Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг. - Евгений Тарле

Вариации на эти темы составили чуть ли не главное содержание антигерманской пропаганды в Англии и Америке (заведовали этой пропагандой лорд Бивербрук и лорд Норсклифф). Во Франции протест Советского правительства против Брест-Литовского мира произвел впечатление, которое, по утверждению наблюдателей, ни с чем нельзя сравнить, притом произвел это впечатление именно в наиболее радикальных слоях рабочего класса, где говорили, что войну можно и должно закончить революционным путем: против «грабительского мира» протестовало ведь коммунистическое правительство, принужденное его подписать, правительство, во главе которого стоял Ленин, лидер левого крыла в Циммервальде и Кинтале. В нейтральных странах (особенно в Швейцарии, Дании, Голландии, Швеции) возмущение Брест-Литовским миром и особенно поведением германской социал-демократии в этом вопросе было в рабочих кругах весьма определенное. Ничто в ее прошлом так не повредило ей, как поведение в эпоху Брест-Литовска.

Все это, конечно, создавало благоприятную атмосферу для держав Антанты, твердо решивших продолжать борьбу вплоть до капитуляции Германии и до осуществления намеченных Антантой завоеваний. Конечно, Антанта и до Брест-Литовского мира и без Брест-Литовского мира была полна завоевательных стремлений и хотела разгромить Германию, но рядом с этим и в Англии, и во Франции, и в Италии уже проявлялась страшная усталость, раздражение в массах, жажда мира. Все это были факторы, которые, казалось, в 1917 г. могли бы отчасти помешать правителям Антанты провести полностью всю их завоевательную программу. А Брест-Литовский мир, в том виде, как он был заключен, именно вследствие совсем неумеренных захватов на востоке, — облегчил правительствам Антанты дальнейшую агитацию против Германии. Грабительские условия Брест-Литовского мира были роковой ошибкой германской военной партии и явились одним из обстоятельств, потом облегчивших проведение подобных же условий в Версале, в 1919 г. Об этом теперь не спорят и в германской историографии. Не заключение мира с Россией, а грабительские условия этого мира — вот что повредило Германии. Английское и французское правительства с самого начала войны высказывали желание разгромить Германию, но только после конца брест-литовских переговоров могли окончательно зажать рот всем, кто уже в 1917 г. громко и настойчиво начинал требовать мира.

3) Наконец, Брест-Литовский мир со всеми его последствиями имел еще одно чрезвычайно существенное значение. Правда, в первое время рабочие Германии и Австрии, страшно утомленные войной, измученные недоеданием, были довольны тем, что (как им внушалось) «голодная блокада», наконец, прорвана, что богатая Украина их накормит, наконец, что воевать отныне придется лишь на одном фронте и, следовательно, война (что тоже им внушалось) скоро окончится. Лишь постепенно, когда обнаружилась вся ничтожность реальной продовольственной помощи со стороны Украины и когда — с конца лета 1918 г. — оказалось, что воевать стало на западном фронте еще труднее, чем прежде, это настроение стало снова (и уже окончательно) резко меняться, и тогда о Брест-Литовском мире стали говорить как о новом обмане рабочего класса и т. п. Но более существенным и непосредственным результатом Брест-Литовского мира было то явление, которое германские генералы начали тогда же называть «большевизацией» (die Bolschewisierung) солдатских масс германской оккупационной армии на востоке.

Вильгельм впоследствии, с отличающей его иногда непосредственностью, признавался, что германское верховное командование «значительно недооценило заразительность» большевизма для Германии и прежде всего для ее войск[143]. Фактически дело получило такой оборот, что германские войска, летом и осенью 1918 г. перебрасываемые с востока на западный фронт, были часто настроены очень раздраженно, а некоторые солдаты даже вполне революционно, и их настроение все ширилось и распространялось по мере того, как все страшнее свирепела война на западном фронте. Теперь нет уже ни малейших сомнений, что пребывание в оккупированных частях революционной России сильнейшим образом повлияло сначала на отдельные части германской армии, а потом и на всю германскую армию. Но это стало резко сказываться только тогда, когда начались систематические неудачи.

