукой. — Жизнь, Костя... Она чему угодно научит, от чего угодно отучит... Отвали, Костя. Отвали, И Вика залпом выпила остававшееся в стакане красное сухое вино.

«Девятка», и в самом деле выглядела соблазнительно. Ее новизна и свежесть проступали в каждой подробности. Еще смазанные и оттого золотистые бамперы, незапыленные колпаки на колесах, сидения, покрытые сверкающими целлофановыми чехлами — все выдавало ее девственное состояние. А внимательный, недоверчивый взгляд мог бы рассмотреть и показания счетчика — на нем не было и тысячи километров. И самое главное — у «девятки» не было своего постоянного номера, лишь бумажный листок с отпечатанными цифрами был заложен под стекло.

Знающему человеку это говорило о том, что машина перегоняется, что остановилась ненадолго, видимо, у хозяина здесь родня или знакомые, что пройдет всего день-второй и машина уйдет. И если у кого-то возникли по отношению к ней какие-то намерения, то следует поторопиться, иначе хозяин, отдохнув, сорвется с места и понесется по жизни дальше, наслаждаясь каждым километром пути, поворотом дороги, и понесется, понесется мимо желтеющих лесов, мимо осыпающихся березовых рощ, мимо сумрачных и влажных еловых зарослей, над речками пронесется, над оврагами, под мостами и железными дорогами пронесется свободный и неуязвимый...

Да, тогда он станет неуязвимым. И если у кого-то возникли мысли при виде этой машины, то ему следует поторопиться, иначе эти мысли останутся всего лишь мыслями и никогда им не превратиться в сверкающую перламутром божественную «девятку».

Вначале Амон поехал один — осмотреться, на метить пути подхода, пути отхода. Он прошелся по улице, постоял на перекрестке, потолкался у стоящих на обочине машин... Все было обычно, привычно и не вызывало настороженности в его подозрительной душе. С улицы «девятки» не было видно, присыпанная желтыми листьями, она не выделялась и со стороны двора. Нужно было подойти к ней вплотную, чтобы понять, какое сокровище стоит под окнами. Единственное место, откуда была видна — «девятка» во всех ее прелестях — это окна верхних этажей унылых пятиэтажек.

Не заметив ничьего внимания, Амон подошел к машине, провел пальцем по холодному мокрому боку, заглянул внутрь. В счетчик он всматриваться не стал, ему достаточно было увидеть посверкивающие складки целлофана на сидениях. Сняв желтый листик, прилипший к ветровому стеклу, Амон покинул двор медленной своей тягучей походкой.

Потом они подъехали сюда вчетвером. Остановились за квартал, к машине направились пешком. Посидели на скамейке, обсудили, осмотрелись. Убедились — машина действительно хороша, угнать можно без помех и продать будет нетрудно. И покупатель был на примете, давно мужик ждет именно такую машину.

Даже если случайный свидетель увидит их возню вокруг машины, если к тому же сообразит, что происходит, да решится на какие-то действия... В общем, пока до милиции дело дойдет, то и говорить будет не о чем.

— Мокрый асфальт, — сказал Амон, покусывая сорванный листок.

— Да еще с перламутром, — добавил Борис. — По-моему, все нормально, ребята.

— Совсем свеженькая, — вставил словцо и Сынок. — Надо брать. И не тянуть. Долго она стоять не будет.

— Там кочергой на руле, — сказал Амон.

— С этим мы справимся, — небрежно заметил Сынок. — Кочерга — это даже хорошо. Хозяин спокойно спит.

— Когда? — спросил Юрик, ни на кого не глядя, — Сегодня, — ответил Амон.

— Как бы он не уехал к вечеру, — заметил Сынок. — Жалко будет такое добро упускать.

— К вечеру не уезжают, — заметил Амон. — Уезжают утром, Все ясно, — ответил Боксер — стриженный, в черной куртке с поднятым воротником.

— Сынок, пойдешь посмотришь? — спросил длинноволосый Юрик. Пучок волос на его затылке отсырел на дожде и свисал влажный и отяжелевший.

— Зачем... Машина новая, замки заводские, их секреты я знаю. Наверняка новые запоры поставить не успели.

— Тогда линяем, — сказал Амон и первым, не оглядываясь, направился к машине, на которой прибыли. Все послушно потянулись за ним.

Вряд ли кто обратил на них внимание, вряд ли кому они показались подозрительными. Не открылось ни одно окно, ни одна форточка, не дернулась занавеска. Разве что за одним из окон возникло какое-то движение да сверкнул фиолетовый глаз объектива.

Снова они появились уже к вечеру, когда начали сгущаться первые прозрачные сумерки. Еще не наступил вечерний час пик, когда улицы были забиты машинами, возвращающимися в гаражи. Дороги были свободны, значит, можно развить скорость. И хозяева благодушны, их бдительность возрастет с наступлением темноты.

Амон отделился от группы за квартал и к машине подошел один. По привычной схеме, он сделал круг по двору, выбрал скамейку, с которой все было видно, но сам он мог бы оставаться в стороне, как бы непричастным ко всему, что может произойти. Он вступит в дело только при возникновении чего-то чрезвычайного, когда вся операция окажется на грани срыва.

Борис и Юрик были налегке, на плече у Сынка болталась небольшая сумка с инструментом. Кожаные куртки были на всех достаточно свободные, чтобы скрывать пристегнутые под мышкой пистолеты, но это уже на крайний случай, на самый крайний, когда бесшумная работа Амона не принесет результата.

— Хорошо бы к семи все закончить, — негромко проговорил Юрик.

— А почему именно к семи? — спросил Сынок.

— Девушка ждет... Нехорошо заставлять девушек ждать.

— Успеваешь, — заметил Борис. — Сейчас четыре, полчаса уйдет на работу, немного гонки по городу,. К пяти освободишься. Сынок, у тебя что на вечер? Может, со мной? Сауна, ресторан... Поужинаем по-человечески — Не получится, — кратко ответил Сынок.

— К маме пойдешь? — усмехнулся Борис.

— Да, к маме. К своей маме.

— Не к моей же, — опять усмехнулся Борис.

— Вот во г, — кивнул Сынок, глядя прямо перед собой — Обещал, надо сходить. Там и перекушу... Она с утра ужин готовит А к своей ты сам сходишь... Когда вспомнишь, где она живет.

— Не кусайся. Сынок, не надо... Это вредит делу, — Сам начал — А ну кончайте собачиться! — прикрикнул на них Юрик — Пришли Машина стояла на месте, поблескивая в свете несильного фонаря. К «девятке», похоже, за день никто не прикасался. Листва все также покрывала кузов, колеса чернели соблазнительной новизной, в салоне искрился целлофан на сидениях Влажная листва делала шаги бесшумными и все трое темными тенями скользнули сквозь негустой кустарник к машине.