Таковы были последствия Брест-Литовского мира, в конечном счете гибельные для Германской империи. Но все это сказалось лишь впоследствии, правда, очень скоро, в том же навеки памятном в истории 1918 г. А пока, сейчас после Брест-Литовского мира, все казалось для германского правительства опять, после долгого перерыва, таким лучезарным, удачным, обнадеживающим. Оставалось только сделать последнее, великое усилие. Обе стороны готовились к решающему столкновению. Неслыханная в летописях человечества трагедия приближалась к концу…

Глава XVIII

ПОСЛЕДНЕЕ ГЕРМАНСКОЕ НАСТУПЛЕНИЕ И ПЕРЕЛОМ В МИРОВОЙ ВОЙНЕ

1. Французский фронт в 1917 г. Поражения французской армии. Военные бунты во Франции

Трудное время пережила Франция за шестнадцать месяцев, протекших между началом русской революции и «второй Марной», т. е. битвой на Марне 15–17 июля 1918 г. Дело было не только в ослаблении, а потом исчезновении восточного фронта, но и в том, что новый союзник — Соединенные Штаты — сравнительно медленно развертывал свои силы, а старый союзник — Англия — все более и более заинтересовывался войной против Турции, посылал туда непрерывные подкрепления, не щадил на этом далеком театре войны никаких средств. После страшных соммских и верденских боев 1915 г., 16 апреля 1917 г. французы начали наступление, которое длилось с перерывами до 25 апреля и не привело ни к каким результатам; вторая линия немцев нигде не была затронута, и даже на первой успехи французов были ничтожны. Генерал Нивелль был смещен, но эта мера не удовлетворила солдат, раздраженных явно бесцельными жертвами. Армии было известно, что генерал Петен и другие военные авторитеты были против этого наступления.

В тылу были на этот раз очень удручены неудачей. Утомление и раздражение сказывались. В 1917 г. движение в рабочем классе (стачечное по преимуществу) было заметнее, чем в 1915–1916 гг. Но, как и в Англии, где тоже были налицо стачки, а кое-где и коллективные выражения неудовольствия в течение всей войны, эти явления сами по себе не очень тревожили правящие классы и сравнительно мало влияли на французское, как и на английское правительство. Ни разу ни во Франции, ни в Англии рабочее движение не принимало такого угрожающего характера, как, например, в Германии: в 1917 и в начале 1918 г. Из всех стран Антанты только в Италии рабочее движение в 1917 г. и в первой половине 1918 г. начало приобретать (местами и моментами) грозный для правительства тон и «смысл.

Стачечное движение во Франции во время войны, особенно в последние два года войны, не только происходило, но иногда, местами, принимало обширные размеры. Но ни одна стачка, кроме стачки в Бурже 1918 г., не усвоила чисто революционных политических лозунгов. Только немногие отдельные манифестации, вроде, например, той, которая произошла 1 мая 1918 г. в том же г. Бурже, и отдельные листовки, распространявшиеся в 1917–1918 гг., с целью популяризации лозунгов Циммервальда и Кинталя, были проявлениями активной борьбы рабочего класса против войны в точном смысле слова[144].

Но если французские правители и военные власти, внимательно следя за проявлениями неудовольствия в рабочем классе, все же не обнаруживали особой тревоги по этому поводу, то другое движение — в армии — крайне взволновало и напугало их.

Уже с 1916 г. во французской армии было не вполне спокойно. Тайно распространялись брошюры и листовки, агитировавшие против войны. Русская революция затем произвела чрезвычайно сильное впечатление, и глухой протест против войны стал усиливаться. При этих условиях апрельская неудача 1917 г. вызвала впервые серьезные волнения в некоторых частях. В Энерне и в Шато-Тьерри вспыхнули в некоторых полках волнения. «Нас повели на убой!» — таков был общий клич в госпиталях, переполненных ранеными. Это неудачное апрельское наступление 1917 г. обошлось французам в 32 тысячи убитых, 60 тысяч тяжелораненых, 20 тысяч легкораненых и 5 тысяч пленных. Возмущение не утихало. В средине и особенно в конце мая 1917 г. дело дошло до открытого отказа некоторых частей исполнять военные распоряжения начальства. Были случаи, когда солдаты останавливали поезда, входили в вагоны и приказывали машинисту поворачивать в Париж, где необходимо начать революцию. Официально было удостоверено, что в некоторых частях образовывались солдатские Советы (которые так и назывались по-русски: les Soviets) и произносились речи о необходимости революционным путем кончить войну. Военные власти на первых порах боялись прибегнуть к очень крутым репрессиям, и до сих пор утверждают, будто «всего» было расстреляно «около» двадцати человек в разных частях, причем были расстреляны «предводители». Постепенно движение прекратилось. Уже в середине июня военные власти более, или менее успокоились.